Егор припомнил процесс и непроизвольно облизал губы.
Однако, господа, неплохо бы определиться во времени и пространстве…
Он поднёс руку с часами поближе к лицу и разглядел, что чуть светящиеся стрелки показывают четыре часа. Видимо, ночи, подумал Егор, раз снаружи ночь. И попытался выбраться из машины.
Дверца не открывалась.
Не мудрствуя лукаво, по старой русской привычке Егор крепко двинул её плечом и выругался. Не помогло.
Попытки открыть окна и три остальные дверцы также не дали никакого результата. Точнее, результата был. Даже два. Он отшиб себе плечо и заволновался.
Ну и темень снаружи, однако. Вот уж, действительно, хоть глаз выколи… Но что же происходит и где, спрашивается, недопитая бутылка французского коньяка?
Бутылку, после недолгих поисков, он обнаружил под собой на полу. Отвинтил крышку, сделал пару глотков и включил радио. Тишина на всех частотах…
— Анюта! — позвал он. — Ты где?
Ни ответа, ни привета.
Егор попробовал завести двигатель. Безрезультатно.
Итак. Двигатель не заводится, двери и окна не открываются, Анюта молчит, как рыба об лёд, а за окнами какая-то совершенно непонятная ночь без малейшего проблеска света. Что, в городе Львове повсеместно кончилось электричество? Тогда где свет от керосиновых ламп и свечей? И звёзды. Где звёзды, господа?
Он подвинулся вплотную к левой дверце, полулёг на сиденье и попытался посмотреть сквозь стекло вверх на небо.
Что-то, кажется, мерцает. Но как-то бледно, тускло и неопределённо. Дымка какая-то мешает, что ли…
И тут он заметил, что непроницаемо чёрная тьма на горизонте чуть-чуть прояснилась.
Значит, это всё-таки была ночь, сообразил Егор, с облегчением закурил и приготовился ждать пока окончательно рассветёт.
Сначала густо-чернильную тьму на востоке как будто кто-то разбавил изрядной порцией воды, и тут же в ещё влажную сиреневую полоску капнули тёмной венозной кровью, и она сразу окрасила алым цветом половину окоёма. Яркие сиреневые сполохи потянулись из-за горизонта к зениту, и окончательно стало ясно то, во что ещё полминуты назад Егор не хотел и не мог поверить: машина и он внутри неё находились не на зелёном холме над красивым городом Львовом, а посреди совершенно незнакомой, каменистой и, судя по всему, безжизненной пустыни.
Это уже слишком, решил Егор, после чего основательно приложился к спасительному коньяку и с сожалением отметил, что чудесной влаги в бутылке осталось не больше, чем на три пальца.
Теперь уже светало стремительно, и Егор, ещё раз пристально оглядев окружающий мир, понял, что машина всё-таки стоит на плоской вершине холма. И даже не холма, а, скорее, целой горы. И даже не горы, а…
Вот, блин, да это же какая-то невероятных размеров пирамида! И он вместе с Анютой торчит как раз на срезанной верхушке этой… этого… сооружения!
И тут на небо, словно граната из руки убитого великана, выкатилось маленькое ослепительно-белое солнце.
— Анюта! — заорал он так, что чуть не оглох сам и с размаху треснул сверху кулаком по панели управления. — … где мы?!!
— Ну чего ты орёшь? — осведомился тихий Анютин голос из радиоприёмника. — Все ещё спят.
— К-кто спит? — испуганно не понял Егор.
— Например, я. Ну и души твоих предков, разумеется.
— Каких ещё, на фиг, предков? Слушай, Анюта, где это мы, а?
— На Марсе.
— Ч… то?
— На Марсе, — терпеливо пояснила Анюта. — Планета такая в вашей… то есть, я хотела сказать…
— Ага! — вскричал Егор и обличающе ткнул указательным пальцем в шкалу настройки приёмника. — Вот ты и попалась. Инопланетянка!
— И вовсе я не инопланетянка, — запротестовала Анюта.
— А мы правда на Марсе?
— Правда, — тихо призналась она.
— С ума сойти. — Егор потрясённо огляделся. — Всю жизнь мечтал побывать на Марсе. Но… Как?!
— Видишь ли, я и сама толком не очень понимаю. Когда я… когда мы… ну… это…
— Ну-ну, — усмехнулся Егор и машинально подкрутил усы. — Смелее.
— В общем, когда мы соединились, и наши эмоции… как бы это выразиться…
— Достигли апогея, — подсказал Егор.
— Как? Да, пожалуй, можно и так сказать. Действительно эмоции и действительно апогея. Понимаешь, для меня это была даже не вершина, не апогей, а… взрыв. Я просто исчезла в этом взрыве. Вернее, я сама этим взрывом и была. Плюс к этому примешались ещё и твои чувства. Очень, надо сказать…э-э… своеобразные и сильные. Я ведь не читаю мысли, но состояние, чувства, эмоции… это я хорошо ощущаю даже на расстоянии. Помнишь, когда тебя били в парке?
— Тебе не кажется, что напоминать мне об этом несколько неэтично?
— А причём здесь этика? — искренне удивилась Анюта.
— Ладно, — махнул рукой Егор. — Проехали. Продолжай.
— Так вот я издалека услышала твои чувства и поняла, что тебе очень плохо. Даже направление и расстояние определила.
— По-моему, мы отвлеклись.
— Да. В общем, когда я несколько пришла в себя, то оказалось, что мы уже на Марсе.
— То есть, ты хочешь сказать, — прищурился Егор, — что мы так с тобой увлеклись, что не заметили, как в мгновение ока преодолели миллионы и миллионы километров?
— Именно.
— Велика же, блин с горохом, сила любви!
— Ты даже представить себе не можешь насколько она велика, — серьёзно подтвердила Анюта.
— А почему я тогда до сих пор жив? — опомнился Егор.
— То есть?
— То есть, на Марсе, насколько мне известно, кислорода недостаточно для того, чтобы человек мог дышать. И давление атмосфетное совсем слабое. И холодно очень, если я правильно помню.
— Всё верно, — вздохнула Анюта. — Очень вы, люди, неприспособленные к жизни существа. Пришлось мне о тебе позаботиться.
— Сама себе противоречишь, — не унимался Егор. — Как же ты могла обо мне позаботиться, когда, как сама говоришь, попала на Марс в полном беспамятстве?
— Вероятно сработал чисто женский инстинкт, — предположила Анюта.
— Это какой? — подозрительно осведомился Егор.
— Оберегать ребёнка и… любимого.
Последнее слово было произнесено с чувством. Но твёрдо. «Приплыл! — вспыхнуло в Егоровом мозгу. — Этого мне только… Но ведь… О,Господи!»
— А почему ты считаешь, что это чисто женский инстинкт? — быстро спросил он, чтобы как-то скрыть охватившее его волнение пополам с самой настоящей паникой. — Мы, мужчины, тоже, знаешь ли, время от времени… это… оберегаем своих детей и любимых.
— Согласна. Но мужчины это делают не на уровне инстинкта, а на уровне разума.
— Это ещё почему?
— Не знаю, почему. Так уж вы устроены.
— А у тебя, значит, тоже есть инстинкты.
— Как и у любого живого существа.
Тем временем солнце, которое было здесь размером с чайное блюдце, а не с тарелку, как на Земле, поднялось довольно высоко, и Егор с восхищением и страхом разглядывал холмистую, цвета светлой охры равнину, раскинувшуюся под ним на километровой (а то и поболе!) глубине.
И иззубренную горную гряду на горизонте. И едва различимые, геометрически правильные остатки кварталов города слева. И чудовищных размеров каменное (?) женское лицо с застывшей на щеке слезой, смотрящее из земли прямо в тёмно-сиреневое небо справа.
Он тут же вспомнил снимки марсианской поверхности, сделанные какой-то американской автоматической станцией, и от волнения у него перехватило горло. На тех снимках, помнится, предположительно тоже была видна пирамида и невероятных размеров каменное женское лицо. И, вроде бы, остатки неких сооружений.
Получается, что он сейчас именно в этом месте?
Сразу, будто прорвав, возведённую временем и горьким опытом взрослой жизни незримую, но чертовски прочную плотину, хлынули в душу несбыточные детские мечты.
Чужие планеты. Погибшие цивилизации. Невообразимо древние, полные опасных и чудесных тайн, города.
— Значит, это правда… — полувопросительно прошептал Егор.
— Что? — с готовностью откликнулась Анюта.
— Что на Марсе была разумная жизнь?
— Да. Это правда. Мало того. Насколько я в курсе, ваша цивилизация — это то ли порождение, то ли продолжение цивилизации марсианской.
— Это как? — не понял Егор.
— Я сама не могу разобраться. Возможно, ваши далёкие предки могли в своё время колонизировать Марс, а потом колония вымерла. Или же колонисты вернулись на Землю. Впрочем, возможно и другое: Земля была заселена марсианами, которые позже полностью здесь ассимилировались, одичали и, в результате, забыли о своей родине. Правда, у этой последней гипотезы шансов на истинность меньше, чем у первой.
— Где-то я обо всём этом читал, — припомнил Егор.
— Не сомневаюсь. Любая, даже самая безумная гипотеза или идея, если она может быть высказана, будет высказана обязательно. И неоднократно. Это закон. Правда, я пользовалась иными, несколько более надёжными источниками информации, нежели ваши книги.
— Какими?
— Видишь ли, всякая, я повторяю — всякая! — информация, она… неуничтожима, понимаешь? Она как бы разлита в неком информационном поле, зачастую находится в нём в совершенно закодированном и недоступном виде, но если уметь этим самым полем пользоваться, если уметь по нему ходить и видеть то, что скрыто для обычного взгляда, то можно узнать многое из того, о чём ты хочешь узнать. Зачастую не всё. Но, повторяю, многое.
— А ты, значит, по этому самому информационному полю ходить умеешь?
— Скорее, ковылять.
— А мы? Мы, люди?
— Вы пока, в лучшем случае, по нему ползаете.
— Опять я тебя поймал! — торжественно заявил Егор.
— На чём это?
— На том, что ты не человек.
— А я никогда этого и не скрывала. Я действительно не гуманоид. И вообще, данный факт, по-моему, заметен невооружённым глазом.
— Как же, как же! Невооружённым… А с кем я тогда занимался самым, что ни на есть, гуманоидным сексом не далее, чем пару часов назад… О, чёрт!
— Что случилось?
— Блин с горохом! Я тут на Марсе, а дома мама, наверное, волнуется! Я же не позвонил ей утром!