Я: Чё лыбишься?
Сева: Да не знаю. Вера к нам пришла. В спецухе, в берцах, смешная такая.
Я: Что подходило, то и купил.
Сева: Выгнала меня еще.
Я: Ага.
Я с офигенным видом вставил в пасть зубочистку. Клинт Иствуд на выданье. Натянул, понимаешь, масочку. Вы не подумайте… Давайте без херни! Я не люблю Веру, я к ней отношусь… ответственно. Мне из чувства ответственности неприятно, что ее будет трахать Саврас. Саврас – страшный человек. Я и за медведя гризли бы опасался, если б Саврас за каким-то хером решил его трахнуть.
Сева: …иди, говорит, к Олегу в бар, ему там одиноко.
Я: Чё?
Сева: В бар, говорит, иди к Олегу, одиноко ему там.
Я: Кто говорит?
Сева: Вера.
Я ухмыльнулся.
Я: Спорим, щас Саврас придет?
Сева: Вряд ли так рано. Он мужчина крепкий.
Я: Сам ты крепкий!
Сева: Спасибо.
Тут в бар приперся Саврас. Махнул рукой, взял на стойке водку, сок, три стакана и пепельницу, подсел к нам, разлил водку, поднял свой стакан.
Саврас: Выпьем. За воинское братство. За долготерпение. За юных дев, которые в номер заваливаются и прямо в наглую тебя используют, чтоб другой мужчина приревновал. А ты, вместо того чтобы быть использованным, деву отвергаешь, идешь в бар к тому самому мужчине, покупаешь ему водку и рассказываешь всю эту херню как на духу.
Я: Она бы не стала с тобой спать.
Саврас: Знаю. Если бы стала, я бы не ушел.
Я: Ушел бы.
Саврас: Конечно, ушел бы! Я чё, педофил, с восемнадцатилетними спать?!
Я: Ну, мужчины немаленькие деньги платят, чтобы спать с восемнадцатилетними.
Саврас: Педофилы!
Сева: Почему педофилы-то? Девушки совершеннолетние!
Саврас: Если в башке нитка от уха до уха натянута, чтоб уши не отваливались, какие они, нахер, совершеннолетние? Их не то что трахать, с ними разговаривать опасно! Некоторые и в сорок два еще несовершеннолетние. А иных всю жизнь трахать нельзя! Полно таких, кстати!
Сева: Ничего не понимаю…
Я: Ну, смотри. Возьмем, скажем, Франсуазу Саган. Ее можно было трахать уже лет с пятнадцати, потому что она рано выросла в интеллектуальном, эмоциональном и чувственном планах. А Люду-парикмахершу, скажем, вообще трахать нельзя, она на тринадцати годах в своем развитии остановилась, а что тело выросло, так оно у всех растет, вне зависимости от того, что внутри.
Саврас: Если б Софья Ковалевская, скажем, пришла, я б ее трахнул. Или Гипатию там. А Веру твою на фиг.
Я: Почему мою?
Саврас и Сева посмотрели на меня как две матушки.
Я: Как, блин, красноречиво! Придурки.
Саврас: Даже говорить стал как она.
Саврас хохотнул и протянул стакан, чтобы все чокнулись. Будто мы без этого недостаточно чокнутые. Сева сразу со своим стаканом полез, ушкуйник.
Я: Погоди, брат. Стоит ли?
Сева: А в чем проблема?
Я: Мы в транс не сможем выйти, пока пьяные.
Саврас: Нахрена нам в транс, брат? Я от предыдущего еще не отошел.
Сева: Думаете, «Некрономикон» нападет?
Саврас: Олег на воду дует. Посмотри вокруг – злачное местечко, работяги, нет угрозы.
Я: Сева правильный вопрос задал.
Саврас: А че правильный? Хотели бы напасть, давно бы напали. У тебя шкура буграми ходит?
Я: Нет.
Саврас: И у меня не ходит.
Сева: А что это значит?
Саврас: Это значит, что бардак в ближайшее время не предвидится, мы такое чуем. И вообще – если в таком напряге жить, можно головой потечь. Выпьем!
Я: Твои доводы неубедительны, но…
Саврас: Не тяни кота за яйца.
Я взял стакан и чокнулся с Саврасом и Севой. Неглупые вроде люди… Вот кого и когда водка довела до добра? Старика Менделеева? Режиссера «Особенностей национальной охоты»? Я как-то в лагерь общего режима по делам ездил. Ради прикола провел опрос зэков, вот уж я приколист, мол, лясим-трясим, тоси-боси, как сюда загремели? Шестьдесят процентов по пьянке, двадцать из-за наркотиков, пятнадцать, потому что стремились к выпивке или наркотикам, а пять как погрешность, по трезвому сплоховали. Кто-то скажет – идиоты. И будет неправ, потому что тут не в интеллекте дело. Разве Курт Кобейн был дураком? А Джим Моррисон? Да хоть та же Франсуаза Саган?! Нет. Но почему они тогда себя уничтожали? Они же офигительными были, а когда ты офигительный, как-то легче себя полюбить, а полюбив, лелеять, а лелея, не губить. Мне кажется, с первородного греха все началось. Не стоило Адаму брать клятое яблоко. Хотя там и яблока никакого не было, плод был, если уж совсем точно, – спелый инжир. Дерево познания добра и зла… Знаете, в чем обманка? Мы от него съели, но добро и зло не познали, а только получили возможность познать. Это как с интернетом. Люди получили возможность приобщиться к мировой культуре, читать уникальные книги и тэдэ и тэпэ, расти над собой, а на деле большинство тупо дрочат на сисятых негритянок. Первородный грех – это тьма, которая всегда со мной. Вообще, он в нас и до срывания плода был, потому что только человек мог ослушаться Бога, в нем эта способность существовала изначально, до клятого поедания инжира, иначе как бы он его в принципе сожрал, просто эта способность сжиранием этим была инициирована, воплощена. Но это как бы одна сторона монеты. Вторая – это то, что каждый человек есть образ и подобие Божье. Не вру. Так и есть. Человек соединил в себе божественное и звериное, соединил несоединимое. Человек может быть как невероятно высок, одухотворен, так и невероятно низок, мяса ошметок. Фрейд это разложил на Я, Оно и Суперэго, где Оно – это подсознательное, хтоническое, инстинктивное, Суперэго – высокое, нравственное, идеальное, духовное, а Я – душа, что мечется между двумя крайностями, то одной увлекаемая, то другой. За пару тысяч лет до Фрейда христианство объяснило то же самое, только в своих терминах: душа, плоть и дух. Дух тянет душу к небу и Богу, плоть тянет душу к земле и к дьяволу, а сама душа мечется, потому что в равной степени принадлежит обоим мирам: небу и земле, Богу и дьяволу. Но это все хитрожопая теория, на деле, в эмпирической жизни, человек покоряется не Богу или дьяволу, а моменту, случаю. Или вовсе вожже, удачно или неудачно попавшей под хвост. Но сама мысль о том, что каждый день я должен выбирать, условно говоря, между папой и мамой, между двумя родными до боли мирами, делает мою жизнь тяжелой, как айфон новенький, когда в руке лежит, с оттяжечкой так, и не скучной, как голожопая вечеринка. Мне иногда кажется: а не ради ли победы над скукой это все – вообще все – затевалось? Но вернемся к Доротее Саган. То есть к Франсуазе. Умная, талантливая, свободолюбивая женщина. Красивая. Не спорьте, ум всегда красив, и тут не так уж принципиально, во что он упакован. Почему она жила так, как она жила? Будто, знаете, наказывала себя за что-то. А она и наказывала. За вышеизложенный первородный грех. За неспособность принадлежать одному лишь небесному миру. За неспособность преодолеть дуализм. За неспособность перестать раскачиваться как сраный маятник. За раздвоение всего. А еще за кайф, который испытывает человек, возносясь высоко или, наоборот, падая низко. За то, что ей дано пожить во зле и пожить в добре, пожить во свете и пожить во тьме. Не побывать, не одним глазком заглянуть, не на экскурсию сходить, а именно что пожить! Поэтому я не понимаю… Вот вытряхнем мы прах Бориски-сосиски в Черное море, спустится лестница бриллиантовая с небес, пойдет по ней Иисус в сандалиях своих из сыромятной кожи, в хитоне, в короне из веток терновых, закипит океан, зашатаются горы, исторгнется всякая душа грешная из тела своего, воспоют осанну праведники, оденутся в белые одежды святые, восстанет Антихрист в мощи своей первобытной, поведет воинство Божие архангел Михаил в последнюю битву… Блудница на быке… Мор, Глад и Смерть… Ахтунг. Какое, блин, Тысячелетнее царство Христа, если со времен этого самого Христа люди только и делают, что приспосабливают христианство под свои земные нужды, вместо того чтобы самим попытаться приспособить себя под христианство, под власть Духа? А как быть с буддистами? У меня была как-то одна буддистка, йогиня, тантрическим сексом с ней занимались, это когда тебя заводят, как на эротическом массаже, только на массаже тебе потом дрочат, трахать не дают, а тут дают, так дают, что щелка приобретает совершенно иное биологическое и культурологическое значение. Не щелка, а восторг! Лично мне будет жалко, если такие вот буддистки сгинут. Да и мусульман жалко; не так, конечно, как буддисток, но ведь у них не одни аллахакбары, там и Рене Геноны есть. А еще атеисты, гностики, агностики, родноверы, бизнес-тренеры. Целый зоопарк людских заблуждений! И вообще, как это Тысячелетнее царство, скажем, в утилитарном ключе понимать? Выселим шведов, а там устроим офигенную теократию во главе с Иисусом? А шведов куда? К финнам? И вот еще мысль. А не живем ли мы уже в этом самом Тысячелетнем царстве Христа? Гуманизм, на который мы все оглядываемся и который, по сути, и есть наша общепризнанная мораль, произошел от христианства. Понимание добра и зла тоже оттуда. Если вдуматься, всё почти оттуда, мы все живем в христианской культурной матрице. Даже у мусульман, которые христиан не очень, Иса – это пророк, а не хер с бугра. Я это к тому, что стоит ли препятствовать Ангелу высыпать Бориску-редиску в Черное море? С великой долей вероятности за этим последует ровным счетом ничего. Выпил еще. Говорят, «Вера без дела мертва». А еще говорят: «Ибо благодатью вы спасены через веру, и сие не от вас, Божий дар, не от дел, чтобы никто не хвалился». Одни и те же люди говорят. Ну, почти. Вот и попробуй пойми! А что, если имеется в виду не вера, а Вера? Наша Вера?! Я посмотрел на вход в бар. Если, думаю, она щас сюда с яблоком зайдет, я так офигею, что сам в урну с прахом превращусь. Или на ней женюсь. На Вере. Ха! Женюсь-превращусь, превращусь-женюсь. Чтоб вы знали, Стакан по целому саврасу наливает… Хэ-э! Саврас по целому стакану наливает. Вот у меня мысли в башке и заплясали, как шалавы с дальнобоями на танцполе. Я уставился на вход. Гипнотизировал его, чтоб он мне отдал Веру, я бы уж с ней поговорил по-свойски! Если вдуматься, вход – весьма многогранная вещь. Выход… Выход…