Долго ли, коротко, но мы без приключений доехали до адлеровского пляжа, что неподалеку от границы с Абхазией. Ну, не совсем без приключений, на серпантине чуть не разбились два раза, но это мелочь.
Я заглушил двигатель, слез с мотоцикла, снял треклятый шлем и посмотрел на Ангела. В голове было стерильно, как в морге.
Я: Прах с тобой?
Ангел: Олег!
Ангел бросилась мне на шею и стала нацеловывать лицо. А я стоял, как пермский деревянный бог, и с трудом заставил себя ее обнять. Реально – заставил. Приказал себе – обними ее! И обнял.
Вдруг на пляж заехали, нет, залетели четыре «шевроле-эскалейд». На переднем сиденье одной из машин сидел избитый Халк Хоган из бара. Из машин повыпрыгивали бойцы с калашами и в балаклавах. Нас моментально окружили.
Я: Похороните хоть?
Ответил, видимо, старший. У него под балаклавой угадывались усы.
Старший: На безымянном.
Я взял Ангела за руку и закрыл глаза. Зазвонил телефон. Я открыл глаза. Старший вытащил из кармана телефон.
Старший: Алло? …Как – умер? На Валдае?
…На Алтае? …Точно умер, а то как в тот раз… А с этими что? …А с прахом? Ебись оно все конем, понял. Отбой.
Старший сбросил вызов и сунул телефон в карман.
Старший: Уходим!
С Халка сняли наручники и выпнули из машины. Он подошел ко мне. Я отдал ему ключи от мотоцикла, он взял и взгромоздился на байк. Говорить он не хотел. Или не мог. Или всё вместе. Бойцы расселись по машинам и уехали.
Я повертел башкой и взял Ангела за плечи.
Я: Прах с тобой?
Ангел: Это что было?
Я: Хрен его знает. Прах с тобой?
Я знал, что прах в рюкзаке, но хотел устного подтверждения.
Ангел: Да-да! Здесь!
Ангел хлопнула рукой по рюкзаку, он висел у нее на плече и немножко мешал нам обниматься.
Я: Почему ты его не высыпала? Испугалась, что я исчезну? Испугалась, что ничего не произойдет?
Ангел слегка от меня отстранилась.
Ангел: Нет.
Я: Почему тогда?
Ангел: Неизвестность. Что такое Тысячелетнее царство Христа?
Я: А мне похер. Дай урну.
Ангел: Олег…
Я: Ты нормально сюда доехала?
Ангел: Прости, что я сбежала, я верну деньги, я…
От этого «верну деньги» я дернулся, будто ветер сор в лицо бросил. Между мной и Ангелом выросла какая-то стена отчуждения. Я винил во всем… прах. Мне вдруг показалось, что как только я его высыплю, стена падет.
Я: Какие деньги? Ты чё несешь?
Ангел: Прости меня.
Ангел чуть не плакала. Мразь я все-таки.
Я: Ты прости. Я грубо… я… Я люблю тебя.
Ангел: Я тоже тебя люблю.
Вы когда-нибудь говорили кому-нибудь «я люблю тебя» и прямо физически чувствовали, как эти слова проваливаются в пустоту и сами становятся пустотой?
Я: По дороге сюда я потерял четырех человек, а убил намного больше. И все из-за… праха. Я должен его высыпать.
Я сказал «праха», но имел в виду ее.
Ангел сняла с плеча рюкзак, поставила его на песок, достала урну, выудила со дна бутылку кваса «Русский дар» и подала ее мне.
Ангел: Борис тут. Бутылка темная, не видно.
Я взял бутылку и пошел к морю. Ангел подхватила рюкзак и пошла за мной. В обуви, не закатав штанин, я зашел по колено в море. Оно было темным и казалось плотным, как парча. Ангел подошла сзади и обняла меня. Я открутил крышку и высыпал прах в море. Мы застыли. Я вглядывался в слегка подкрашенный заходящим солнцем горизонт. Ничего. Прошла минута, пять, двадцать, полчаса. Ничего. По моему лицу текли слезы. Ангел вышла на берег и села на песок, обхватив колени. Я вышел за ней. Пнул ржавое ведро. Пнул песок. Пнул волну. Пнул воздух. У меня был охуенный нервный срыв.
Я: Гондон! Урод! Где ты? Черт мыльный! Так нельзя! Спускайся, жаба! Я кончать тебя буду! Кончать тебя буду, мразь!
Я упал на колени, разбрасывая вокруг сопли и слезы. Потом лег зародышем и затих, зажмурился. Я пролежал так всю ночь. Очнулся я оттого, что Ангел шепнула мне в ухо.
Ангел: Рассвет.
Я открыл глаза. Над морем, далеко-далеко, появилась узкая полоска света. Я встал, отряхнулся от песка.
Я: Пойдем.
Ангел: Куда?
Я: В «Дикую гавань». Нажремся.
В Абхазию необязательно попадать через таможню, можно просто пройти по берегу. Так мы и поступили. А потом наняли такси и через сорок минут подъехали к «Дикой гавани».
Кафешантан еще не работал, но я достучался до хозяйки, и она вынесла нам чачу, сок и стаканы. Мы с Ангелом сели за столик. Я налил нам по целому стакану чачи, закурил. Темнота уходила. Света становилось все больше, будто кто-то прибавлял его своей волей, как выключателем. Небо было чистым до самого горизонта. Конец сентября, излет бархатного сезона. А скоро небо затянут серые неприбранные тучи, подуют ветра, на берег обрушатся волны…
Ангел подняла стакан. Я взял свой.
Я: Не чокаясь.
Ангел кивнула. Я положил сигарету в пепельницу, выпил и тут же затянулся. Ангел, хоть и морщась, но тоже выпила до дна. Прошлое стало приобретать привкус плохого романа. Вдалеке показалась машина. Она ехала в нашу сторону, поднимая хвост пыли.
Я: Машина едет.
Ангел обернулась.
Я: Если это они, падай на землю и ползи за бар. Мне ты все равно ничем не поможешь.
Ангел: Хорошо.
Я завел ноги под лавку, на которой сидел. Им нужно будет выйти, чтобы открыть огонь. Я успею оттолкнуться и швырнуть в них стол. Все задолбало, но Ангела я им не отдам. Я снова ее любил, понимаете? Стена отчуждения куда-то пропала. Может, это алкоголь, а может, нам хорошо вместе только тогда, когда нас пытаются убить. Потом разберусь. Машина приближалась. Она ехала целенаправленно к нам.
Я: Лезь под стол и ползи.
Ангел плавно стекла с лавки. Машина остановилась метрах в тридцати, там, где начинался кафешантан. Белая «вольво». Из машины вышли Сева, Фаня, Саврас и Вера. Я посмотрел на чачу. Отравили? ЛСД? Готовят к допросу? А вот хер им! Нету больше никакого праха! Я вылетел из-за стола и побежал навстречу своей треклятой галлюцинации. Галлюцинация меня заметила и в полном составе двинулась навстречу. Вера бежала, Сева трусил, Фаня и Саврас вышагивали. Вера налетела на меня, повисла на шее. Я обнял ее. Ощупал плечи. Ткнулся в щеку. Понюхал волосы. Девушка пахла моей Верой, настоящей.
Вера: Я так счастлива! Даже колоться не хочу!
Я: Руку подними.
Вера: Зачем?
Я: Под мышкой понюхаю. Обоняние сложнее всего обмануть.
Вера: Да это я! Ты в кемпинге мог со мной переспать и не переспал! Я это!
Сзади раздалось покашливание. Я обернулся. На меня в упор смотрела Ангел.
Ангел: Мог переспать?
Я: Мог. Но не переспал. Это ключевое. Ангел, это Вера. Вера, это Ангел.
Девушки друг другу кивнули. Ангел – подозрительно, Вера – смущенно. Я покосился на Фаню, Савраса и Севу. Они давно могли подойти, но специально не подходили. Да при чем тут это? Что тут в принципе происходит? Я спятил или чё? Или как?
Ангел: Извини, а Вера – это кто?
Я: Моя дочь. Приемная.
Вера: Дочь. Да.
Ангел: Мы втроем будем жить?
Я: Да подожди ты! Это сейчас не важно! Ее убили! И их тоже убили! Они не могут здесь находиться. Мужики, идите сюда!
Фаня, Саврас и Сева подошли. Мы обнялись. Я их тоже на всякий случай понюхал.
Я: Как? Ну как?!
Саврас: Хрен его знает.
Сева: Я только утюг помню.
Фаня: Ты прах высыпал?
Я: Ночью еще.
Фаня: Тогда не понимаю. Я думал, нас вернули, потому что ты облажался.
Я: Чтоб с прахом решать?
Фаня: Ну да.
Саврас: Чачей пахнет. Вы чачу пили?
Я: Пили.
Саврас: Я тоже хочу. У меня праздник.
Фаня: Какой?
Саврас: Ты чё, офигел? Воскресение!
Я: Пошли.
Мы двинули к нашему столику. В спину ударил кулак ветра. Все обернулись. Кто-то раздвинул небо, как занавес. Я видел звезды, черные дыры, далекие галактики. А потом из прорехи появилась пылающая лестница, по которой медленно начал спускаться человек. Море закипело, как вода в кастрюле. Сева перекрестился, Ангел и Вера упали на колени.
Саврас: Охуеть.
Фаня: И чё щас будет?
Я: Ну всё. Пиздец дельфинам.
Эпилог
Вечерело. На горизонте, как инопланетный корабль, сверкал футбольный стадион города Сочи. Справа от него и чуть выше угадывались огни игорной зоны «Красная Поляна». Огромный город, завоевавший своей страстью к удовольствиям и развлечениям целое побережье, хотел завоевать и ночь, тут и там ощетиниваясь огнями.
С холма, на который взобрались семеро путников, могло показаться, что до города рукой подать, но в действительности до него было добрых тридцать километров, однако путников это не смущало. Шестеро шли вдоль сухумской трассы и как бы вокруг седьмого человека – высокого худощавого мужчины лет 30–35 – и о чем-то увлеченно, то по очереди, то перебивая друг друга, с ним говорили. Седьмой отвечал каждому, энергично жестикулируя.
Группа как раз огибала по трассе Гагру, когда от нее отделился один из путников, свернул на проселочную дорогу и быстро пошел к морю. Это был Саврас. А может, Олег. Остальные шестеро продолжили путь и разговоры. За ними, метрах в двадцати, ковылял тощий прихрамывающий медведь.