ними. Ей хотелось иметь некий храм долгой и счастливой семейной жизни. «Он никогда бы не посмел», – снова подумала Грейс, словно ее мысли могли изменить реальность, а затем открыла ящички.
Исчезло абсолютно все: браслет леопардовой расцветки с черными и желтыми бриллиантами, бриллиантовые сережки, которые Грейс надевала на благотворительный аукцион, сапфировое ожерелье и массивная цепочка на шею из грубых золотых звеньев, заколка-брошь в виде розового камня, который держали крохотные ручки из золота. Ящик за ящиком, где остался лишь воздух. Она пыталась припомнить украшения: красные, золотые, серебряные и зеленые. Все великолепные вещицы, которые отец долгие годы приносил домой, а мама намеренно не надевала, которые Грейс тоже не носила, но тем не менее любила.
Она то закрывала ящички, то снова их открывала, будто надеясь, что драгоценности, как по волшебству, вдруг окажутся на месте. Проделывать одно и то же, ожидая различных результатов? Грейс едва не рассмеялась. Разве только не безумцы так делают? Однако теперь ситуация немного прояснялась.
Предметы из книги, которая вовсе не книга… ну, эту потерю Грейс переживет. Браслет от Эльзы Перетти впивался в кожу. Жемчуга… она их любила, однако же – жемчуга и есть жемчуга. Уникальных и незаменимых среди них не было. Конечно, это не тот товар, который она могла пойти и купить хоть сейчас – финансы не позволяли. Но пустые ящички, лишь воздух там, где должны были лежать мамины драгоценности, – это уже слишком.
Грейс так быстро вскочила на ноги, что у нее внезапно закружилась голова, и пришлось ухватиться за край столика, чтобы не упасть. Затем она вернулась в коридор и открыла дверь в третью, самую маленькую спальню, которая в свое время служила отцу классической мужской «берлогой», единственным местом, где мама разрешала ему курить трубку. Там по-прежнему – по крайней мере так казалось Грейс – витал легкий аромат трубочного табака. В свое время они с Джонатаном надеялись устроить там комнату для второго ребенка и оставили все так, как было. Обсуждение как таковое не состоялось – Грейс никогда не умела начинать дискуссии, а Джонатан, уважая ее чувства, тоже не проявлял инициативу. Но постепенно комната по обоюдному молчаливому согласию приобрела иное назначение, хотя и без названия. Она превратилась в место, куда Джонатан отправлялся читать, работать с электронной почтой, иногда звонить родственникам своих пациентов, если ему не удавалось переговорить с ними в больнице. Строго говоря, ремонта и перестановок Грейс там не делала. На стенах появилось несколько книжных полок, где стояли старые номера «Журнала Американской медицинской ассоциации» и «Вестника Американского педиатрического общества», а также университетские учебники Джонатана. Несколькими годами ранее Грейс поставила туда комплект из мягкого кресла и дивана, которые разыскала в городе Гудзон (о котором Джонатан любил говорить, что тот «одновременно и всплывает, и погружается»). Там еще стоял компьютер, громоздкий настольный «Делл», за которым она видела мужа очень редко. Он, конечно, пользовался ноутбуком – кстати, тот тоже куда-то пропал. Рядом с системным блоком стояла коробка с историями болезней его пациентов – коробка с прочными ручками, из тех, в которых уносишь домой личные вещи, когда увольняешься с работы.
«Классная тут ловушка», – позволила Грейс признаться самой себе.
Ей не пришлось заставлять себя шарить в коробке. Или включить – попытаться включить – компьютер. Или открывать ящики. Или даже входить в его комнату. «Дальше я не пойду», – решила Грейс. Вернулась в коридор и плотно притворила дверь. И тут вспомнила о телефоне.
Она вернулась в комнату и открыла прикроватный шкафчик. Естественно, телефон лежал на прежнем месте, где его оставил Джонатан, за телефонными справочниками. Конечно же, аппарат полностью разрядился, даже индикатор низкого заряда аккумулятора – и тот погас. Она все-таки взяла его в руки, пытаясь сосредоточиться на кнопках и припомнить, как именно Джонатан держал его в руке и что делал с телефоном. Телефон был из серии с менее дружественным интерфейсом, с меньшим количеством автоматики, выполненный в космическом дизайне. Грейс, по крайней мере на три поколения отставшая от быстро мутирующего вида сотового телефона (и сопутствующих технологий), была даже не уверена, как снова включить аппарат. Но прекрасно понимала, что даже попытка это сделать означает перейти черту, которую она еще не пересекла, пройдясь по собственному дому и обыскав шкафы и ящики с принадлежавшими ей вещами. По некоей причине, которую она не могла в полной мере заставить себя осознать, Грейс отчаянно не хотелось переступать эту черту. Но в то же время она понимала, что это, видимо, ее последняя возможность… ну… если ей хочется помочь ему. А стремление помогать Джонатану за многие годы сделалось для нее почти инстинктивным. Помогать ему готовиться к заседаниям медицинских комиссий. Помочь переехать из общежития. Помочь купить ему новый костюм, новые колпаки для колес машины, помочь пожарить курицу, вытащить занозу из пальца, выбрать обручальное кольцо, помочь как-то наладить отношения с неадекватной родней, помочь заботиться о сыне, помочь обрести счастье. Вот что такое семейная жизнь.
И перестать помогать – очень даже нелегко.
Но тут она снова напомнила себе, что полиция знает о телефоне. Детективам было известно, что телефон находится здесь, в квартире. Вот почему они решили, что Джонатан тоже тут. Значит, они захотят увидеть аппарат. Ее попросят об этом, и придется его им передать, поскольку если она откажется, тогда… Ну, отказ подобного рода – какое-то там преступление, верно? А когда ее об этом попросят, а она передаст телефон, они узнают – каким-то образом смогут вычислить, – что она что-то проделывала с аппаратом, что-то там читала, меняла или удаляла. А это обернется для нее весьма печальными последствиями, и для Генри тоже. Сейчас ради Генри нужно делать все, что в ее силах.
Поэтому Грейс вернула телефон на то же весьма загадочное место, думая, что оставит его лежать там как есть до визита детективов. А затем, впервые представив их у себя в квартире, рыщущими по ящичкам, шкафам и столикам так же, как рыскала там она, Грейс поняла, что этого не избежать. Она снова открыла прикроватный шкафчик, вытащила телефон и положила его сверху, на виду, где он не выглядел чем-то… инкриминирующим, какой-то уликой, как если бы Джонатан его спрятал. Она сказала полицейским, что телефон здесь, в квартире, но не говорила, что его припрятали. Почему бы не сделать ради Джонатана хотя бы такую мелочь?
«Я знаю, что вы хотите его защитить», – сказал один из детективов, хотя теперь она уже не припоминала, кто именно.
Грейс легла на кровать, не снимая покрывала, и закрыла глаза. Усталость вымотала ее до предела. Ее не оставляли мысли об обнаруженных вещах – о шарфе, рубашке и презервативе, – о том, почему они ничего не объясняли, отчего представляли собой некие руны или иероглифы, которые она не могла разгадать. Разрозненная цепочка на полу из предметов, появление которых не поддавалось объяснению, – шарф, рубашка и презерватив – совсем не тот след. А вот правильный и верный след, подумалось ей, это та вещь, которой тут больше не было.
Пропавшая спортивная сумка из хорошей кожи, которую она подарила Джонатану. Обычно она покоилась на полу в шкафу. Теперь ее там не было. Положим, Джонатан взял ее и зашагал по комнате, что-то туда складывая. Что он мог взять? Нижнее белье. Рубашки. Туалетные принадлежности. Брюки. Вельветовые, которые так поразили детективов? Откуда ей знать, какие именно брюки они имели в виду? Вельветовых брюк у Джонатана было минимум шесть пар. Она-то знает, это она их покупала, и все они теперь исчезли с полки в шкафу над рейкой для вешалок. Там сиротливо висели крючки для пальто и курток, зияли пустотой наполовину выдвинутые ящики, а в ванной сверкала опустевшая полочка, где раньше лежали зубная щетка Джонатана и его бритвенные принадлежности. Неудивительно, что Грейс только теперь поняла истинное значение увиденного, ведь только сейчас до нее начала доходить истинная суть вещей. Прежде для нее все выглядело так, как и подобает в ситуации, когда муж уехал на пару дней. Например, в командировку на медицинскую конференцию в Кливленд. И должен вернуться, прежде чем у него закончится свежее нижнее белье.
«Не то, что здесь, и чему здесь не место, – сказала она себе, – а то, что не здесь, и чему здесь место». Это почему-то напомнило ей стихотворение Джеймса Фентона о войне – о какой именно, она забыла.
Здесь стоят не дома. Здесь зияют проемы между домами.
Здесь тянется не та улица, что существует. Здесь тянутся улицы, которых больше нет.
Прибавлено и вычтено, плюс и минус: но без мольбы о том, чтобы зачеркнуть и то, и другое. И все новые люди в ее жизни – полицейские детективы и жертвы убийц – не заменят человека, исчезнувшего по неизвестным причинам. «Это не чья-то там война, а моя, – поняла она, крепко зажмуривая глаза. – Моя личная война».
Глава четырнадцатаяУстремляясь к концу
Каким-то образом Грейс удалось поспать. На следующее утро оказалось, что она успела переместиться со своей стороны кровати на территорию Джонатана. Как будто в эти мучительные, изнурительные часы начала сомневаться, а правда ли его тут нет. И ей потребовалось удостовериться в его отсутствии. Но тут действительно никого не было. Не было головы (темные вьющиеся волосы, темная щетина, растущая на щеках и подбородке), от которой оставалась такая привычная вмятина на мягкой подушке. Нет и плеча, поднимающегося и опускающегося под пуховым одеялом. Вообще никакого намека на его присутствие. Грейс проснулась все в той же не слишком удобной для сна одежде, которую надела сутки назад, когда была еще всего лишь озабочена, всего лишь недовольна. Как прекрасно, оказывается, было находиться в состоянии «всего лишь».
Было около шести утра и еще не совсем рассвело. Грейс собралась и села в кровати, потом сделала все необходимое. Разделась и тщательно помылась. В комнате образовался беспорядок: скомканные простыни и одеяло сползли и свесились с кровати, туфли разбросаны тут же на полу. Странная рубашка и презерватив в красной обертке все еще валялись рядом со шкафом, откуда были извлечены, и, казалось, зловеще светились, словно кто-то очертил их контуры. Примерно так обычно очерчивают трупы. Она отшвырнула их ногой с пути, когда шла к шкафу, а затем забросала сверху одеждой, которую недавно сняла, словно пытаясь спрятать подальше.