Грейс заметила, сколько вокруг мамаш. Толпа начиналась тут же, за углом, ведущим в переулок, и конца их видно не было. Грейс стало страшно.
– Пока, – сказала она Аманде, что было глупо, как будто они только что обменялись самыми банальными и формальными любезностями. Грейс пришлось уйти вбок, протискиваясь сквозь заслон из мамаш, но, по большей части, ее полностью игнорировали. Правда, не всегда. Попадались и другие такие же Аманды. Одних она знала, других никогда раньше даже не замечала. Но по мере ее продвижения за спиной у Грейс словно возникал какой-то звук или нечто подобное, но что именно, сразу она определить не смогла. Однако вскоре поняла, что это было как раз противоположное любому звуку, хотя производило не менее потрясающий эффект. Это была тишина, наступившая после громкого и непрекращающегося шума. И тишина эта следовала за ней, как вздымающаяся волна.
Когда она протиснулась между Дженнифер Хартман и кем-то еще и вышла на улицу, то сразу заметила, что репортеры расположились полукругом у входа в переулок. Грейс пригнула голову и направилась к краю здания, но представители прессы, как оказалось, не собирались отпускать ее так легко. Они образовали нечто наподобие стада, как это показалось Грейс, причем роли в нем были распределены, и кто-то должен был орать, а кто-то, напротив, только слушать. Кое-кто с микрофоном лез вперед, а кто-то оставался незамеченным, одни проверяли готовность аппаратуры, а другие были готовы в любую секунду начать записывать информацию в самых обыкновенных блокнотах. Тем не менее они представляли собой как бы единого зверя. И этот зверь хотел отобрать у Грейс нечто такое, с чем она никак не могла расстаться, не лишившись при этом рассудка. И все это происходило здесь, на тротуаре, в половине девятого утра. А ведь такой длинный и страшный день только начинался.
– Простите, – резко произнесла Грейс. – Дайте мне пройти.
И, как ни странно, они позволили ей ускользнуть, потому что еще не смогли отличить ее от другой такой же мамаши, только что появившейся у входа в переулок, которую моментально так же окружили и принялись что-то громко выкрикивать.
Но Грейс понимала, что это не может продолжаться долго. Может, даже во второй раз у нее это не пройдет. Но пока что, кажется, ей позволили уйти. А потом кто-то окликнул ее.
– Грейс!
Грейс еще ниже опустила голову и поспешила прочь.
– Грейс, подожди.
Невысокая женщина вынырнула из толпы и, очутившись рядом, взяла ее за локоть. Это была Сильвия, и, судя по всему, она твердо намерена поговорить с Грейс.
– Мне надо… – начала было Грейс, но Сильвия ее перебила:
– Поехали. Вон такси.
Машина остановилась на светофоре, на углу Парк-авеню, но боковым зрением шофер заметил, что к нему быстрым шагом приближаются две женщины, и тут же включил правый поворотник, чтобы снизить весьма предсказуемое волнение следовавшего за ним такого же таксиста. Пока Сильвия открывала дверцу, тот второй шофер уже успел дважды нетерпеливо просигналить.
– Я не могу, – повторила Грейс, уже усевшись в машину. – Прости.
– Не надо, – просто отмахнулась Сильвия и попросила водителя отвезти их на угол Мэдисон и Восемьдесят третьей улицы. Сквозь туман раздражения и невыносимый груз душевных страданий Грейс попыталась припомнить, что же примечательного находилось на пересечении Мэдисон и Восемьдесят третьей улицы. Однако в голову приходило только кафе на углу. Она не могла припомнить его названия, но именно оттуда Мэрил Стрип наблюдала за своим сыном в фильме «Крамер против Крамера». По крайней мере на стене, прямо за кассиром, висела такая фотография в рамке. Грейс лишь слегка удивилась, когда стало ясно, что Сильвия везет ее именно туда. Здесь она и попросила таксиста остановиться.
Сильвия воздержалась от разговоров во время их пятиминутной поездки. Грейс предпочла хорошенько собраться с духом и не рассыпаться на части прямо в машине рядом с малознакомым человеком во время путешествия неизвестно куда с непонятной целью. Поэтому она тоже молчала. Сейчас, наблюдая за тем, как Сильвия расплачивается с таксистом, Грейс гадала, обязана ли понимать, что вообще происходит.
– Пойдем, – предложила Сильвия. – Я думаю, мы могли бы выпить по чашечке кофе. Или тебе что-нибудь покрепче?
К своему удивлению, Грейс рассмеялась.
– Ну, слава богу, хоть так, – отреагировала Сильвия.
Они уселись в отдельной кабинке прямо под плакатом с изображением приема Геймлиха в повседневной жизни. Сильвия буквально рявкнула официанту: «Кофе, будьте добры!» А тот в свою очередь понимающе хрюкнул, чисто по-нью-йоркски, чем сэкономил массу времени. Грейс было нечего сказать и некуда смотреть. Ее смущало одно то, что она оказалась здесь вместе с Сильвией Стайнмец. Почему именно Сильвия? Но потом Грейс пришло в голову, что сейчас именно она – Сильвия Стайнмец – стала в ее жизни тем самым, что называется, другом. Какой бы нелепой ни казалась эта мысль, но это так. Только Грейс никак не могла взять в толк, как так вышло. Сильвия что-то сказала, но Грейс не разобрала слов и попросила повторить.
– Говорю, я понятия не имела, что с тобой происходит. Вплоть до сегодняшнего утра. Салли прислала мне сообщение на электронную почту.
– Да пошла она, эта Салли, – нахмурилась Грейс. И снова рассмеялась, теперь уже совсем не к месту.
– Верно. Но неважно. Все эти репортеры приехали туда не из-за сплетен Салли.
– Но… – Грейс замолчала, потому что в эту минуту официант принес две белые чашки с черным кофе, расплескав немного через край. – Но не думаю, что они меня узнали. Мне показалось, они интересуются мной не больше, чем всеми остальными.
Сильвия кивнула.
– Это ненадолго. Полагаю, у тебя остается всего несколько часов. На большее я бы не рассчитывала.
И тогда Грейс поняла, что слишком привыкла к предсказуемости своей жизни, но теперь все изменилось. И уже совсем неважно, например, что она всегда считала себя частью маленькой семьи, окруженной родителями и коллегами, небольшим кольцом знакомых и, наконец, самим городом, который всегда был ей домом. Теперь все это было неважно. Жизни, к которой она привыкла и которую любила, больше не было.
– Ты меня прости, – сказала Сильвия, – но я проходила через нечто подобное с одним из своих клиентов. Правда, времени у нас было побольше.
У Грейс кружилась голова. При других обстоятельствах ей захотелось бы в первую очередь удовлетворить собственное любопытство. Сильвия представляла интересы несправедливо уволенных работников или тех, кто подал иск о домогательстве в той или иной форме. Что это был за клиент? Мужчина или женщина? Что она натворила или что с ней сделали? Может быть, Грейс сама читала про этот случай в журналах «Тайм» или «Нью-Йорк»? Как правило, она буквально пожирала подобные истории. Они казались ей такими увлекательными. Да и сами люди, превращающие свою жизнь в совершенный хаос, – интересными.
Но сейчас ей было не до чужих историй.
– И как же ты поступила? – вместо этого спросила Грейс.
Сильвия нахмурилась.
– Ну, мы переселили ее в новый дом. Перевели ее банковские счета, это были совместные счета вместе с ее бизнес-партнером, но ему удалось улизнуть, прихватив немалую сумму. Еще мы наняли для нее кризисного менеджера. – Тут она посмотрела на Грейс. – Но к тому времени у нее уже была репутация общественного деятеля. Так что ситуация все же отличается.
Грейс смотрела на собеседницу. Никогда раньше она не слышала, чтобы Сильвия рассказывала что-нибудь о своей работе. Ну, разве что только в общих чертах. Сейчас напротив нее в отдельной кабинке сидела другая Сильвия. Она наливала молоко из металлического кувшинчика себе в чашку, одновременно размешивая кофе, который так и грозил расплескаться через край.
– И как же все закончилось? – спросила Грейс.
– Это был долгий процесс, – коротко пояснила Сильвия. – Но сейчас лучше сосредоточиться не на нем. Лучше подумаем, как тебе поступить.
Грейс ощутила, как по телу пробежала крупная дрожь. Точно так же она чувствовала себя когда-то в колледже, когда ее убедили выступить рулевой в женской команде по спортивной гребле. Она прекрасно разбиралась в действиях гоночной восьмерки, знала, как управлять гребцами и даже усвоила кое-что из стратегических приемов во время самой гонки. Но она с трудом пережила последний час, остававшийся до старта. Это был час чистейшего страха. Грейс была абсолютно убеждена в том, что именно она – но только не эти восемь высоких мощных молодых женщин, сидящих к ней лицом в узкой спортивной лодке, – именно она сейчас испортит все соревнования.
Грейс наклонилась над своей чашкой. Возможно, так подействовал кофе или исходящий от него пар, попавший в глаза и обволакивающий щеки, но только сейчас ей почудилось, что она вот-вот разревется. А может, она уже тихо плачет?
– Хорошо, – пробормотала Грейс, а затем набрала воздуха в легкие и выпрямилась, чтобы успокоиться. – Только… сначала, – с трудом выдавливала Грейс, – прежде чем смогу что-либо сделать, я должна спросить тебя кое о чем. Что именно тебе известно?
Сильвия энергично помотала головой.
– Я вообще ничего не знаю, и ты тоже должна это уяснить. Я не верю слухам. Мне нужны только факты и доказательства.
– Хорошо, – успокоилась Грейс. И добавила, потому что сочла, что так будет правильно: – Спасибо.
– А сказали мне только то, что Джонатан состоял в каких-то отношениях с Малагой и что полиция хочет с ним поговорить, но он пропал. А еще то, что ты знаешь, где он находится, но только им не говоришь. Вот в это я поверить не могу.
– Хорошо, – коротко отреагировала Грейс, как будто эти слова принесли ей некоторое облегчение.
– Что именно хорошего ты тут видишь? – спросила Сильвия, разрывая пакетик с низкокалорийным подсластителем и вытряхивая содержимое в свою чашку.
– Хорошо то, что ты им не веришь, будто бы я знаю, где он сейчас находится и ничего им не рассказываю. Я не такая уж и храбрая, чтобы вести себя подобным образом. И не такая сумасшедшая. Я не знаю, где он сейчас… Это… – Она не закончила фразу и замолчала.