мела. Наверное, потому что музыка кантри была вне моего поля зрения.
Лео снова направился на кухню и по пути бросил:
– Дух времени.
– Тогда это объясняет мое невежество. Я не слежу за модными направлениями.
– А можно поподробнее? – попросил Генри, и Рори довольно мило и быстро ввел его в курс дела.
Грейс тоже проследовала на кухню и помогла Лео разложить еду по тарелкам. Помимо цыплят «Марбелья» здесь было много салата и целый противень печеных кабачков, причем каждая половинка-лодочка была залита топленым маслом, не считая двух буханок любимого хлеба с патокой, который так обожал Лео.
– Потрясающий ребенок, – заметил Лео.
– Спасибо. Я тоже так думаю.
– Мне кажется, мы его заинтересовали. Как ты полагаешь?
– Полагаю, вы пойдете на все, лишь бы заманить к себе еще одного скрипача.
Лео отложил в сторону нож, которым нарезал хлеб, и усмехнулся, глядя на Грейс.
– А знаешь, возможно. Но даже если мне никак не удастся переманить его на темную сторону, он все равно будет потрясающим парнем.
– Все верно, – согласилась Грейс.
Еда была приготовлена, все остальные пришли на кухню и наполнили свои тарелки, затем аккуратно переместились в комнату и так же осторожно расселись возле инструментов. Генри чуть не опрокинул свою тарелку, и хотя все обошлось, он умудрился пролить немного масла из кабачка. Грейс пошла за бумажным полотенцем.
– Так вкусно! – похвалил цыплят Колум, когда она вернулась. – Ты сама их готовила?
– Нет, купила в «Гуидо» в Грейт-Баррингтоне. Я тоже готовлю это блюдо, но только там добавляют что-то особенное, а что именно, я догадаться не могу. Вот потому-то у них и получается лучше. Мне так хочется узнать, в чем же фишка! Наверное, в какой-то специи.
– Душица? – высказал свое предположение Лео.
– Нет. Душицу я добавляю.
– Дело в рисовом уксусе, – заявила Лирика. – Совсем немного рисового уксуса, я его хорошо чувствую.
Рука Грейс с вилкой, на которую был наколот кусочек курицы, так и застыла на полпути ко рту. Грейс недоверчиво посмотрела на цыпленка.
– Правда?
– Попробуй сама, – только и сказала Лирика.
Грейс так и поступила. Разжевывая кусок курицы, она вспоминала рисовые суши, пекинскую капусту и японские соленья. Одним словом, все то, что у нее ассоциировалось с понятием «рисовый уксус». И как только курица оказалась во рту, до нее дошло. Ну, конечно же, вот он, рисовый уксус – буквально заполнил весь рот!
– Боже мой! А ведь ты абсолютно права!
Это открытие привело ее в восторг. Она оглядывала всех присутствующих с искренним восхищением.
– А ты работаешь в Грейт-Баррингтоне? – спросил Колум.
– Я психоаналитик и скоро буду практиковать в Грейт-Баррингтоне.
– В Портере? – поинтересовалась Лирика. – У меня есть коллега, так у нее дочь лечилась в клинике Портера от расстройства пищевого поведения. Ей буквально жизнь спасли.
– Нет, у меня частная практика, – уточнила Грейс. – Но у меня есть подруга из Нью-Йорка, она трудится в Портере. Я хотела сказать, подруга, с которой мы росли вместе в Нью-Йорке. Сейчас она живет в Питтсфилде. Вита Кляйн.
– Ой, а я знаю, кто такая Вита Кляйн, – обрадовался Лео. – Несколько лет назад она читала лекции в Бард-колледже. По проблемам подростков в отношении социальных сетей. Она просто замечательно подает материал.
Грейс кивнула, хотя ее самолюбие немного пострадало. Но гордиться Витой было приятно.
– А зачем ты ходил слушать лекцию о проблемах подростков в социальных сетях? – скептически спросил Рори.
Лео неопределенно пожал плечами, намазывая масло на кусок хлеба.
– Ну, у меня же есть свой подросток. И этот подросток не так давно заявил мне, что если я хочу с ней общаться, то лучше всего будет оставлять сообщения у нее на стене. То есть на обозрение всех трехсот сорока двух ее так называемых друзей. Сейчас это считается дружбой. В последний раз, когда я туда заглядывал, у Рамоны было уже более семисот друзей.
– И Вита тебе помогла? – спросила Грейс.
– Да еще как! Она сказала, что не надо считать такое общение заменой обыкновенных встреч, даже если дети сейчас именно так и думают. Именно поэтому они и остаются пока что детьми, а мы все-таки взрослые люди. И это никогда не станет тем же самым, что обычные отношения, а в особенности это касается отношений между родителем и ребенком. А дети пусть думают, что хотят. Я сразу ощутил поддержку. И облегчение, потому что мне не надо было присоединяться к Фейсбуку. У меня аллергия на социальные сети.
– Наша группа есть на Фейсбуке, – заметил Рори.
– Конечно. И от этого она только выигрывает, но тут совсем другое дело.
– Чтобы общаться с вашими десятью поклонниками? – с лукавой улыбкой поинтересовался Генри.
– Генри, у нас уже двенадцать поклонников, – напомнил Лео. – Почему, как ты думаешь, мы кормим сейчас и тебя, и твою маму? Естественно, чтобы заручиться вашей преданностью.
Генри не сразу понял, шутит Лео или нет. Мальчик даже встревожился, но лишь на мгновение, после чего улыбнулся.
– Сначала я хочу послушать музыку, – признался Генри.
Чуть погодя они заиграли. Это были мелодии, на которых вырос Колум в Шотландии, а еще мелодии их собственного сочинения. Источником оригинальной музыки, похоже, был Рори. Его смычковая рука, расслабленная в запястье (Виталий Розенбаум нашел бы это недопустимым), подпрыгивала и плясала над струнами, а Генри (и Грейс это заметила) почти не сводил с нее глаз. Звук двух скрипок (народных скрипок, поправила себя Грейс) то сливался, то расходился, то как будто шел крест-накрест, вперед и назад (для такого звучания наверняка имелся специальный музыкальный термин), а мандолина и гитара выступали, словно верное приложение сольной партии. У некоторых мелодий были странные шотландские и ирландские названия, как, например, «Инишмор», «Лох-Осиана» и «Лейкслип», звучащее как «лейка с липы». То было название небольшого ирландского городка и означало «прыжок лосося». Грейс спокойно сидела на своем месте и пила вино. Ей было тепло, но она чувствовала себя как-то странно, хотя с течением времени поняла, что становится все более счастливой. Иногда ей казалось, что она узнает некоторые мелодии. Она слышала их на берегу озера. Некоторые звучали, пока она лежала на спине и смотрела в зимнюю ночь. Но при этом все они сливались воедино, и это тоже доставляло ей удовольствие. Генри притих и за очень долгое время не издал ни единого звука. О своей книге он не вспоминал.
Около восьми музыканты сделали паузу, чтобы выпить кофе с пирожными, которые принес Колум, и пока он возился на кухне, Рори вдруг повернулся на кушетке и протянул Генри свой инструмент. Генри заволновался.
– Хочешь попробовать? – поинтересовался парнишка.
К удивлению Грейс, Генри не стал тут же отказываться. Вместо этого он сказал:
– Я не знаю, как на этом играть.
– Да? А Лео говорил, что ты играешь.
– Да, только я играю на академической скрипке. На классической. То есть в Нью-Йорке я играл на классической скрипке. А сейчас только репетирую в школьном оркестре. – Он замолчал, словно не знал, стоит ли продолжать, но все же добавил: – У меня здорово получалось, но, конечно, не так, чтобы идти учиться в консерваторию. Большинство учеников моего преподавателя потом были приняты в консерваторию и стали профессионалами.
Рори только пожал плечами.
– Это здорово. Но все-таки попробуй.
Генри повернулся к Грейс.
– А почему нет? – ответила она. – Если Рори так хочет.
– Очень, – подтвердил тот. – Я люблю свою скрипку, но это, конечно, не Страдивари.
Генри взял в руки инструмент. Он внимательно разглядывал его, словно впервые увидел скрипку. Как будто совсем недавно не был на репетиции школьного оркестра, готовящегося к зимнему концерту. Потом он прижал подбородок к шее и принял позу, которой был обучен.
– Мне кажется, так тебе будет не очень удобно, – высказал свое мнение Рори. – Ты можешь держать ее как угодно.
Генри немного расслабил левую кисть и опустил скрипку. Грейс попыталась вообразить, как сейчас бы ругался Виталий Розенбаум. Он бы лаял, как собака. Видимо, Генри тоже представил нечто подобное.
– Теперь встряхни рукой. Избавься от напряжения, – посоветовал Рори, и Генри повиновался. – Когда играешь фолк, никто не заботится о том, как ты держишь скрипку или смычок. Руку можешь сжать даже в кулак, если хочется.
– Только не надо этого делать, – вступил в разговор Лео со своего стула. Он тоже внимательно наблюдал за ребятами. – Спину измучаешь.
– Самое главное, чтобы тебе было удобно. – Рори вложил в руку Генри свой смычок. – А теперь сыграй нам какую-нибудь мелодию.
Грейс почему-то подумала, что сын выберет «Пробуждение», то самое произведение, которое они без конца репетировали с оркестром. Однако, к ее удивлению, сыграв несколько гамм, чтобы почувствовать инструмент, Генри перешел к сонате Баха номер 1 соль минор, часть 3 «Сицилиана». Это была последняя вещь, которую он разучил в Нью-Йорке, еще до того, как рухнул весь мир. С тех пор, насколько было известно Грейс, он эту вещь нигде не играл. И хотя исполнение было не таким уверенным, как в Нью-Йорке, вещь прозвучала достаточно прилично. И, если быть честной, тронула Грейс до глубины души.
– Очень мило, – прокомментировала Лирика, когда через пару минут мальчик закончил играть.
– Я мало играю сейчас. Ну, то есть, кроме репетиций оркестра. – Генри осторожно опустил скрипку и передал ее Рори.
– А ты умеешь джигу? – спросил тот.
Генри рассмеялся.
– Я даже не знаю, что это такое.
– Жалко, что больше скрипки нет, – сказал Рори. – Когда играешь вдвоем, учиться легче. То есть, если ты уже умеешь играть, то так лучше разучивать что-то новое.
– Моя скрипка здесь, – признался Генри. – Она в машине.
Лео вопросительно посмотрел на Грейс.
– Намечается большой концерт.
– Я пойду с тобой, – предложил Лео, и они вышли из дома.