— проявляет высшую гуманность в отношении к своей стране, к своему народу. И оставьте свои бредни про слезу ребенка где-нибудь за пределами хирургического корпуса. Тут в приемном покое работает чистая арифметика — за время, потраченное хирургом на тяжелый случай, от кровопотери и ранений могут умереть как бы не в разы большее количество раненых, которое можно было бы прооперировать за это время. Вот такая вот военная гуманность. А тяжелые — их оставляют на потом, когда у шатающегося от перенапряжения хирурга, смотрящего на окружающее усталыми, слипающимися глазами с полностью красными от недосыпа белками, останется хоть чуток свободного времени.
Вот именно поэтому к лежащему на угловой койке практически полностью замотанному в бинты капитану танковых войск дежурный врач ожогового отделения Московского военного госпиталя подошел только через два часа после прибытия. Немного приподнимая недавящие повязки и окидывая взглядом раневую поверхность, медик огорченно качал головой и уже для себя отметил, направляя голос как бы в пустоту, но находящаяся за его спиной старшая медсестра моментально приняла это как команду к действию:
— Варенька, гипсовые повязки, обязательно физраствор внутривенно, но не более семидесяти грамм на килограмм массы. Морфий. Но, боюсь, мы тут уже ничего сделать не сможем. Площадь ожогов более девяноста процентов тела. Думаю, еще сутки, максимум двое, и откажет печень. Как его к нам-то довезли с такими-то показателями…
Еще раз окинув больного взглядом, врач, как будто на что-то решившись, обратился к сестре уже более уверенным голосом:
— Варенька, вы пока все приготовьте, а я пока попробую с коллегами договориться на использование вакцины. С такими обширными ожогами мы её никогда не использовали. Интересен будет результат. Чем черт не шутит, Варенька, — улыбнувшись усталой улыбкой, доктор спросил: — Сопроводительные-то этого капитана нашли?
— Нет, Василь Семеныч. Эшелон под бомбежку попал по дороге — вагон с медперсоналом и документами большинства больных сгорел. Запросы мы, конечно, сделали, но результаты будут минимум через неделю. Так что пока только со слов его сослуживцев и члена его экипажа — у того тоже ожоги, но в меньшей степени. По рассказам — настоящий герой. Его экипаж уничтожил двенадцать танков и сорвал попытку наступления. И артиллерист один тоже подтверждает.
— И что, этот капитан действительно двенадцать танков поджог?! Герой! Ну, постараемся такого бравого солдата вылечить. Но тут надежды, конечно, мало. Всё, Варенька — теперь следующий…
ВЕЧЕРНЕЕ СООБЩЕНИЕ СОВЕТСКОГО ИНФОРМБЮРО 17 ОКТЯБРЯ
В течение 17 октября наши войска в районе Харькова и на Центральном фронте продолжали вести тяжелые оборонительные бои на прежних направлениях.
По уточнённым данным, при занятии населённого пункта западнее Змиева наши войска захватили не 305 орудий, как об этом сообщалось ранее, а 580 орудий разных калибров. Кроме трофеев, уже перечисленных во вчерашнем вечернем сообщении, западнее Суровикина захвачены 15 танков, 26 танкеток и бронемашин, 65 миномётов, 205 станковых пулемётов, 650 противотанковых ружей, 3.510 винтовок, 940 мотоциклов, 140 автомоторов, 2.500 снарядов, 570 ящиков винтовочных патронов, 25 ящиков патронов к крупнокалиберным пулемётам, 160 ящиков патронов к противотанковым ружьям, 200 ящиков мин, 143 ящика ручных гранат, 10.000 бензобаков, 7 вагонов медицинского имущества, 3 продовольственных склада и другие трофеи.
За 17 октября в районе Харькова уничтожено 7 транспортных самолётов противника.
…
В ночь с 16 на 17 октября частями нашей доблестной ночной авиации на различных участках фронта уничтожено или повреждено 35 немецких танков, до 250 автомашин с войсками и грузами, сожжено 40 автоцистерн с горючим, подавлен огонь 10 артиллерийских батарей, разбито 4 железнодорожных состава, рассеяно и частью уничтожено до трех рот пехоты противника.
…
В районе Харькова наши войска вели перестрелку с противником. На северо-западной окраине города группа наших бойцов проникла в тыл противника и обстреляла вражескую колонну. Убито до 50 гитлеровцев. На северной окраине города огнём артиллерии уничтожены артиллерийская батарея немцев и до роты вражеской пехоты.
…
Северо-восточнее Харькова наши войска укрепляли занимаемые рубежи и вели огневой бой с противником. Н-ская часть истребила до 350 гитлеровцев, уничтожила 3 немецких танка, 10 пулемётов, орудие и разрушила 7 блиндажей. На другом участке до роты немцев пыталось просочиться в тыл нашего подразделения. Гитлеровцы были обстреляны залповым огнём и отошли, оставив на поле боя несколько десятков трупов. Юго-западнее Харькова наши войска частью сил продолжали наступательные бои. Советские танкисты юго-восточнее Звиева истребили 1.235 вражеских солдат и офицеров, подбили 5 танков, уничтожили 30 орудий, 12 повозок с грузами, разрушили 52 блиндажа и взяли в плен 70 гитлеровцев. На другом участке наши бойцы отразили атаку немецкой мотопехоты, поддержанной 30 танками. В результате боя подбито 7 танков и сожжено 14 автомашин противника.
…
На Центральном фронте наши войска вели наступательные бои и на отдельных участках отбивали контратаки противника. В районе западнее Ржева бойцы части, где командиром тов. Верехин, разгромили сильно укреплённый противником узел обороны.
В районе Великих Лук подразделения под командованием тов. Панченко, отражая контратаки противника, за два дня истребили до батальона немецкой пехоты.
…
Отряд белорусских партизан совершил налёт на немецкий гарнизон, расположенный в одном районном центре. Советские патриоты истребили до 500 вражеских солдат и офицеров, уничтожили 2 бронемашины, разрушили узел связи, электростанцию, взорвали 2 моста и 7 зданий, в которых размещались немецкие учреждения. Был полностью выведен из строя крупный железнодорожный узел. Партизаны захватили орудие, 4 пулемёта, 13 автоматов, 150 винтовок, 18 револьверов, 2 мотоцикла, 50 велосипедов, 2 радиостанции, склад с продовольствием и обмундированием.
…
Немецко-фашистские мерзавцы грабят жителей городов и сёл Советской Латвии. В первые дни оккупации гитлеровцы врывались в дома и забирали всё, что им попадалось на глаза: продовольствие, одежду, ценные вещи. Теперь немецкие захватчики установили непомерно высокие и совершенно непосильные натуральные и денежные налоги. Немцы забирают целиком весь урожай зерновых, оставляя крестьянам лишь по 11 килограммов хлеба. Урожай льна и других технических культур должен быть сдан немцам полностью. Этот неприкрытый грабёж рассчитан на разорение и истребление латвийского крестьянства. Уже сейчас во многих деревнях царит страшная нужда. Десятки людей умирают от голода и от различных эпидемий, возникших на почве недоедания. <Добавить ссылку в сноске на оригинал>
2003 г. Минск.
— Деда! Ну деда! Ну расскажи!
Любой семилетний ребенок всегда в состоянии потягаться с лучшими специалистами фронтовой разведки на ниве добычи интересной ему информации. Поэтому на требование внука сидящий на скамейке и присматривающий за сорванцом дед смог только глубоко вздохнуть и, поудобнее устроив тяжелую, покрытую серебряными узорами палку, спросил:
— Ну что тебе рассказать? Я тебе, считай, уже не по одному разу…
Подпрыгивающий маленький ураганчик, профессионально прикидывающийся человеческим ребенком, почувствовал слабину и принялся еще более настойчиво теребить источник информации:
— Ну деда! Про войну!
— Хм… Про войну тебе… — при этих словах устремленные сквозь внука глаза затуманились маревом воспоминаний…
…
Мелкая, крупяная поземка терзала крохотный, больше похожий на попавшую в силки птицу, кусочек ткани, неизвестно каким чудом зацепившийся за кусок проволоки, торчащей из перемешанной с битым кирпичом и снегом земли. Порывы ветра, такие настойчивые и настырные, напоминающие в своей импульсивности на действия пятнадцатилетнего юнца, рывок за рывком пытались оголить последние миллиметры торчащей к прозрачным в своей морозной голубизне небесам стали.
И это бесконечное движение было единственным в безмолвии, ледяном безмолвии внезапно образовавшегося Ока Бури. Именно так, наверно, можно назвать то внезапное наполненное мертвящим ожиданием, алой яростью, липким страхом и чуточку грустью мгновение, растягивающееся на минуты, кажущиеся годами. Мгновение затишья в бою, когда по какой-то странной прихоти норн обе стороны застывают, не в силах сделать первый шаг, первый выстрел. Когда кажется, что от неловкого движения или слишком громкого вздоха на землю обрушится небо. И только пронзительный присвист поземки в развалинах и нелепое трепыхание кусочка ткани, еще недавно бывшей частью чьей-то телогрейки, нарушают тишину и святость этого момента.
Последний, кто попытался это сделать и по совместительству владелец той самой порванной телогрейки, лежит совсем недалеко. Буквально в полуметре. И к синеющей выси неба все еще устремлен его взгляд. Ну, а чуть дальше, в месиве остатков стен и упавших перекрытий, раздается сдавленное дыхание, тихое шуршание осыпающегося грунта и легчайшее, практически на грани слышимости позвякивание. Нет — не такое, как у колокольчика рыбацкой донки, и не чистый заливистый звук хрустального бокала. Более приземленный звук, более плебейский. Его рождает металл пулемета, зажатого в покрытых месивом из копоти, пота и красной кирпичной крошки ладонях. Чуточку расфокусированный взгляд владельца этих рук, устремленный на противоположную сторону того, что еще недавно можно было называть улицей, выхватывал из точно такого же месива строительных конструкций и осколков стен малейшее шевеление или подозрительные контуры.
— Семен, патроны есть? — раздавшийся чуть сбоку хриплый человеческий голос заставил пулеметчика вздрогнуть и на секунду отвлечься от наблюдения.
— Полтора диска. Только на то, чтобы пошуметь.
— Давай пустые, поснаряжаю. А то чувствуется, еще часик, и опять в атаку пойдут. Да, и вот тебе подарочек.