Прошло еще три дня, прежде чем коллеги смогли повидать болящего товарища, причем последний с удивлением понял, что они здорово переживали за него все это время. Нет, он тоже, если что, болел бы душой за каждого из них, но все равно не мог не удивиться увиденному. Ладно Женька или Вика, они девочки, с ними все ясно. Но вот ругающийся от избытка чувств Ровнин его здорово изумил. Не привык он таким видеть своего начальника, обычно невозмутимого и вальяжного.
— Все, время посещения закончено — заглянула в палату медсестра — Врач сказал десять минут, а вы все двадцать тут сидите.
— Женька, стой — пробормотал Николай — Ты извини.
— За что? — удивилась его напарница.
— Ты права была насчет «немчего» — объяснил Николай, морщась от боли, которую ему доставляло каждое движение — Немец эта девка. Да и не девка она вовсе.
— Ага! — торжествующе улыбнулась оперативница — Признаешь, стало быть, что и от меня может быть польза?
— Признаю — подтвердил Нифонтов — Ты молодец. Ты мне жизнь спасла.
— Должен будешь — пистолетиком выставила палец в его направлении девушка — А про то, что эта красотка не та, кем кажется, мы и сами знаем. Плюс София еще много чего порассказала.
— Кто?
— Ведьма — пояснила Мезенцева — Та, на которую тебя разменяли. Она мне тогда, в лесу, здорово помогла. И я ей тоже.
— Мне что, охрану вызвать? — возмутилась медсестра, заглядывая в палату повторно — У вас совесть есть, граждане?
— Нет — ответила за всех тетя Паша — Откуда такой роскоши взяться? Ладно, пошли. А ты, Кольша, глаза в потолок не таращь, а спи давай. Организму силы нужны, а их только сон даст. Ну, и еще одна штука, которую, даст бог, я тебе днями приволоку.
Сном то состояние, в которое время от времени впадал Нифонтов, назвать было сложно. Скорее, ему больше подходило название «забытье», причем никакого отдохновения он от него не получал. Его то бросало в дрожь, то на грани слуха он раз за разом слышал звонкий девичий смех, то перед глазами появлялось коричнево-багровое марево.
И боль. Николая терзала непрестанная головная боль, не уходящая ни на минуту, ни на мгновение, да еще и сопровождаемая постоянным звоном в ушах. Ну, а самым скверным для него оказалось то, что он, как ни силился, не смог спустить ноги с койки, и в результате пришлось ему звать сестру и пользоваться уткой для отправления естественных надобностей. Казалось бы — пустяк, дело житейское, с любым случиться эдакая неприятность может, но отчего-то именно это его больше остального в тоску вогнало.
Утро не принесло облегчения, поскольку его начали катать по коридорам и кабинетам, где то засовывали в аппарат МРТ, то надевали на голову некое подобие шлема с проводками, то облепливая грудь резиновыми присосками. И всякий раз после данных процедур, голоса врачей, которые пробивались через звон в ушах, звучали слишком оптимистично и ласково, что волей-неволей наводило на не самые хорошие мысли.
— Не так все плохо — словно сговорившись, утверждали они — Очень и очень приличные показатели, молодой человек. Полежите у нас, подлечитесь, выйдете отсюда как новенький.
Но не один из них так и не ответил Николаю сколько именно ему предстоит тут лежать, и когда он сможет отсюда выйти. Люди в белых халатах профессионально отделывались от него расплывчатыми фразами и шутками, вроде: «вы что, куда-то торопитесь»?
Так прошло несколько дней, за которые Нифонтов морально вымотался похлеще, чем за весь предыдущий год. Мало того — его потихоньку, помаленьку начала одолевать черная меланхолия, особенно усиливающаяся к вечеру. Вдобавок за окнами как раз зима устроила последнюю гастроль, закружив вьюгу так, что два дня света белого видно не было.
Короче, когда через в его палату вошли тетя Паша и Женька, держащая в руках старомодную пузато раздувшуюся сумку, он даже дежурную улыбку из себя выдавливать не стал. Желания не имелось.
— Н-да — уборщица окинула его цепким оценивающим взглядом — Залечили, Евгения, нашего парня. Вон, совсем лица на нем нет.
— Совсем хреново, да? — глаза Мезенцевой внезапно как-то влажно сверкнули — Коль?
— Невесело — выдавил из себя тот — И главное врачи ничего толком не говорят. Туда-сюда таскают, снимки делают, крови ведро откачали, а конкретики ноль.
— Это тебе они ничего не говорят — тетя Паша сноровисто начала разбирать сумку, которую забрала у Мезенцевой. На стол один за другим ложились пакеты сока, яблоки и апельсины — А мы всё уже знаем. У тебя, Николай, в башке чего только нет. И внутричерепная гипертензия, и гидроцефалия и что-то там еще. Короче — плохо дело. Не то, чтобы ты умирал, или тебе грозило стать совсем дураком, но хорошего все же мало. Дело пахнет инвалидностью.
— Не разделяю вашего оптимизма, Павла Никитична — Нифонтова, что скрывать, очень задел бодрый тон, которым уборщица сообщила ему столь неприятные новости.
— В самом деле, тетя Паша — поддержала его Мезенцева — Нельзя же так?
— Можно — последним из сумки был извлечен здоровенный китайский термос жуткой расцветки, причем уборщица обращалась с ним крайне осторожно — Только так и следует сообщать неприятные новости. Дело уже дрянь, так чего миндальничать? Или от твоего сюсюканья ситуация станет лучше? Да ничего подобного. Хуже — да. Лучше — нет. Колька у нас не дурак, поймет, что ты его щадишь, и озлобится на весь мир еще сильнее. Он, вон, волком зыркал, когда мы пришли, а чутка попозже вообще ненавидеть наши визиты начнет. И в первую очередь от того, что мы здоровые, а он — нет. Верно ведь, Нифонтов?
— Верно — подумав немного, выдавил из себя Николай — Наверное, так и будет.
— Не будет — подошла к нему уборщица, на ходу отворачивая крышку термоса — Не грусти, боец, твое время еще не пришло. Не скажу, что ты прямо завтра на ноги встанешь, но обещаю, что скоро все вернется на круги своя. Ты мне веришь?
— Вам — верю — не задумываясь ответил Нифонтов.
— И правильно — тетя Паша налила из термоса в крышку немного пряно пахнущей жидкости — Вот, пей до последней капли. Да не залпом, а маленькими глотками, чтобы усвоилось лучше.
— А это чего? — Николай глянул на коричневый, как чай-«медведь», напиток.
— Микстура — усмехнулась тетя Паша — Пей, говорю. Не тяни.
Оперативник подчинился ее приказу и мелкими глотками осушил крышку, отметив, что употребленный им напиток на вкус не лишен приятности.
— Вот и молодец — тетя Паша забрала у него из рук крышку — Вот и умница. Мезенцева, чего стоишь? Почему колбасу и сыр в холодильник еще не убрала?
— Какая колбаса? — невесело осведомился у нее Николай — Мне кусок в горло не лезет, потому что не то, что жевать, а просто даже слюну глотать больно.
— Завтра пригодится — заверила его уборщица — Поверь, тебя скоро на покушать пробьет ого-го как. Ладно, сама пойду уберу, видела я, где холодильник стоит. Кстати, могли бы и в палату поставить, все же она отдельная.
Тетя Паша забрала часть продуктов и вышла за дверь.
— Что я хоть выпил-то? — спросил у напарницы Нифонтов — Ты не в курсе?
— В курсе — понизила голос та, глянув на закрытую дверь — Отвар мандрагыра.
— Отвар кого? — озадачился оперативник.
— Не «кого», а «чего» — поправила его девушка — Мандрагыр — это корень такой. Я так поняла, он вроде женьшеня, только встречается в живой природе значительно реже, и свойства целебные у него сильнее.
— Что-то такое я слышал — призадумался Николай, сдвинув брови, а секундой позже понял, что это незамысловатое движение, которое еще пять минут назад наверняка заставило бы его сморщить лицо от боли, сейчас никаких последствий не вызвало — Точно. Тит Титыч его как-то упоминал, мол, редкий корень.
— Почти не встречается в открытом доступе, особенно старый, такой, чтобы ему лет много было. Просто тебе именно такой нужен, с возрастом от семидесяти и старше — подтвердила Виктория — Шиш купишь, мне так Михеев и сказал. И он, и Ровнин искали его для тебя все эти дни, всю Москву перерыли, только безуспешно. Само собой у кого-то в заначке он обязательно лежит, но никто не захотел им с нами делиться, может, из вредности, может, из жадности. Десятилетние, двадцатилетние, даже полувековой — пожалуйста, а такого, чтобы постарше — нет.
— Но нашли же? — Николай робко улыбнулся, ощутив, что звон в ушах, который эмоционально его вымотал за эти дни до предела, начал стихать.
— Тетя Паша вчера отыскала — снова глянула на дверь Женька — Просто шеф и Палыч, похоже, что-то не очень доброе затеяли…
— В смысле? — уточнил Николай.
— Не знаю точно, но мне показалось, что они собрались кого-то конкретно нагнуть — уклончиво ответила Мезенцева — Тетя Паша про это проведала, наорала на обоих, а после позвонила своей сестре.
— Кому? — изумился Николай — У нее сестра есть?
— Прикинь! — пристально глянула на оживившегося напарника Мезенцева — Я сама в шоке. Есть. Правда не родная, а двоюродная. Причем они, по ходу, ровесницы. И зовут ее знаешь как? Розалия Наумовна. Розалия, блин!
— Так и тетя Паша у нас полностью кто? Павла.
— Я и говорю — яблоко от яблони. Розалия и Павла. Так вот, тетя Паша ей позвонила, минут пять поговорила, причем большей частью на повышенных тонах, потом собралась, уехала, и вернулась только к вечеру, злая, как черт и крепко поддатая. Но мандрагыр с собой привезла, вот такой кусочек. Ему, как оказалось, почти полторы сотни лет, его еще в девятнадцатом веке выкопали из земли.
— Интересно, кто у нее сестра? — заинтересовался Николай.
— Без понятия — мотнула головой девушка — Даже не стала спрашивать, побоялась. По официальной версии она на Арбате работает, каким-то архивом там командует. Вот только откуда у заведующей обычным архивом завалялся в закромах корешок, которого ни у глав ведьминских ковенов не нашлось, ни у вурдалачьего племени? Поверь, шеф и Михеев их трясли как следует.
— Меньше знаешь — крепче спишь — отозвался Нифонтов — Жень, эта штука работает. Нет, серьезно. Не то, чтобы я прямо сейчас вскочил на ножки и побежал по дорожке, но реально легче стало!