ным-давно и через это новую жизнь обрел. Соображаешь? Он — не тень, не призрак, не дух. Он уже материален. Но это только первый шаг, Коля.
— А какой же второй? — хлопнул глазами Нифонтов.
— Вернуть свое старое тело из небытия — достаточно буднично сказала уборщица — И через то обрести всю силу и знания, что имелись у него на момент смерти. Нет-нет, никаких страстей-мордастей книжного и киношного толка ожидать от этого не стоит, окружающий мир этого, скорее всего, даже не заметит, но вот непосредственно наша жизнь усложнится невероятно. Сразу после обретения старой оболочки он станет подводить под свою руку всех, кого только можно — вурдалаков, ведьм, водяных и так далее, вплоть до домовых. Они от привычных ему брауни не сильно отличаются.
— Оборотни вон, ему уже служат — добавила Женька.
— А потом он установит в городе свой новый порядок — подытожила тетя Паша — Тот, который ему привычен и удобен.
— Ну да, Ратмир что-то такое говорил — подтвердил Коля — Мол, он служит тому, кто скоро всех под лавку загонит.
— Вот-вот — покивала уборщица — Потому сейчас мы все работаем над тем, чтобы дело до крайности не доводить. И не мы одни, разумеется. Олег сегодня в «Метрополе» встречается с наиболее влиятельными в ночной Москве персонами, так что поддержка у нас будет. Им большой передел зон влияния тоже ни к чему. Одно плохо — многие, кто ходит под ними, уже в курсе происходящего, потому тех, кто встанет в сторонке и станет ждать, чем все закончится, будет немало. Что ты кривишься? Голова снова заболела? Ну, а как ты хотел. Мандрагыр штука мощная, но она, как и многие снадобья, работает по накопительному принципу. Так что каждый день, в это время… Ну, ты понял.
— Понял — подтвердил Нифонтов.
— И от тех пилюлек, что тебе здешние врачи пропишут, морду тоже не вороти — приказала ему тетя Паша — Одно другому не помеха. Процедуры, опять же, разные, капельницы, душ Шарко.
— Душ кого? — уточнила Женька.
— Душ его — отмахнулась от нее старушка — И вообще — пошли, пора нам. А ты, дружок, давай, поспи немного, пока боль не до конца вернулась. Да не куксись, мы днями еще заглянем, не сомневайся.
Само собой, Николай кукситься и не собирался. Впрочем, если совсем уж честно, немного грустно после ухода коллег ему, конечно же, стало. Больница место невеселое в принципе, а когда ты лежишь один и за окнами воет вьюга, то на душе даже у самого прожжённого оптимиста непременно начнут скрести кошки.
А еще Нифонтову не давала покоя фраза тети Паши о том, что никто не знает, откуда этот чародей в Москве вообще взялся. Ему казалось, что он ответ на самом деле знает, что он где-то тут, рядом, надо просто мысленно протянуть руку и его взять. И, даже, может ему это и удалось бы сделать, если бы не противный звон в ушах, который вернулся следом за болью.
Потому Николай отодвину раздумья о явлении чародея народу в сторонку, на потом, да и последовал совету своей опытной и знающей коллеги.
Он заснул.
Глава 15Серый туман (начало)
Снадобье тети Паши начало оказывать свое действие в полной мере день на третий. Это и врачи отметили, ежедневно радуя Николая фразами о несомненной положительной динамике, но, что самое главное, он сам ощутил это в полной мере. Голова болеть сначала почти, а после и вовсе перестала, звон из ушей пропал, неприятные разноцветные круги в глазах больше не появлялись ни с того, ни с сего, и, что самое главное, координация восстановилась в полной мере. Не надо теперь было опасаться перед походом в туалет того, что ты до него не доберешься, свалившись где-то по дороге, как это один раз уже случилось. Главное — что там идти-то? Ан нет, один раз случился и такой казус.
Короче, начали дела потихоньку налаживаться. А еще, как видно для полной гармонии, погода наладилась. Отсвистели последние метели, нагрянувшие в город по причуде старухи Зимы, на небо выкатилось яркое весеннее солнце и так пригрело землю-матушку, что за пару дней растопило весь нападавший снег, а потом и до старого, прежнего добралось. Уже через неделю остатки былого белого величия остались лишь там, куда не добрались яркие солнечные лучи.
Само собой, что многие обитатели больницы, которым положительные эмоции всегда нужны больше, чем обычным, здоровым гражданам, немедленно взяли привычку каждый день выбираться перед обедом во двор, дабы побродить по оттаявшим дорожкам, петлявшим вокруг корпусов и посидеть на лавочках, ловя токи возрождения природы к жизни.
Николай, понятное дело, тоже эту весеннюю вакханалию не игнорировал, потому в палате не торчал. Правда возникла, было, проблема с верхней одеждой, поскольку та, в которой его доставили, была крепко выпачкана в крови. В результате Женька, поворчав, все же съездила на квартиру Николая и уже на следующий день оперативник фланировал по территории больницы, дыша свежим воздухом, ощущая всю полноту бытия и раздумывая о том, что неплохо бы уже через день-другой выписываться из этого санатория. Оно, конечно, неплохо спать, когда взбредет в голову тебе, а не начальству, читать приключенческие книжки и есть по часам, причем правильную пишу, а не шавуху и не чебуреки, но уж больно скучно.
Одно плохо — врачи с его точкой зрения были не согласны. Нет, стремительное выздоровление они не отрицали, но все же хотели понаблюдать пациента, который полторы недели назад чуть ли не на тот свет собирался, еще какое-то время. Они же не были в курсе того, что каждый день этот пациент помимо выписанных препаратов выпивает четверть чашки зелья, сваренного по очень старому, и, разумеется, совершенно антинаучному рецепту из корня, про который они если только в детстве, в сказках слышали. Да и то не факт.
Время шло, дни, до того летевшие пулями, теперь тянулись как разогретая смола, при этом в их наполнении ничего не менялось. Подъем-градусник-завтрак-осмотр-процедуры, и так далее, и тому подобное. День за днем, день за днем…
Короче, в какой-то момент, после очередной беседы с лечащим врачом, который ни в какую не хотел принимать к сведению любые аргументы, от «может эта койка кому больше меня нужна» до «давайте я вам бумагу подпишу, что вся ответственность лежит на мне» Николай всерьез начал задумываться о побеге. Само собой разнообразной экзотики, вроде перепрыгивания через забор и тому подобных изысков. Зачем? Больница все же не тюрьма, потому самым приемлемым в данной ситуации он считал вариант «ушел, не вернулся, позже позвонил, извинился». Да, звучит немного наивно, но, в конце-то концов здесь не режимный объект.
Единственное, чего он опасался, так это реакции Ровнина. Почему? Потому что имелись у Николая серьезные подозрения относительно того, что именно его трудами он завяз в данном медицинском учреждении на столь длительное время. Зачем, почему, отчего — непонятно, но рука шефа во всем этом чувствовалась. Да и то — ну, а зачем бы иначе его столько времени тут мариновали, да еще в отдельной палате? Тем более что он сам просился на выписку.
В результате монотонность бытия, густо замешанная на всеобъемлющей скуке, настолько обуяла Николая, что он, плюнув на последствия, как-то с утра сам для себя определил дату побега. Он остановился на воскресенье, до которого было уже рукой подать. Самый подходящий для того день — у большинства персонала выходной, дежурному врачу с дежурными же сестрами и без стационарных горемык есть чем заняться. Опять же и охрана в эти дни философски относится к приходящим и уходящим людям, поскольку часть болящих, из тех, кто не сильно хвор, домой под подписку отпускают.
Само собой, никого из коллег оперативник извещать о своем решении не стал. А зачем? В понедельник он просто придет в здание на Сухаревке и все. Так сказать — явочным порядком о себе известит. А больничный… Ну, заедет сюда при оказии, позже, тогда и закроет его.
Как только решение было принято, мир вокруг Николая словно изменился. И птицы за окном защебетали громче, и солнышко засветило ярче, и кашу на завтрак дали его любимую, пшенную. Короче — жить стало лучше, жить стало веселее.
А погода, между тем, неустанно радовала людей совершенно не раннневесенним теплом.
— Прямо апрель — восхищенно сказал Николаю молоденький паренек с загипсованной рукой, когда тот уселся рядом с ним и еще несколькими обитателями больницы на скамейку — А? Еще немного, и листва на деревьях полезет.
— Не успеет — мрачно возразил ему сильно немолодой седоусый дядька с газетой в руках и кутающийся в потертый пуховик — Шиш вам, а не листва.
— Почему? — расстроился юноша.
— Вот, дядя Коля, что у тебя за язык, а? — укоризненно покачал головой коренастый бородатый мужчина средних лет, сидящий рядом с дедком — Ведь в каждый котелок плюнешь. Радуется Алешка весне, и пусть его. И потом — правда ведь здорово припекает солнышко. Градусов тринадцать на улице, кабы не больше.
— То-то и оно — дядя Коля аккуратно сложил газету и убрал ее в карман пуховика — От эдакой погоды, Львович в конце марта добра не жди. Поспешило тепло, раньше времени пришло, да еще надолго, и значит что?
— Что? — послушно спросил Алешка вместо Львовича.
— Значит, жди холодов в апреле, а то и в мае — тоном знатока объяснил ему пожилой собеседник — Снег даже выпасть может, так-то. Хотя плюсы в этом тоже есть, лето после такой весны наверняка жарким выдастся, не гнилым.
— Мне главное до мая отсюда выйти бы — печально вздохнул Алешка — И чтобы рука нормально двигалась. Надо же мне было ее так по-дурацки сломать, а? Да еще в трех местах!
— Здешние врачи — мастера своего дела — веско произнес дядя Коля — Сказали тебе — все нормально будет? Сказали. Значит — будет.
— Только вот когда? — невесело осведомился у него юноша — Два месяца тут уже кукую, и еще непонятно, сколько еще придется. Как бы еще по новой мне ее не того… Я сам слышал, как Сергей Анатольевич говорил что-то такое. А весна уходит!
— Весен тех еще много будет, а руки новой тебе никто больше не выдаст — назидательно произнес старикан — Лечись, пока такая возможность есть.