Сколько приходится трудиться родителям, чтобы дети выросли звездами, – вы уже наверняка поняли из главы об Овечкине. В разговоре с Евгением вспоминаю видеоинтервью, посвященное хоккейной акции с детьми, в котором он трогательно рассказывал, как мама таскала его баул.
– Родители водили нас с братом на тренировки по очереди, – вспоминает Женя. – Но мама почаще, потому что отцу надо было идти на работу. Мы шли пешком – повезло жить всего в десяти минутах ходьбы от катка. А баулы они таскали, когда мы еще были детьми семи-восьми лет и у нас не было своей раздевалки. Каждый день приходили в новую, потом забирали форму и сушили ее дома. Старались сами нести баулы, но родители помогали, конечно.
Рассказываю, как Геннадию Курдину, первому тренеру Кучерова, в его горьковском детстве показывали на трубы завода ГАЗ, вели в жуткий колесный цех и говорили: «Смотри, это завод. Не будешь пахать на льду – вместо хоккея у тебя вот это будет». И он годы спустя ретранслировал то же самое двум Никитам – Кучерову и Гусеву. И интересуюсь, не мотивировали ли Малкина в детстве мартеновскими печами Магнитогорского металлургического.
– Ничего себе! – удивляется наглядности мотивации Джино. – Нет, меня таким образом не пугали, сам и так все видел. Потому что отец работал на заводе с восьми утра до шести вечера, и при этом я понимал, как мы живем. Может, в подсознании это и отложилось. Папа пашет каждый день, а семье жить не на что. У нас были постоянные разговоры, что не хватает денег, и надо менять работу, уходить с комбината. При этом мы знали, как живут хоккеисты – например, на машинах ездят. «Металлург» в Магнитогорске всегда был на слуху. Когда тебе лет тринадцать-четырнадцать, ты уже все осознаешь. И этот выбор тоже.
Женя вспоминает, что в хоккее прилично получаться у него начало рано – к десяти годам. Тогда все во дворе уже понимали, что он ходит в секцию, тренируется, и это было заметно. Да и его самого уже не заводило, когда понимал, что может спокойно, стоя, забивать голы.
– Но там ведь были не только ребята со двора. Мой брат тоже выходил, мы играли друг против друга – и с другими парнями, которые ходили в секцию и жили рядом. Между собой нам было интересно. Делились так, чтобы было поровну тех, кто занимается, как сейчас бы сказали, профессионально.
– Вас действительно не брали в команду?
– Да ну, это я все-таки скорее с юмором говорил, – улыбается Евгений. – Чаще просто делились так, чтобы интересно было играть всем. Бывало и такое, что вдвоем с братом выходили против пятерых из тех, кто хоккеем серьезно не занимался. И взрослые ребята лет по двадцать приходили, и дядьки спортивные играли. Отец иногда тоже подключался. Интересное детство было!
Владимир Анатольевич, который «иногда тоже подключался», говорит:
– Когда я смотрю на него на льду, то нервничаю. И когда Жене было три года, и когда он выиграл Кубок Стэнли – я всегда нервничал. Мы с женой его матчей не пропускали никогда. Ни в детском хоккее, ни во взрослом, пока он играл в Магнитке. И по телевизору каждый матч «Питтсбурга» смотрю, а если не показывают, то по интернету. Это же такое удовольствие – как можно пропустить? Но и нервы тоже. А когда мы к нему приезжаем, думаю, у него подъем еще больше. Когда он знает, что мы на трибунах, еще сильнее старается забить. А в детстве он сразу впечатление произвел. На первом же ежегодном турнире имени Юрия Шпигало – был здесь такой хороший хоккеист – лет в девять или десять. А может, даже в восемь. Здорово сыграл. Я посмотрел – старается изо всех сил.
Увлечен маленький Женя был не только своим хоккеем, но и чужим. И это одно из ключевых условий успеха, потому что надо иметь примеры для подражания. Понимать, куда можно и нужно идти.
– Он в детстве любил не только играть в хоккей, но и смотреть его, – рассказывает отец. – Не просто любил – рвался! Ребята маленькие, сверстники, спали на трибунах, а он хлопал. Приходил, когда братья Корешковы играли, Осипов. Сам он, давая интервью на драфте, говорил, что у него не было таких уж больших кумиров: «Хочу быть самим собой. Мне нравятся Айзерман, Сакик, некоторые российские игроки, но подражать никому никогда не старался». Однако, думаю, в свое время ему очень нравились эти старые игроки «Металлурга». Ведь, когда растешь, всегда на кого-то равняешься. Просто он не стал этого говорить. Но вот на стенку в комнате никаких постеров не вешал.
Сам Женя в нашей беседе уточняет:
– Постеров действительно не было. А равнялся я в первую очередь, конечно, на Сергея Федорова. «Детройт Ред Уингз» 90-х годов, Русская Пятерка – думаю, не только для меня они были кумирами, а для многих. Эта пятерка – наверное, самое запоминающееся русское достижение в НХЛ. Уникальное звено, созданное Скотти Боумэном. Невозможно забыть те Кубки Стэнли, которые «Красные Крылья» выигрывали в боях Западной конференции против «Колорадо». У них в то время была война! Как у нас с «Вашингтоном», «Филадельфией».
– Часто смотрели матчи НХЛ?
– Вот что касается Айзермана и Сакика, о которых сказал вам мой папа, то на самом деле у меня было мало живых впечатлений от тогдашней НХЛ – не было такого объема информации, как сейчас. Мы росли без телефонов и интернета. У меня первый мобильник появился, по-моему, лет в пятнадцать. И это был еще не смартфон, их тогда не существовало. Читал «Спорт-Экспресс», это в то время был единственный источник информации об НХЛ. Если какая-то телетрансляция была раз в год – это за счастье считалось. А Айзерман, Сакик тогда просто были на слуху.
– А кто еще?
– Из иностранцев – Петер Форсберг, а из россиян – в первую очередь Федоров. Тогда это были такие же громкие имена, звучавшие так же часто, как сейчас, когда открываешь газету или заходишь на сайты, имена Кросби, Овечкина, Кучерова. Чем больше в детстве слышишь и читаешь об этих людях, тем больше хочешь быть на них похожим. Хочешь так же, как они, набирать по сто очков за сезон, выигрывать Кубки Стэнли. Ну и дело еще в амплуа. Тебе мог нравиться защитник Крис Пронгер или вратарь Патрик Руа – кому он не нравился? Но я себя не мог с ними ассоциировать, потому что они делают на площадке совсем другую работу. Поэтому я обращал внимание даже не на крайних, а в первую очередь на центральных нападающих.
И Малкин, и Овечкин – это их точно объединяет – в детстве готовы были пропадать на льду с утра до ночи. Но если Татьяна Овечкина сразу сказала сыну, что в спорт стоит идти, только чтобы быть первым, то Владимир Малкин топ-цели не ставил.
– Никогда ему такого не говорил, – уверяет папа. – Если накручивать, то наверное, только хуже будет. Само собой все случилось. Тренер Сергей Витман говорил своим пацанам: «Будете стараться – дорастете до сборной». Но я никогда на всех этих мечтах внимание не заострял.
Тут нельзя не спросить самого Малкина, что его тащило вверх, если отец не накручивал, боясь психологически перегрузить.
– Недавно вспоминал, что чувствовал на себе ответственность, – отвечает Женя. – Для меня была трагедия, если в каком-то матче не забил и не отдал! В любом. И для отца была трагедия. Не могу сказать, что он всегда был спокойным, мог и накричать: «Давай, играй лучше! Ты можешь!» Меня никогда не гладили по головке, не говорили после каждой игры, что я молодец. Было разное.
И по части суровости подход у родителей Жени оказался другим, не как у родителей Овечкина.
– Да бил, наверное, – признавался мне отец Малкина. – Без этого, думаю, ни один ребенок не обходится. Не часто, но наказывали. Жена его в угол ставила. Не отпускала на хоккей. Она, если упрется… А мне, наоборот, жалко было, что он занятие пропустит. Даже какую-нибудь небольшую тренировку на открытом воздухе. Хочется ребенку – пусть играет. А он этим пользовался. Сейчас мама подобрела, и стало все наоборот – теперь сын ею командует…
Тут, правда, данные расходятся – сам Малкин отцовских тумаков или ударов ремнем не припоминает.
– Ругать нас с братом за школу ругали, и очень сильно, это да. За поведение, за двойки по диктантам и контрольным. Когда получал неуд или тройку с минусом – боялся домой идти. Знал, что меня накажут, мама будет злая. Но не помню, чтобы отец ударил хоть раз. Мама могла, потому что сильно переживала за нашу неуспеваемость. И считаю, что это было правильно. Стращала, что не пустит на тренировку, если буду плохо учиться. Но, опять же, не припоминаю, чтобы хоть раз воплотила эту угрозу в жизнь. Тем не менее фраза «Больше не будешь в хоккей играть!» нас пугала по-настоящему.
В малогабаритной двушке места на четверых совсем не было.
– Как мы тогда жили – лучше про это не говорить, – кратко формулирует Владимир Анатольевич.
В первые российские годы, когда на заводе перестали платить, стало совсем тяжко. И тут очень кстати пришелся талант сына.
– Тренер Сергей Петрович Витман увидел, что Женя хорошо занимается, в пример всем его ставил. И «пробил» ему стипендию. Это для семьи тоже была помощь. Сыну было всего тринадцать лет, но он уже приносил в дом деньги, нормальные для нашего города. Не все на заводе за месяц такую зарплату получали. Из команды 1985 года, по-моему, двум ребятам эту стипендию платили. А может, ему одному – забыл уже.
– Женя занимался с 85-м годом? А почему? Он же 86-го?
– А потому, что его старший брат восемьдесят пятого, – поясняет отец. – Они вместе начали заниматься, и тренер говорит: «Женя тянет нормально, я не отдам его в младшую группу! Он не хуже других, а даже лучше!» Не исключаю, что это тоже сказалось на его будущей карьере. Физически Женя, возможно, был и слабее, зато брал игровым мышлением. Тянулся за старшими – и физику добавил. Это нормально, так и надо. Знаю, что многие хоккеисты, и не только в нашей стране, занимаются с теми, кто и на два года старше.
– Условия для тренировок вообще были?
– Наша магнитогорская школа только первые шаги делала. Сейчас мальчишек всем экипируют, а тогда форму приходилось десятки раз заштопывать. Ужас! Жена столько раз переделывала! Не высыхает все – вот и рвется. Гетры, гамаши эти штопали – ой-ой-ой! Перчатки тоже – все руки искололи.