Уточняю у Айзермана, объяснялся ли выбор Наместникова (сейчас, кстати, играющего в «Детройте» опять же у того же Стива) в первом раунде, а Кучерова во втором только тем, что Владислав тогда играл в Канаде, а Никита – в России. И он рисует картину, от которой дух захватывает:
– Ты никогда не знаешь точно, как будет проходить драфт. На шесть месяцев позже порядок выбора игроков может быть уже совсем другим. Но у Влади не было контракта в КХЛ, он играл в Северной Америке, и мы предполагали, что он должен уйти где-то между 20-м и 40-м номерами. В итоге мы взяли его 27-м.
Никита не был настолько на виду. И у него был контракт в России. Сейчас уже не вспомню, на какой позиции в общих списках он значился, но мы предвидели, что, если поменяем их местами и возьмем в первом раунде Кучерова, то Наместникова к моменту, когда подойдет наша очередь, уже кто-то заберет. А наоборот – скорее всего, нет. И наш план сработал. Эл Марри – очень опытный человек в драфтовых хитросплетениях, у него работает чутье, как все должно сложиться. У него есть идеи и план, который почти всегда срабатывает.
Насколько же все-таки хитрая и многослойная штука этот драфт НХЛ! И в той шахматной партии «Тампа» сделала ход, который обеспечил ей победу на много лет вперед.
Один из коротких пресс-подходов Кучерова мне запомнился навсегда. В марте 2019 года Никита побил рекорд Венсана Лекавалье по очкам «Тампы» за сезон и ровно на одну минуту вышел к журналистам. Среди его считаных фраз прозвучала одна чрезвычайно важная для понимания сути характера Никиты:
– В меня многие не верили, и я до сих пор доказываю этим людям их неправоту.
Это называется негативной мотивацией. Но в случае с Никитой – сработало! А это значит, что не надо грести всех людей под одну гребенку. Кого-то заводит одно, кого-то – совсем другое. Кто-то под давлением расцветает, кто-то – скукоживается. Кому-то, чтобы показать себя во всей красе, надо любить, а кому-то – ненавидеть.
Никите в российском хоккее вроде бы зажегся зеленый свет: юный талант, признанный за океаном (достаточно высокий драфт Айзермана!) и доказавший свой уровень рекордом на юниорском чемпионате мира. Но так могло показаться только тем наивным людям, которые не в курсе нравов КХЛ – лиги, где молодым, за редчайшими исключениями, шансов никто давать не собирается. Лиги, где царит принцип «здесь и сейчас».
С родителями, путешествовавшими в связи с работой отца, Никита словно находился в какой-то противофазе. Когда они вернулись из Уругвая, ему было десять, они «довели» его в Москве до выпуска из «Белых медведей» – и уехали в Нью-Йорк, куда по военной линии направили трудиться Кучерова-старшего. Из-за этого родители, как рассказывает мама, не застали исторического момента первой зарплаты сына в «Красной Армии».
А когда они спустя три года вернулись – передали американскую эстафету Никите. Причем прямо на месте. И даже школу Кучеров окончил там, в постпредстве России при ООН в Нью-Йорке. Но к отъезду в Штаты его подтолкнут у нас – и, как выяснится позже, это будет к лучшему…
С какого-то времени у Кучерова, который на льду всегда шел до конца, начались травмы. Как это часто бывает с негабаритными игроками, его уязвимым местом оказались плечи. Одно, как вспоминает мама, он травмировал в молодежной Суперсерии – за две минуты до конца последнего матча канадец толкнул его в спину на борт.
Курдин вспомнил о втором. В выпускной год «Белые медведи» играли за выход в финал чемпионата России с «Крыльями Советов». Там можно было брать пятерку старших, 1991 года рождения, а у «медведей» их просто не было. То есть Никита был на два года младше многих соперников.
– Жига, Игорь Ожиганов, дает ему пас под красную, он готовится принять – и тут какой-то здоровый лоб ему в плечо как въехал… Матч он не доиграл. И потом плечо болело, травма усугублялась.
Операцию на одном плече Никите оплатил ЦСКА, и сделали ее в Москве, когда ему было 17 лет. Но воспоминания о ней у мамы мрачные. У самого Кучерова – тем более. Он говорит, что в «Тампе» на медобследовании обнаружили: она была сделана так плохо, что в любой момент мог случиться рецидив. На протяжении семи-восьми лет игрок из-за этого не мог даже штангу за голову завести.
– Я же помню, как делали эту операцию, – описывает Никита ужасы российской медицины. – Приехал с утра в больницу. Взяли анализы. Через пять минут сказали: «Раздевайся, ложись на койку, сейчас мы тебя отвезем». Я не видел врача, не разговаривал с ним. Он не удосужился объяснить мне, что он будет делать, какая это вообще операция. Меня даже не предупредили, что после нее мне надо будет сразу на плечо бандаж надеть и ходить с ним около четырех недель.
Прооперировали. Будят с утра: «Мальчик, вставай. Надо уходить, палату для других освобождать». Восемь утра, я еще от анестезии не отошел, ничего не понимаю. В туалет не могу сходить, потому что больно встать. Бандажа нет. Спасибо Никите Гусеву, что он поехал в ортопедический магазин, купил его за свои деньги и привез. До сих пор благодарен ему за это. Если бы не он, не знаю, что бы делал. Родители работали в Нью-Йорке, а бабушка на другом конце Москвы. Для нее ехать – целая проблема. Но она в итоге все-таки приехала.
Там не было ни врача из ЦСКА – вообще никого. Мне не сказали, что надо делать, какие таблетки пить. Просто выкинули из палаты и велели идти домой. И я с бабушкой в девять утра, полусонный, поехал на маршрутках. Бабушка меня тащила, потому что я практически идти не мог: анестезия еще до конца не прошла. Приехал домой – не знал, что таблетки надо пить. Опять заснул, проснулся с болью. Бабушка не понимает, что делать, дает обычные обезболивающие, но они-то в моей ситуации были как слону дробина. Болело от всех разрезов очень сильно. Да еще и порезали как на скотобойне. До сих пор огромные шрамы… Вот такое отношение, все вместе и подтолкнуло меня уехать и пойти по другому пути.
В отъезде Кучерова решающим стало то, что второе плечо продолжало болеть, а на этот раз в оплате операции ЦСКА отказал. Более того, в клубе не верили, что Кучеров не «косит»! И это стало для Никиты величайшим оскорблением, после которого все мосты были сожжены.
– Когда случилась вся эта ситуация с плечами, – вспоминает Кучеров, – и я столкнулся с таким к себе отношением, то все для себя решил и дал понять, что больше не хочу играть за этих людей. А просто хочу уехать. В то время меня уже задрафтовала «Тампа», и я определился, что буду пробиваться в НХЛ. Пошел по другому пути. Был российский путь, но в ЦСКА как будто сами не захотели, чтобы я по нему шел. Даже благодарен им за то, что так получилось. Все, что ни делается, – к лучшему. Причем новый путь оказался тяжелым. Юниорская лига, АХЛ. Но я очень хотел пройти его до конца.
– Кто именно в ЦСКА к вам так отнесся?
– Не хочу переходить на личности, тем более что это был не один человек. Во-первых, врачи не верили, что у меня плечо болит. Думали, что вру. То же самое слышал от тренеров в МХЛ[9]. Были подозрения, что я лжец, не хочу играть, хотя такого у меня вообще никогда не было. Я всегда хотел играть. Даже с травмами – естественно, с которыми можно физически выйти на лед. Но когда чихаешь или смеешься, а у тебя от этого плечо вылетает – тут не до хоккея. А тебе не верят. И те же люди, когда уезжал, с усмешкой говорили: «Куда ты едешь? Какая Канада?»
Помню, даже отправляли к какому-то супердоктору. В шесть утра ехал через всю Москву в полусогнутом состоянии. Говорили: доктор может принять только очень рано, потом на операции уходит. Принял, называется. Руку мне поднял, опустил – и сказал: «Все у тебя в порядке. Пять тысяч положи на стол».
– Вот так прием!
– Да уж… И я ушел. А для меня пять тысяч – с зарплатой в тридцать – тогда были немалые деньги. ЦСКА за это платить не собирался. Все это немножко задело. А потом появился шанс сделать операцию в Тампе. Благодарен Айзерману за это. Ему позвонили – и я через неделю уже уехал. Слава богу, у меня была виза. На следующий день после приезда меня прооперировали. Неделю лежал, и за мной ухаживали доктора, которые до сих пор работают в «Тампе». Мы с ними вспоминаем какие-то моменты, смеемся. Я же без английского был. Ходили ко мне в палату, таблетки давали, лед держали. Точный диагноз не назову, но в первый же день мне сделали снимок и сказали: «Как они тебя вообще могли допускать до тренировок?! Твое плечо вообще ничего не держит!» Все было разорвано с обеих сторон, плечо гуляло. Они в шоке были.
Когда мне сказали: «За операцию плати деньги сам» – это стало последней каплей. В то время у нас в ЦСКА была пара защитников – Яша Рылов, Игорь Ожиганов, – которые делали операции за свой счет. Потом в клубе им вроде бы на протяжении полугода отдавали деньги. Но, во-первых, у меня не было таких средств, которые требовались для моей операции. А во-вторых, в тот момент в клубе менялось руководство. И я не знал, вернет ли деньги новое или скажет: «Мальчик, иди отсюда, не мы с тобой договаривались». И я сразу сказал: все, с таким отношением не хочу с вами больше иметь никакого дела. Позвонил своему тогдашнему агенту в Америку: «Больше здесь не хочу играть. Драфтуй меня в CHL». Не знаю, где бы я сейчас вообще был, если бы остался. Может, из-за незалеченных травм и с хоккеем бы закончил…
После такой мощной истории становится понятным, что вложено в одну фразу североамериканским журналистам в момент, когда Кучеров побил рекорд Лекавалье: «В меня многие не верили, и я до сих пор доказываю этим людям их неправоту».
Доказывает и будет доказывать вплоть до конца карьеры. А может, даже и после нее. Никита точно не из тех, кто, получив по одной щеке, подставляет другую.
Может, потому он и суперзвезда НХЛ. И его столь же талантливый коллега из «Нью-Йорк Рейнджерс» Артемий Панарин говорит мне о Кучерове не просто уважительные, а очень важные по содержанию слова:
– Этот человек сделал себя сам.