– Овернь и де Ту! – наш старый девиз сам собой вырвался из уст. – Иди сюда, нелюдь!
В ответ я услышал негромкое ворчание. Я готов был поклясться, что это – смех. Черный силуэт чуть наклонился, я попытался пригнуться…
Что случилось дальше, я так и не заметил. Удар – и в моих руках осталась одна рукоять. Тварь сломала лезвие, словно оно было из тростника. Я отшатнулся, но понял – бесполезно. Мохнатая когтистая лапа взметнулась вверх…
Я ждал. Мгновенья, долгие как годы, тянулись одно за другим, но удара не было. Нелюдь медлил, лапа, поднятая для удара, нерешительно подрагивала. Наконец я очнулся. Тварь не боится огня, не боится меча…
– Изыди! – Я сорвал с шеи крест. – Во имя Господа и Святого Дионисия! Изыди!
…Старый крест – темный, из ливанского кипариса. Когда-то его мне дал отец, провожая в Палестину. Отцу он достался от деда, а тот освятил его в жаркий июльский день, когда тысячи рыцарей стали на колени возле Гроба Господня, славя Христа в освобожденном от сарацин Иерусалиме.
Когтистая лапа опустилась. Тварь колебалась, и я внезапно почувствовал уверенность. Осторожно, не отрывая глаз от готовой вновь взметнуться лапы, я сделал шаг вперед.
– Изыди! – Я понял, что говорю еле слышно, почти шепчу, но голос пропал. В ответ – ворчание. Чудище недовольно повело широченными плечами и неохотно отступило. Я перевел дыхание. Неужели?..
– Господи, прости мне неверие мое!
Снова рычание – на этот раз испуганное. Тварь махнула лапой. Мне почудилось, что в жутком рыке я различаю странные, непонятные слова, будто ночной гость пытается объясниться. Внезапно стало весело.
– Ладно, ладно! Убирайся – и не будем ссориться!
Я вновь поднял крест, и вдруг показалось, что по поляне пронесся вихрь. В следующий миг тварь исчезла. Не треснула ветка, не зашелестела трава. Там, где только что стояло мохнатое чудище, было пусто.
Медленно, очень медленно я опустил руку. Не было сил даже прочитать «Отче наш». Почему-то хотелось смеяться, но я не мог даже улыбнуться. Я жив…
– Отец Гильом! – Ансельм был уже рядом, по-прежнему сжимая меч. – Отец Гильом…
– Анжела. – Я прокашлялся, пытаясь прочистить охрипшее горло. – Что с ней?
– Я здесь, – девушка подошла, потирая рукой плечо. Удар разорвал ризу, но крови я не заметил. – Не увернулась, – жонглерка усмехнулась и покачала головой. – Отец бы мне надавал подзатыльников за такую работу! Я думала, это зверь. Когда-то мы огнем отпугивали медведей… А вы – очень храбрый человек, отец Гильом!
Последняя фраза прозвучала странно – девушка то ли удивлялась, то ли укоряла в чем-то.
– Жаль, здесь нет вашего отца, дочь моя! – Голос наконец стал обычным. – Поскольку подзатыльники, вами упомянутые, вы вполне заслужили. Эта тварь сломала меч одним щелчком!
– Мы все оказались маловерами! – внезапно заговорил Ансельм. – Даже вы, отец! Вы взяли меч, не поверив в силу креста. А я… я не верил в то, что демоны существуют. Не верил, что они могут прийти за грешником.
Он замолк, и мы медленно направились к костру. Трудно сказать, что имел в виду итальянец, но я вспомнил его смех и странные слова: «Он – за мной!» Ансельм не верил в демонов, но теперь наконец уверовал. Чем же согрешил черноглазый? Не за каждым грешником ад присылает демона.
…Брат Петр по-прежнему стоял на коленях, но уже не молился, а изумленно глядел на нас. И тут я сообразил, что на Анжеле нет капюшона и даже слабого света костра достаточно, чтобы сообразить, кто таков «брат Октавий». Но нормандцу, похоже, было не до этого.
– Братья! – радостно возопил он, вставая. – Святой Бенедикт и Святая Дева Мария услышали нас!
Ансельм коротко рассмеялся.
– Вот кто истинно верующий, отец Гильом! Спасибо, брат Петр! Твои молитвы и крест отца Гильома…
– Испугаться я… – Пьер вздохнул, но затем улыбнулся. – Но вспомнил, что если семь раз прочитать «Радуйся», то любой демон, это, низринуться…
Анжела поверила в зверя, мои ребята – в демона. Но я уже знал – то, что чуть не убило нас, – не демон. Не зверь и не демон. И не человек…
– Аминь. – Я прилег на траву, накинув на голову капюшон. – А теперь, брат Петр, прочитайте молитву – и спать. Вы, брат Ансельм, – дежурный, потом разбудите меня.
Я уже засыпал, когда ко мне неслышно подсел итальянец. Несколько мгновений он молчал, не решаясь заговорить.
– Вы что-то хотите спросить, брат Ансельм? – подбодрил я.
– Многое. Например, почему вы мне больше не говорите «ты»?
Странно, я этого не заметил. Оставалось отшутиться:
– Брат мой! Поелику вы теперь стали наставником, обучая славного брата Петра латыни, то и обращаюсь к вам соответственно… Что тебя мучает, брат мой?
– Отец Гильом… – Ансельм вздохнул, – если кто-то… Если я страшно согрешил. Мне… мне еще можно спастись? Мне обещали, что, когда я уйду из мира, Христос меня простит. Мне отпустил грехи Его Святейшество…
– Вы думаете, брат мой, что этот демон приходил за вами?
– Да. Я – опасный спутник, отец Гильом. Но я думал… Папа обещал мне…
Я не знал, что ответить. Объяснить парню, что к нам наведался не посланец ада, а нечто вполне земное, хотя и опасное? Но тварь испугалась креста… Не поможет – демон брата Ансельма находится в его душе. Что мог совершить этот мальчик?
Не дождавшись ответа, Ансельм тихо отошел в сторону и присел у огня. Почти сразу же послышался шорох – рядом со мною оказался Пьер.
– Отец Гильом… – Достойный нормандец явно пребывал в нерешительности. – Отец Гильом, мне чудится начало…
– Перекреститесь, – посоветовал я. – И полдюжины «Верую».
– Читал, – послышался тяжелый вздох. – Все равно чудится. Будто брат Октавий превратился в некую юницу…
– Да быть не может! – пробормотал я, вновь накидывая капюшон. – Еще дюжину «Радуйся» – только без ошибок. И три раза «Отче наш».
Ночью мне вновь приснился серый песок, пустой брошенный лагерь и темные всадники, уходящие к близкому горизонту. Я бегу за ними, но знаю – не догнать. Я выбиваюсь из сил, падаю, в ноздри забиваются холодные влажные песчинки. Издалека доносится хохот, и знакомый голос атабека Имадеддина звучит снисходительно, с легким презрением:
– Куда бежишь, старик? Ты упустил время, Андре де Ту! Молись своему Исе и жди!
– Смерти? – Я оглядываюсь, но вокруг пусто. Голос звучит словно ниоткуда, хотя каждое слово слышится ясно и четко.
– Смерти? Да разве ты живешь? Разве так должен жить воин? Почему ты не умер от моей руки?
– Ты слишком уверен в себе, атабек! – в душе просыпается давняя гордость. – Скажи, плечо до сих пор ноет к непогоде?
Снова хохот:
– Ноет! Но ты не убил меня, а я – тебя. Теперь тебе некуда бежать. Жди! Белый Рыцарь придет…
Утром, в лучах яркого летнего солнца, поляна показалась уютной и спокойной. Молитвы брата Петра помогли вновь – Анжела исчезла. Она ушла на рассвете, когда нормандец, дежуривший у погасшего костра, ненадолго задремал.
Авентюра третья.О чем вещал колокол в Артигане
1
Епископский дворец оказался на поверку обыкновенным домом, правда, большим и двухэтажным. В остальном он мало чем отличался от остальных домов славного городишки Памье – узкие окна, закрытые массивными ставнями, желтоватые известняковые блоки неровной кладки, красная плоская черепица на крыше и высокое крыльцо, над которым нависал фигурный металлический козырек. Наверное, в зимние месяцы, когда с близких Пиренеев сползают тучи, он должен защищать от дождя и снега, но и сейчас, в жару, оказался полезен. Минуты текли за минутами, а на стук (тяжелый черный молоток висел на бронзовой цепочке рядом с дверью) никто и не думал открывать.
– Я слыхать… слышать, что у них днем этот… – Пьер наморщил лоб, припоминая нужное слово. – Сиестум.
– Сиеста. – Ансельм еще раз окинул взглядом закрытые ставнями окна. – Это кастильское слово, брат Петр. Боюсь, монсеньора мы не увидим.
– Ну, это мы еще поглядеть… поглядим! – Пьер со вздохом поднял «посох». – Эй, люди добрые, отворите!
Я не успел вмешаться – от первого же удара дверь треснула. Внутри послышались возбужденные голоса, шаги, наконец заскрипел засов.
– Чего надо? – голос был сердитым и одновременно испуганным.
– Сиеста кончилась, – резюмировал Ансельм.
– Мы, смиренные братья-бенедиктинцы, – начал я. – Нам нужно повидать монсеньора…
В ответ послышалась витиеватая фраза на басконском, в которой упоминалась сломанная дверь и многое другое, в доме епископа обычно не произносимое. Тяжелая створка захлопнулась.
– Полегче! – успел крикнуть я, прежде чем «посох» Пьера врезался в дверь.
На этот раз открыли мгновенно. На пороге стояли двое – крепкий мордатый парень, вероятно, привратник, и невысокий полный человечек в темной ризе.
– Мы, смиренные братья… – вновь начал я.
– Пройдите на задний двор, – человечек весь кипел от возмущения, но вид «посоха», похоже, заставлял его сдерживаться. – Вас покормят. Можете переночевать в сарае.
– Благодарим от всего сердца, – ответствовал я. – Особенно за сарай. Но нам надо поговорить с монсеньором Арно де Лозом.
– Убирайтесь! – Человечек бросил взгляд на хмурого нормандца и добавил немного повежливее: – Его Преосвященства нет дома. Он уехал в Фуа.
Мы с Ансельмом переглянулись. О чем-то подобном я догадывался – Арно де Лоз явно не расположен беседовать с нами.
– Я – Жеанар де Юр, викарий Его Преосвященства, – человечек покачал головой. – Только то, что вы пришли издалека, может извинить подобное поведение.
– Ага! – Пьер, после определенных усилий, наконец-то вспомнил, где он слыхал имя викария. «Посох» угрожающе качнулся. Жеанар де Юр побледнел.
– Я не намерен… – начал он, но мне уже надоела перепалка.
– Прочтите, брат Жеанар.
Свиток – страшный свиток, врученный мне Орсини. Доставать его не хотелось, но я понял – иначе разговора не получится.
Де Юр пробежал глазами первые строчки, побледнел, затем принялся судорожно ловить золотую печать, свисавшую на шнурке. Поймав, он быстро приложился к ней губами и протянул мне документ.