– Вы сами ответили, сын мой, – кивнул я. – В той книжке, что оказалась столь богата содержанием, много глупостей, но в одном месте ее автор – отец Гонорий – пишет, что общество – как человеческое тело. Кулак может взбунтоваться против глаза или носа, но ничем хорошим это не кончится. А что делать – это уж вам виднее. Вы же народный герой!
Внезапно де Гарай остановился и прошептал: «Тс-сс…» – после чего осторожно прошел вперед.
– Все тихо! Пошли.
Тропа, вильнув между деревьями, вывела на поляну. Весьма знакомую поляну…
– Святой Бенедикт! – прошептал я и перекрестился. …Груда темных камней – остатки каменного алтаря. Я был здесь совсем недавно, когда Его Преосвященство изволил лицедействовать в рогатой маске.
– Зачем мы сюда пришли?
– Но так – самый короткий путь! – удивился де Гарай. – Отсюда до Памье доберетесь?
– Да… – я не мог отвести взгляд от страшного места. Странно, я представлял себе прибежище Врага иначе…
– Тогда, – разбойник кашлянул, – насчет денег…
Я сунул ему пригоршню золотых, запоздало подумав, что стоило оставить пару монет себе. Разбойник взвесил в руке солиды и нерешительно заметил:
– Это… Ну, насчет векселя… На дом Барди который.
Я невольно рассмеялся:
– Сын мой, разве я вам что-нибудь обещал? Я просто показал вам документ.
Он покосился на мою дубину, ничего не возразил и вновь принялся чесать затылок.
– Отец Гильом, эти деньги мои ребята враз растащат… Мне бы… Сиротам помочь.
Я взглянул на него, и благородный разбойник осекся.
– Ну, хоть немного… У меня дочка на выданье, а приданого нет. Не выдам замуж – загуляет, она у меня такая…
– Так у вас есть семья?
Я удивился, но не слишком. Все мы люди, даже народные герои.
– Ну-у… С ее мамашей я не то чтобы венчан… Но я им помогаю. Отец Гильом, а если я вам еще кое-что расскажу? Я знаю, где скрывается ваш монах. Такой крепкий, говорит по-северному. У него еще дубина…
– Что? – вздрогнул я. – Брат Петр?
– Да, кажется, его зовут Педро. Он в Памье. Епископ велел мне его найти. Обещал за него двадцать ливров… Я вас к нему приведу!
Значит, я недаром возвращался в Памье! Пьер тут, где же Ансельм? Впрочем, об этом я еще узнаю.
– Нет, сын мой. В Памье я не пойду – дабы вам не соблазниться. Вы приведете брата Петра сюда. Я буду ждать где-нибудь на опушке. Чтобы он вам поверил, скажите, что ему уже не придется читать «Светильник». «Светильник» – запомнили?
Разбойник кивнул.
– Вернетесь до утра – тогда и поговорим. Поспешите, сын мой!
Де Гарай задумался, хотел что-то сказать, затем махнул рукой и буркнул: «Ладно!»
– Буду ждать здесь, – повторил я. – Выйдете на поляну, я вас увижу.
Все складывалось не так плохо, если бы не место, где предстояло провести ночь.
4
Лунный свет заливал поляну, на высокой траве лежали острые тени, а ночная прохлада заставляла то и дело поплотнее запахивать ризу. Алтарь был совсем близко. Мертвенный свет позволял разглядеть каждый камень, даже травинки, росшие из разрушенной кладки. Казалось, алтарь светится, и я то и дело начинал читать молитву.
Вспомнились рассказы отца Константина о праведниках, которых искушал Враг. Кто-то даже умудрился спуститься в ад, дабы посрамить Противостоящего в его логове. Хорошо слушать об этом в уютной детской, когда за соседней стеной спит отец, на замковых башнях – надежные стражники, а отец Константин ободряюще улыбается и желает спокойной ночи. Кто бы сейчас пожелал!.. Несколько раз я уже успел пожалеть, что не пошел вместе с заступником угнетенных в Памье, но в конце концов рассудил, что здесь безопаснее. Кто их знает, народных героев? Получит от меня золото, затем выдаст меня и Пьера, вновь получит золото, потом сговорится с де Лозом и попытается реализовать вексель… Нет, в Памье идти нельзя.
И вдруг я понял, что страшные камни, застывшие в безмолвном свечении луны, притягивают. Что, если подойти ближе? Ведь я не должен бояться, я монах Сен-Дени!
…Я монах Сен-Дени, которого испугались даже демоны. Бедняга Филипп размахивал самодельным крестом, а малиновое пламя, пощадившее де Лоза, не тронуло и меня. «Вижу, мы с вами одного поля ягоды, брат Гильом…» Какого поля ягоды?
Я приблизился – алтарь был по-прежнему безмолвен. Я сцепил зубы и начал читать «Верую». «Верую во единого Бога отца… видимым же всем и невидимым… распятого же за нас при Понтийском Пилате…»
Нога ступила на камень, я перекрестился и перевел дух. Ничего не случилось. Алтарь был рядом, совсем не страшный, просто груда старых камней, покрытых высокой травой. Я всмотрелся, узнавая что-то знакомое в очертаниях проступающих из-под земли руин. Где-то я уже видел такое. Базилика! Ну конечно!
Я быстро обошел то, что когда-то было храмом. От стен уцелел лишь скрытый травой фундамент, зато алтарная часть возвышалась над землей. Именно здесь творила свои шабаши нечисть. Я заметил на камнях грубо намалеванные знаки – символы Врага.
Испаскудили!..
Я присел на один из камней, показавшийся неожиданно теплым, и усмехнулся. Старый храм – наверное, еще тех времен, когда здесь правил Рим. Вначале показалось, что базилика – христианская, какие я видел в Марселе, Лионе и, конечно, в Вечном Городе. Но затем я обратил внимание на алтарь – он был другим. В христианской базилике ни к чему такое возвышение, да и форма совсем иная…
Забыв о мерзавцах, осквернивших древний храм, я подошел поближе и принялся внимательно разглядывать старые камни. Среди серого, неровного известняка голубовато блеснула полированная поверхность. Мрамор… Когда-то эта плита украшала алтарь, теперь же, сброшенная и расколотая, она лежала в густой траве. Я осторожно сбросил мелкие камни, счистил землю… На меня смотрело чье-то лицо – спокойное, каменное, с ровными, чуть улыбающимися губами. Юноша, почти мальчик, годами не старше Ансельма. Сбоку надпись. Резкий свет луны сделал буквы четкими и понятными: «Феликс посвятил…» Какому богу? Кто изображен тут – сам Феликс, давно уже обратившийся во прах, или тот, у кого он искал защиты?
Я смотрел на молодое мраморное лицо, и мне казалось, что этот улыбающийся юноша знает нечто важное, ныне уже забытое навсегда, нами, беспамятными потомками. Но к месту вспомнился премудрый отец Петр Ломбардский, уверявший, что древние боги – суть бесы, кумиры которых надлежит неукоснительно разбивать в труху. Кого же могли почитать наши предки до того, как пришел Спаситель? Ведь даже Моисей повелел воздвигнуть медный кумир Змия…
– Это Эскулап, бог врачевания, – произнес тихий старческий голос. Я замер, не отводя глаз от мраморного лица, но страха почему-то не было. Голос казался знакомым, хотя менее всего я ожидал услышать его здесь, на развалинах древнего храма.
– Надеюсь, вы не очень испугались, брат мой.
Я медленно перевел взгляд налево, откуда шел голос. Свет луны упал на белую бенедиктинскую ризу. Капюшон был опущен на лицо, но я уже узнал этого человека.
– Хорошо, что вы здесь, брат Гильом. Тут вы сможете не только слышать меня, но и видеть. Как и я вас.
– Отец Эльфрик! Но как вы здесь…
– Я не здесь. Я сейчас в своей келье, и отец Сугерий скоро придет ко мне со Святыми дарами.
Я уже понял это. Белый силуэт чуть заметно колыхался, словно от ветра, а голос слышался глухо, будто шел из колодца.
– Я умираю, брат Гильом. Вот, зашел попрощаться. Извините, если помешал.
– Вы… – Я совсем растерялся. – Надо позвать лекаря!
– Мне много лет, – белый капюшон еле заметно дрогнул. – Очень много. Так долго не живут даже дэрги. Мне не страшно, хотя я был грешником – великим грешником, брат мой. Недавно я получил письмо от Его Святейшества. Он очень добр и слишком высоко ценит меня. В письме Его Святейшество уверяет, что все мои грехи прощены. Но не это главное. Я чувствую, что Высокое Небо сжалилось надо мною.
Высокое Небо! Я уже слыхал эти слова.
– Брат Эльфрик! Вы грешны потому, что были логрским… дэргским колдуном?
– Да, – белый капюшон вновь колыхнулся. – Я был гармэ – верховным жрецом всех дэргов. Но Христос вовремя остановил меня. Жаль, что не все дэрги слушают Его.
– Отец Эльфрик, – заторопился я. – Здесь, в Памье, жила семья логров… дэргов… Они…
– Не надо… – призрачная ладонь, сквозь которую просвечивал лунный свет, поднялась вверх. – Я уже окончил счеты с этим миром. Уверен, вы разберетесь во всем сами, брат. Я сделал что мог.
– Сделали?
Вспомнилась наша последняя встреча, его пальцы, касавшиеся моих век. Господи, как же я не догадался!
– Я открыл вам глаза. Теперь вы видите так, как дэрг, и вам не страшны призраки. Я начертал на вашей груди знак высшей власти – он невидим, но любой дэрг почувствует его.
– Меня… – я с трудом перевел дух. – Они меня боятся! Даже защищаются крестом! Смех – тихий, еле слышный.
– Конечно! Представьте, что на вашем пути повстречался некий монах со сверкающим нимбом. Даже нет! Многие дэрги – добрые христиане, и вы им видитесь несколько иначе.
– С рогами и копытами? – Я невольно вздрогнул, вспомнив рогатую маску де Лоза. «Одного поля ягоды…»
– Не совсем так, брат Гильом. Скорее это то же самое, как если б вам встретился Аполлон или даже Юпитер с его молниями. Извините за стариковскую шутку, но, надеюсь, она вам помогла… Мне пора, я слышу шаги отца Сугерия.
– Погодите! – я вскочил, чувствуя, как много еще надо узнать. – Дэрги владеют страшными заклинаниями! Они вызывают огонь…
– Да. Но не все. Скоро уйдут последние.
Голос начал медленно стихать, белый силуэт дрогнул.
– Прощайте…
– Отец Эльфрик!
Я вздрогнул от собственного голоса – вокруг было пусто, лишь равнодушный лунный свет заливал мертвые камни. Я перекрестился и начал негромко читать молитву. Господи, прости мне неверие мое! Я не верил в праведников, я не верил даже в чудеса, хотя Тот, Кто пришел на землю, Сам засвидетельствовал это…
Мраморный лик Эскулапа равнодушно улыбался, и мне вдруг представилось другое лицо, столь же красивое, но покрытое густым южным загаром, а усмешка на нем была ироничной и немного презрительной. «Вы же сами видели, брат Гильом! Ну, признайтесь, Овернский Клирик, вы были не правы…»