Меж тем машина Ярильцына, ничего решительного не предпринимая, медленно пятилась к придорожным кустам, очевидно рискуя левым бортом.
— Еще в детстве, — оживленно говорил старшине Денис Иванович, — когда я книжки про индейцев читал… Буссенара всякого, Верную Руку — друга индейцев… всегда было интересно: если встретятся эвакуатор и пожарная машина — кто победит? И ведь вырос, а который раз смотрю — насмотреться не могу. Может, поставим по червончику? — предложил он.
— Я не при деньгах, — сухо откликнулся старшина.
— Только заступил, что ли? Ладно, давай так посмотрим. С незаинтересованным наслаждением.
Первый выброс крюка был впустую — Ярильцын сманеврировал с неожиданной юркостью, сопровождаемый аплодисментами коллег и одобрительными выкриками Дениса Ивановича — и когда на эвакуаторе меняли галс, из пыльных кустов, в которые задом подавала пожарная машина, вдруг ударила, настигнув эвакуатор, радужная струя, оперативно поддержанная двумя огнетушителями с крыши.
— Молодец какой, — отметил Денис Иванович. — Игрок со шлангом в секрете — это новация. Хотя я последнее время за их изысками не слежу, а Ярильцын, надо сказать, специальную литературу почитывает. В каком-нибудь ведомственном журнале нашел. Хотя нечто подобное, если я не ошибаюсь, предпринял в свое время капитан Блад при острове Лас-Паломас.
— Нет, там было как раз прямо наоборот, — произнес оживившийся старшина. — Там как: дон Мигель в форте запер ему пушками пролив, а он с «Арабеллы» и «Сан-Фелипе» посылал шлюпки с людьми в прибрежные кусты…
— Погоди! — Денис Иванович схватил его за руку. — Гляди!
Эвакуатор заметался в перекрестных струях, и тогда его взяли в клещи вторым шлангом, ударившим в лоб. Вопль поражения поднялся над эвакуатором вместе с идиллической радугой в дробящихся брызгах. Колеса просели и лопнули, из них потянулась ядовитая повилика, оплетая оси. Лобовое стекло оплыло ряской, руль булькнул и пошел концентрическими кругами, борта рассыпались и свесились безвольными космами ивы. Наконец крюк затрепетал и ударил кверху высоким стволом сосны, отрясающим с подножья черную омертвелую кору. Люди эвакуатора синхронно выпрыгнули высоко вверх, свиваясь спиралью, в какой-то неуловимый момент превратились в огненных саламандр и, сверкнув оранжевыми пятнами на маслянистом теле, штопором ушли в землю.
— Каждый раз забываю кинокамеру взять, — сказал Денис Иванович. — Как все-таки красива природа, захочешь потом пересказать — не получится.
И, насвистывая «Смерть Ермака», он пошел расплачиваться с Ярильцыным. В наступившей тишине старшина рассеянно подошел сорвать белый цветок повилики. Со стороны Дениса Ивановича доносилось: «Две недели назад это было дешевле. — А срочность? Вы нас со второй степени сорвали… горельцы стукнут теперь… премии не будет как минимум месяц… если только на той неделе военторг будет гореть, так там отличиться… А новаторское исполнение работ? — Да, твое исполнение я оценил, ты это где выкопал? Неужели сам дошел? — В реферативном журнале „Пожар и пожаротушение“. Довели, конечно, с ребятами до ума. Эти теоретики, они же на боковой ветер поправки не вводят. — Ладно, двести пятьдесят я накину тебе за конструктивную мысль, а насчет твоей ангажированности на пожарах — этого, извини, в нашем уговоре не было. Я общественных бедствий не спонсирую. — Ну, хорошо. Давайте, я разменяю… Бывайте, Денис Иванович. — Счастливо. До встречи…» Старшина вставил повилику в петлицу.
— Поехали, — сказал подошедший Денис Иванович. — Дело есть.
Лишенный рычагов вменения, Сидорово-Выдрин не возражал.
— Я думаю, — говорил по дороге Денис Иванович, — тебе не хватает общественной востребованности. Поэтому ту сомнительную власть, которая тебе отведена, ты используешь с какой-то, извини меня, судорожностью, унижающей в конечном счете обе стороны. Сюда вот заедем, — остановил он на городской окраине перед угрюмым магазином «Домашний рыболов». Дверь магазина, обычно украшенная тетрадным листом с карандашной надписью «Мотыля нет», теперь предлагала когорте домашних рыболовов «Мотыль круглосуточно».
— Заходи, — скомандовал Денис Иванович. В тихом помещении, пахнущем курительными палочками, сидел с задумчивым лицом седоволосый импозантный мужчина, пишущий карандашом в блокноте; старшина успел прочесть через его плечо: «коих движение подобно раку на гончарном круге». — Иван Сергеич, — обратился Денис Иванович к человеку, публично размышляющему о раках, — соорудите нам, голубчик, чаю, если не трудно. — Тот прижал руку к груди жестом, означающим, что желание его сердца будет исполнено, и вышел. Денис Иванович принялся звонить. «Инесса Александровна, добрый день. Да, богатым не буду… Теперь уж поздновато — возраст иных ценностей… Петруша как? С Митральным в четыре руки?.. Прекрасно. Смею сказать, это отличный шанс. Пожелайте ему от меня… Инесса Александровна, у меня просьба к вам. Вы не могли бы сейчас сорваться с лона семьи, буквально на двадцать минут… да, материал… ну, я же все время думаю о нашем тогдашнем разговоре… Да, прямо к Ивану Сергеичу, я сейчас здесь». Иван Сергеич вошел с загроможденным подносом хохломского письма.
— Я в нем леску вымачивал, — сообщил он старшине, ставя заварочный чайник. — Так что если будет привкус, это ничего. Это от ней. Одна чистая экология.
Денис Иванович звонил уже Армаде Петровне и еще кому-то.
— Налегай, — сказал он, оторвавшись от телефона. — Здесь по-простому, но от души. Каждый сам себя обслуживает. Сушки вот, варенье. Будь как дома.
Инесса Александровна прибыла скоропостижно.
— Здравствуйте, мальчики, — сказала она, сразу обозначив расстановку сил. — А это материал? — адресовалась она к Денису Ивановичу, имея в виду глодавшего сушку Сидорово-Выдрина, как будто способность быть материалом компенсировала атрофию речевой способности. — Да, экстерьер неплох. Вас не затруднит… да, вот так приподнимитесь, спасибо. Еще шаг бы посмотреть. Какой шаг у мальчика, Денис Иванович?
— Метр пятнадцать, — отчитался Денис Иванович в параметрах материала. — Стандартный.
— Плюс пять-шесть на отработку носка… хорошо. Вас не затруднит пробежать по комнате. У окна остановитесь. Дальше не надо, спасибо. А вскочить с места… да, вот так.
Сидорово-Выдрин, оторопевший, беспрекословно выполнял все эти эволюции, забыв поставить чашку с чаем.
— Еще па, если можно. — Он выполнил па. — Спасибо. Кусочек сахару киньте ему, пожалуйста, — распорядилась Инесса Александровна. Иван Сергеевич, подбежав, булькнул рафинад в чашку, и старшина смотрел, как он беззвучно разрушается на дне. — Ну что. Очень, очень неплохо. С завтрашнего дня ежедневные тренировки…
— У меня дежурство завтра, — попытался встрять ценимый как материал, но пренебрегаемый как личность Сидорово-Выдрин, однако не был услышан.
— …и через два месяца, — непоколебимо продолжала Инесса Александровна, — я его выпущу в «Щелкунчике» на район со вторым составом. До Дроссельмейера он у нас дорастет в одночасье, это я вам ручаюсь.
— Инесса Александровна, я ваш должник.
— Денис Иванович, оставьте, это я ваша должница. Вы который раз меня выручаете? Когда у нас на майских все мыши из массовки уехали картошку сажать, кто нас спас? Кто снова подал руку чудесному искусству Гофмана?
— Ну, вы же знаете, Инесса Александровна, я всегда, чем могу…
И тут появилась Армада Петровна.
— Армада Петровна, — предупредительно сказал Денис Иванович, — как вы кстати. Вот посмотрите. Вот у него глаз. Видите, какой верный глаз? Я лично могу засвидетельствовать все достоинства этого глаза, проявленные на пленере. Муха не проскочит неотраженной.
— Художник — это всего лишь глаз, — с сосредоточенной силой мысли выразила Армада Петровна. — Но, черт возьми, какой глаз!
— А вот рука, — продолжал Денис Иванович расфасовывать Сидорово-Выдрина. — Вы видите, что она не дрогнет? Я видел это.
— Прекрасно, — сказала Армада Петровна. — Но хочется видеть на практике. — Она достала из сумочки ватманский лист и кусок угля и протянула Сидорово-Выдрину. — Будьте любезны. Буквально на ходу. Как сможете.
Сидорово-Выдрин с сомнением принял весь этот лаконизм изобразительных средств и, бормоча: «Ну, если только как смогу», воспроизвел по памяти, приладив ватман на коленке, известную картину Альбрехта Альтдорфера «Битва Александра с Дарием», причем задача осложнялась тем, что Денис Иванович, горя желанием показать товар лицом, заглядывал ему через плечо, дыша в угольную крошку, и вообще всячески стоял над душой.
— Вот тут, помнится, — говорил он, тыча в баталию пальцем, — дивизион еще влево скакал. С победными криками. И вот здесь у вас в латинской надписи две орфографические ошибки и одна фактическая.
Старшина исправил.
— Ну, что же, — сказала Армада Петровна, ознакомившись с дипломным проектом. — Удовлетворительно раскрыта тема победы Запада над Востоком. Рисунок, конечно, надо ставить, но первое впечатление — с человеком имеет смысл работать. Значит, так. Сегодня, конечно, поздно уже…
Но тут, чуя свою опасность, зашевелилась Инесса Александровна.
— Простите, — сказала она с наружным спокойствием, за которым обычно следуют демарши вроде бросания денег кульками в камин, криков «В Пассаж!» и тому подобных. — Гармонически развитая личность — это, конечно, похвально, но есть еще такое понятие, как порядок очереди. Мы уже в течение получаса муссируем этот вопрос, и достигнута принципиальная договоренность…
И в знак договоренности она наложила руку на Сидорово-Выдрина как взятого в разработку.
— Позвольте, — нервно сказала Армада Петровна, не намеренная жертвовать новым Альтдорфером ради нового Дроссельмейера. — Тут у нас, я полагаю, гораздо более рельефный задел.
И она, со своей стороны, крепко взялась за рельефный задел.
Они потянули.
— Эй, эй, — тревожно сказал старшина.
— У него двое детей, — предупредил Денис Иванович. — Один по КамАЗам рисует, весь в мать.
— Эти способности переходят по наследству, — победно откликнулась Армада Петровна, форсируя притяжение.