Я все еще не видел Винсента с первого дня, и беспокойство за брата съедает меня заживо. Насколько я знаю, Винсент уже мертв.
Нас также не выводили из комнаты для пыток с тех пор, как Проди принудил нас заняться сексом. Но это не значит, что мы не страдаем.
Мое беспокойство за брата и наблюдение за угасанием Эверли — это другой вид пытки, к которому ничто в этом мире не могло меня подготовить.
Днем мы с Эверли сидим бок о бок, а ночью я сажаю ее к себе на колени, чтобы мы могли согревать друг друга, пока пытаемся немного поспать.
Сон. Не то, чтобы у меня получалось заснуть. Лишь иногда мне удается задремать, но в основном я просто смотрю в темноту, прислушиваясь к тихому дыханию Эверли.
Я начинаю терять последнюю надежду на то, что отец найдет нас. Это только вопрос времени, когда Проди убьет нас.
Я всегда знал, что моя жизнь закончится кровавой смертью, но осознание того, что Эверли не доживет до своего девятнадцатилетия, медленно убивает меня.
— Когда я была маленькой, моя мама пекла мини-кексы, чтобы у меня была настоящая еда, пока я играла со своим чайным сервизом, — внезапно вспоминает Эверли. — Сейчас я бы все отдала за один из таких кексов.
— Моя мама готовит лучший медовый пирог, — бормочу я. — Это одно из последних блюд, которые я съел перед засадой.
— По чему еще ты скучаешь? — спрашивает она.
— По моему лучшему другу Мише и его сестре Тиане. Мои родители усыновили их, когда мы были маленькими, так что мы росли вместе. Я очень близок с Мишей.
— Раньше у меня была лучшая подруга, но она переехала, а после смерти родителей я потеряла с ней связь.
— Это отстой, — бормочу я. Затем серьезно говорю: — Кто-то вроде тебя никогда не должен быть одинок. Ты заслуживаешь идеальной жизни.
Эверли поворачивает голову, прижимаясь другой щекой к моей груди.
— Иногда я задаюсь вопросом, что я такого сделала, чтобы заслужить это.
— Ты ничего не сделала. — Я глажу ее спину. — Это все из-за меня.
— Ты не имеешь никакого отношения к смерти моих родителей, — шепчет она. — С тех пор как как их не стало, все пошло наперекосяк. Я надеялась, что эта поездка даст мне передышку, и я смогу понять, как жить без них.
А теперь, возможно, у нее не будет жизни, в которой она могла бы разобраться.
Разочарование и чувство бессилия наполняют мою грудь. Хотелось бы мне обладать силой десяти тысяч человек, чтобы я мог вытащить нас из этого ада и обеспечить ее безопасность.
Пребывание в темной комнате с Эверли приучило меня любить ее. Бороться с эмоциями невозможно, потому что наше адское заточение вынудило нас соединиться на таком уровне, о существовании которого я никогда не подозревал. Даже наше дыхание синхронизировано.
Эверли стала частью меня, как плоть, покрывающая мои кости.
Мой разум говорит мне, что все, что мы чувствуем, происходит из-за кошмара, который мы вынуждены переживать ежедневно, но мое сердце говорит мне, что я никогда не полюблю другую так, как люблю ее.
Наша любовь — нечто более глубокое… первобытное. Она стала единым целым с моей волей к выживанию.
— О чем думаешь? — Спрашивает Эверли.
— О том, как сильно я тебя люблю, — отвечаю я.
Неважно в каком я состоянии, ведь женщина в моих объятиях владеет каждым дюймом моего сердца.
Она трется щекой о мою грудь.
— Представь, что произойдет чудо, и мы волшебным образом перенесемся из этой комнаты в любую точку мира.
Усмешка растягивает мои губы.
— Хорошо.
— Ты пойдешь со мной и будешь жить нормальной жизнью или вернешься в Братву?
Блять.
Прежде чем я успеваю ей ответить, она добавляет:
— Помни, это выдумка. Что бы ты ни выбрал, никаких последствий не будет.
В темноте я беру ее за руку и переплетаю наши пальцы.
— В идеальном мире без последствий я бы выбрал Братву и тебя.
Дело не в том, что я не могу выбрать, а в том, что я хочу и то, и другое. Мне не придется отказываться от Миши и моей семьи, и мне не придется отпускать Эверли.
Когда звук шагов эхом разносится по коридору, мое тело напрягается. Сегодня не день еды, и еще слишком рано для нашего перерыва в туалет.
Ключи звенят, а мой желудок превращается в бетонный блок.
— Блять, — шепчу я, вскакивая на ноги. Когда Эверли тоже встает, я тяну ее за собой.
— Алек, — шипит она, страх и паника усиливаются в ее голосе.
Дверь открывается, и в комнату проникает свет. Мои глаза зажмуриваются, и проходит несколько секунд, прежде чем я снова могу их открыть.
— Пойдем, — приказывает Дарио.
Боже, помилуй нас.
Каждая клеточка моего тела хочет прижать Эверли к себе, но я знаю, что это было бы слишком большим риском.
Возможно, это все. Нам конец.
Или последняя пытка, которая сломит меня.
Пока мы идем к тому, что может стать нашей неминуемой смертью, Эверли прижимается к моей спине. Прямо перед тем, как мы входим в комнату пыток, ее пальцы касаются моей поясницы.
Будь сильной ради меня, моя маленькая любовь.
Мой взгляд останавливается на Винсенте, привязанном к деревянному стулу, и воздух со свистом покидает мои легкие. Моего брата замучили до неузнаваемости. У него нет уха, а возле босых ног валяются остатки зубов.
Его глаза заплыли и закрыты, а со спины содрана кожа.
Я не могу осознать увиденное и замираю на месте.
Пока я был лишен пищи и света, заперт в комнате, где из людей была только Эверли, Винсента пытали до полусмерти.
Кровь в моих венах превращается в лед, пока я продолжаю смотреть на своего брата, которого физически сломали.
Один из нас умрет сегодня.
Глава 14
Эверли
После первого взгляда на Винсента я впадаю в ужас и не могу заставить себя посмотреть на него снова. Проведя несколько недель в темной комнате с Алеком, я не была морально готова к такому уровню насилия.
Не в силах оторвать взгляд от его брата, я хочу протянуть руку к Алеку, чтобы утешить его. Но не осмеливаюсь, зная, что это привлечет к нам внимание.
Мой взгляд перемещается на Проди, и, видя извращенное удовольствие, которое он получает от реакции Алека, мой желудок наполняется желчью.
В глубине души я знаю, что сегодняшний день будет худшим, если не последним днем нашего заточения.
— Я немного повеселился с Винсентом, пока ты влюблялся, — насмехается Проди над Алеком. Он издает смешок, затем добавляет: — Сегодня ты можешь выбрать, кого я буду пытать.
Медленно Алек отводит взгляд от брата и смотрит на Проди.
— Я выбираю себя.
Проди начинает смеяться, как будто Алек только что сказал самую смешную вещь, и от этого звука у меня по коже бегут мурашки.
— Ах… — Проди качает головой. — Ты знаешь, что это не так работает. Выбирай между своей девушкой и братом.
Выражение лица Алека мрачнеет, затем из него вырываются слова:
— Я. Выбираю. Себя.
Проди смотрит на него в течение нервирующе долгой минуты, а затем кивает.
— Хорошо. Я подыграю, но ты потеряешь часть тела, если девушка или Винсент издадут звук или отвернутся. Думаю, это справедливая сделка.
О, Боже.
Измотанная я изо всех сил стараюсь сдержать свои эмоции, мой разум умоляет меня сбежать в блаженство, которое может прийти с безумием.
Охранник толкает Алека вперед, и в центре комнаты его заставляют опуститься на колени.
Нет. Пожалуйста, Боже, спаси нас!
— Чтобы было веселее, мы не будем тебя связывать. Если будешь сопротивляться, я выберу, кто умрет.
Мои глаза прикованы к Алеку, и я крепко сжимаю челюсти.
Не издавай ни звука.
Я сжимаю руки в кулаки, когда охранник поднимает хитроумное приспособление, похожее на кнут времен Средневековья. На конце каждой кожаной веревки — металлические шипы.
Нет. Нет. Нет!
Проди жестом приказывает охраннику начинать, и когда он взмахивает рукой, одна только сила заставляет меня не подпрыгнуть от испуга. Металлические шипы впиваются в кожу Алека, и я быстро прикрываю рот обеими руками, чтобы удержаться от крика и рвоты.
Алек ворчит, упираясь руками в бедра, держа подбородок поднятым, а глаза прикованными к Проди.
Боже, пожалуйста, останови этот ужас!
После первого удара порка набирает обороты, и, клянусь, моя душа вопит при виде спины Алека, разорванной в клочья.
Мне хочется кричать, чтобы они прекратили. Я хочу предложить себя для пыток.
Но не осмеливаюсь пошевелить мускулом или издать звук, опасаясь, что Алек лишится какой-нибудь части тела.
Страх — это уже не то слово, которым я бы описала то, что чувствую. Как и ужас.
В Библии ад описывается как место, где вечно раздаются стенания и скрежет зубов. Кто бы мог подумать, что это место на Земле.
Моя душа умирает с каждым ударом по спине Алека, пока не начинает казаться, что от меня не осталось ничего, кроме пустой оболочки. Где-то в моем сознании что-то щелкает, и я начинаю то отключиться от реальности, то снова возвращаться в нее.
Не убивайте его.
Пожалуйста.
Когда порка прекращается и Алек с трудом поднимается на колени, последняя моя надежда умирает.
Я опускаю руки, прикрывающие рот, и мой голос звучит совсем не так, как обычно, когда я говорю:
— Пытайте меня. — Пристально глядя на любимого мужчину, я произношу слова, которых боялась с самого первого дня: — Убейте меня. Просто не причиняйте ему больше боли.
Я лучше умру, чем буду смотреть, как мужчину, которого я люблю, разрывают в клочья.
Проди заливается смехом, на его лице появляется торжествующее выражение.
— Нет, — бормочет Алек, пытаясь поднять голову.
Проди встает со стула и, вытащив свой пистолет из-за пояса брюк за спиной, подходит и приседает перед Алеком.
— Выбирай, кто умрет.
Алек качает головой.
— Я. — Он изо всех сил пытается устоять на ногах, чтобы посмотреть на Проди. — Я выбираю себя.