Я наблюдаю, как напрягаются черты его лица, и наслаждение захлестывает его. Его губы приоткрываются, дыхание перехватывает. Золотистые крапинки в его карих радужках ярко сияют, и он выглядит прямо-таки пугающе привлекательным.
Мое сердце сжимается, отчаянно пытаясь не влюбиться в него, пока мы разделяем такой интимный момент.
Все твои эмоции обострены и выходят из-под контроля. Это из-за вынужденной близости и потому, что Алек — все, что у тебя есть в этой адской дыре. Ни одно из твоих чувств не является настоящим. Все это связано с травмой.
Тело Алека замирает, и мы смотрим друг на друга, пока Проди не усмехается.
— Отведите влюбленных птичек обратно в их клетку.
Алек выходит из меня, и когда я чувствую тепло его оргазма, стекающее по моим ногам, чуть не умираю от стыда.
Он поправляет мои трусики, которые быстро намокают от его оргазма.
Когда Алек тянется к моим штанам, Проди говорит:
— Нет.
Мой взгляд мечется к сумасшедшему итальянцу, затем он добавляет:
— Девушка снимет пиджак и блузку. На ней должно быть только нижнее белье. — Он одаривает Алека насмешливой улыбкой. — Будь благодарен, что я разрешаю носить белье.
Алек издает угрожающее рычание, и это заставляет Дарио наставить на него пистолет.
— Делай, как говорит босс.
Проклятье.
Не желая, чтобы Алек получил пулю, я стягиваю с себя пиджак Светланы и дрожащими руками стягиваю через голову шелковую блузку. Бросив ткань на пол, я кладу руку поверх лифчика и прикрываю промокшие трусики другой рукой.
Просто представь, что на тебе бикини.
В самом разгаре зимы.
Просто чертовски здорово!
Проди небрежно указывает на нас рукой.
— Убери их с глаз моих.
Алек сжимает мои бедра и встает у меня за спиной, пока мы возвращаемся в нашу комнату.
Когда за нами закрывается дверь, мое тело начинает сильно дрожать, а воздух срывается с моих губ.
У меня только что был секс с Алеком на глазах у пяти мужчин, которые в любой момент могут решить, что хотят меня изнасиловать.
Ужасающий стыд пронзает меня, и кажется, будто земля уходит из-под ног.
Руки Алека обвиваются вокруг меня, и когда я опускаюсь на землю, он притягивает меня к своей груди, его тело наваливается на мое, когда я рассыпаюсь на миллион кусочков.
Я думала, что сломалась, когда умерли мои родители, но я ошибалась.
Ничто так не убивает, как стыд, который я испытываю прямо сейчас. Он лишает меня уверенности в себе и заставляет чувствовать себя дешевой игрушкой, которую можно использовать для чужих развлечений.
Пока я плачу, Алек просто прижимается лицом к моей шее. Он не пытается что-либо сказать.
Да и что он может сказать?
Он тоже страдал. Дело было не только во мне.
Поворачиваясь к нему на коленях, я обвиваю руками его шею и цепляюсь за него изо всех сил. Или за то, что от этого осталось.
Впервые с тех пор, как нас бросили в эту комнату, свет гаснет, и мы погружаемся в непроглядную тьму.
Я ничего не вижу и крепче прижимаюсь к Алеку.
Кажется, проходят часы, прежде чем он шепчет:
— Прости, что причинил тебе боль.
Я качаю головой.
— Мы живы.
Проходит еще немного времени, и он говорит:
— Пожалуйста, скажи мне, что это был не твой первый раз.
Я глубоко вдыхаю естественный запах Алека.
— Это был не первый раз.
Я чувствую, как напрягаются его мышцы, прежде чем он поднимает меня и встает. Медленно он отводит нас к стене, где снова садится. Он усаживает меня так, чтобы я оказалась верхом на нем, а затем снова обхватывает меня руками.
Я лежу у него на груди, слушая ровное биение его сердца, пытаясь найти частичку прежней себя. Кажется, что от той девушки, которой я была раньше, ничего не осталось.
Есть только разбитые кусочки моей души и стыд, который жжет жарче адского пламени.
— Мне жаль, что так получилось, — шепчу я. — Ты в порядке?
Он целует меня в макушку и прижимается губами к моим волосам.
— Я в порядке.
Темнота густо сгущается вокруг нас, и кажется, будто мы окутаны пузырем, в котором есть только мы.
— Ты в порядке? — спрашивает он.
Я киваю, хотя это крайне далеко от истины.
Я не в порядке.
И никогда уже не буду в порядке.
Глава 11
Алек
Когда в комнате становится невыносимо холодно, Эверли начинает дрожать.
Я отталкиваю ее от своей груди и, сняв рубашку, пытаюсь в темноте убедиться, что она лежит правильно, прежде чем натянуть ткань через ее голову.
— Это немного, но поможет, — говорю я, поправляя ткань на ее торсе и бедрах.
— Спасибо. — Ее голос звучит глухо и разбито.
Я прижимаю ее спиной к своей груди и впитываю тепло ее тела.
— Ты не против так спать? Это поможет нам немного согреться.
— Да.
Сейчас середина гребаной зимы, и если мы не будем использовать свои тела, чтобы согревать друг друга, есть вероятность, что один из нас или оба заболеют. Старые радиаторы, которые я видел в коридоре, и тепло от строительных труб могут уберечь от худшего в зимнюю пору, но в этой комнате все равно будет чертовски холодно.
Проходят минуты, прежде чем я спрашиваю:
— Как ты себя чувствуешь? Физически.
— Болит, — признается она. — Мне не было так больно, когда я лишилась девственности.
Господи.
Чувство вины поднимается в моей груди, и я успокаивающе целую ее в волосы.
— Прости.
— Мы должны были сделать все необходимое, чтобы остаться в живых.
Тем не менее, я испытал оргазм. Нельзя отрицать, что я получал удовольствие, трахая Эверли.
Как только я погрузил свой член в нее, я совсем забыл о выживании. Я трахал ее, потому что не мог остановиться, когда почувствовал, как ее тугая киска обвилась вокруг меня.
Сделав это, я разгадал план Проди. Он хочет, чтобы я полюбил Эверли, чтобы он мог использовать ее, и сломить меня морально.
А значит, велика вероятность, что они изнасилуют ее.
У меня на глазах.
Мой разум переполнен мыслями о том, что произошло и что должно произойти.
Я помню панику в глазах Эверли, когда почувствовал, как ее киска сжалась вокруг моего члена. Она боялась оргазма.
Вопрос вырывается у меня прежде, чем я успеваю его остановить.
— Почему ты боялась оргазма?
Она отвечает мне не сразу, а когда отвечает, я слышу смущение в ее голосе.
— Я не хотела, чтобы они видели меня такой. Достаточно того, что нас заставили заняться сексом.
Зная, что в этих четырех стенах нет места невысказанным истинам, я признаю:
— Я чувствую себя дерьмом из-за того, что кончил.
Руки Эверли сжимаются вокруг меня.
— Это было бы неправдоподобно, если бы ты не испытал оргазм.
— Все равно. — Мой язык проводит по губам, где я все еще чувствую наши поцелуи. — Я испытал оргазм не напоказ. — Я делаю глубокий вдох, затем признаю: — Мне это понравилось.
Эверли на мгновение замолкает, прежде чем сказать:
— Я не сержусь. — Хотя она ни хрена не видит, она все равно поднимает голову. — Ты — все, что у меня есть сейчас, Алек. Я ненавижу их за то, что они поставили нас в такое положение, но не тебя. — Ее голос прерывается. — Ты такая же жертва, как и я.
— Единственное, что я ненавижу, это то, что они смотрели, — ворчу я.
Господи, блять, можно поклясться, что я нахожусь в исповедальне, раз уж я выкладываю этой девушке все, что думаю.
— Для меня это не было пыткой, Эверли. — Я кладу руку ей на плечо и провожу пальцами вверх-вниз по ее стройному бицепсу. — Притяжение есть.
Она замирает и не произносит ни слова, кажется, полчаса. Я слышу, как она делает глубокий вдох, прежде чем прошептать:
— Наши эмоции переполняют нас. Травматический опыт заставляет нас чувствовать то, чего мы обычно не чувствовали бы. Все обостряется.
— Верно. — Я киваю головой, но добавляю: — Но это не значит, что эмоции ненастоящие.
Она снова прижимается ко мне.
— По крайней мере, мы есть друг у друга. Не уверена, что выжила бы, если бы была одна.
Обычно мне было наплевать, что люди думают обо мне, но я отчаянно хочу узнать, о чем думает Эверли.
Вздохнув, я бормочу:
— У тебя есть полное право ненавидеть меня.
Она качает головой.
— Это моя вина, что ты оказалась в этом аду, — напоминаю я ей.
— Что есть, то есть, Алек. Я тоже облажалась, обменявшись одеждой со Светланой. — Она на мгновение колеблется, затем спрашивает: — Что бы ты сделал со мной, если бы мы не попали в засаду?
Господи.
Винсент решил бы либо высадить ее где-нибудь, либо отвезти домой. Если бы мы отвезли ее домой, неизвестно, что бы сделал папа.
— Не знаю, — честно отвечаю я. — Это зависело бы от Винсента.
— Как думаешь, с твоим братом все в порядке? — спрашивает она. — Мы не видели его с первого дня.
Я снова отвечаю:
— Не знаю. Он самый старший, поэтому на него ложится основная тяжесть пыток.
— Надеюсь, он жив, — шепчет она.
— Я тоже.
Мы снова замолкаем, и я вглядываюсь в темноту.
Внутри меня идет постоянная война за то, чтобы потребовать встречи с братом, но я знаю, что это только заставит их пытать нас. Не просить о Винсенте — лучшее, что я могу сделать в данных обстоятельствах.
Папа обычно заставлял нас всех смотреть, как он избивает одного из нас. Нам не разрешалось проявлять никаких эмоций, иначе он бы и нас избил. Он сказал, что тренирует нас на случай, если нас схватят. Чтобы мы не донесли на Братву.
Он также сказал, что это было сделано для того, чтобы научить нас не проявлять эмоций, потому что наши похитители использовали бы это против нас.
И все же, все, чего я хочу, — это потребовать встречи с братом.
Но годы воспитания удерживают меня от того, чтобы постучать в дверь.
Каким бы сильным я ни был, я не неуязвим. Я знаю, что это только вопрос времени, когда Проди либо убьет нас, либо того хуже.