| You have made the soldiers love and admire you, too; and not every man could have done that. | Вы внушили солдатам любовь и уважение к себе, а это удается не каждому. |
| I think that perhaps I have misjudged you, and that there is in you something better than what you show outside. | Может быть, я ошибся в своем суждении о вас, может быть, вы лучше, чем кажетесь. |
| To that better self in you I appeal, and solemnly entreat you, on your conscience, to tell me truthfully--in my place, what would you do?" | К этому другому, лучшему человеку я и обращаюсь и заклинаю его сказать мне чистосердечно: что бы вы сделали на моем месте? |
| A long silence followed; then the Gadfly looked up. | Наступило долгое молчание; потом Овод взглянул на Монтанелли: |
| "At least, I would decide my own actions for myself, and take the consequences of them. I would not come sneaking to other people, in the cowardly Christian way, asking them to solve my problems for me!" | - Во всяком случае, решал бы сам, не боясь ответственности за свои действия, и не стал бы лицемерно и трусливо, как это делают христиане, перекладывать решение на чужие плечи! |
| The onslaught was so sudden, and its extraordinary vehemence and passion were in such startling contrast to the languid affectation of a moment before, that it was as though he had thrown off a mask. | Удар был нанесен так внезапно и бешеная страсть этих слов так противоречила недавней безучастности Овода, что, казалось, он сбросил с себя маску. |
| "We atheists," he went on fiercely, "understand that if a man has a thing to bear, he must bear it as best he can; and if he sinks under it-- why, so much the worse for him. | - Мы, атеисты, - горячо продолжал он, - считаем, что человек должен нести свое бремя, как бы тяжко оно ни было! Если же он упадет, тем хуже для него. |
| But a Christian comes whining to his God, or his saints; or, if they won't help him, to his enemies--he can always find a back to shift his burdens on to. Isn't there a rule to go by in your Bible, or your Missal, or any of your canting theology books, that you must come to me to tell you what to do? | Но христианин скулит и взывает к своему богу, к своим святым, а если они не помогают, то даже к врагам, лишь бы найти спину, на которую можно взвалить свою ношу, Неужели в вашей библии, в ваших молитвенниках, во всех ваших лицемерных богословских книгах недостаточно всяких правил, что вы приходите ко мне и спрашиваете, как вам поступить? |
| Heavens and earth, man! | Да что это! |
| Haven't I enough as it is, without your laying your responsibilities on my shoulders? | Неужели мое бремя так уж легко и мне надо взвалить на плечи и вашу ответственность? |
| Go back to your Jesus; he exacted the uttermost farthing, and you'd better do the same. | Обратитесь к своему Христу. Он требовал все до последнего кодранта, так следуйте же его примеру! |
| After all, you'll only be killing an atheist--a man who boggles over 'shibboleth'; and that's no great crime, surely!" | И убьете-то вы всего-навсего атеиста, человека, который не выдержал вашей проверки! А разве такое убийство считается у вас большим преступлением? |
| He broke off, panting for breath, and then burst out again: | Он остановился, вздохнул всей грудью и продолжал с той же страстностью: |
| "And YOU to talk of cruelty! | - И вы толкуете о жестокости! |
| Why, that p-p-pudding-headed ass couldn't hurt me as much as you do if he tried for a year; he hasn't got the brains. | Да этот в-вислоухий осел не мог бы за год измучить меня так, как измучили вы за несколько минут. У него не хватит на это смекалки. |
| All he can think of is to pull a strap tight, and when he can't get it any tighter he's at the end of his resources. | Все, что он может выдумать, - это затянуть потуже ремни, а когда больше затягивать уже некуда, то все его средства исчерпаны. |
| Any fool can do that! | Всякий дурак может это сделать! |
| But you— | А вы! |
| 'Sign your own death sentence, please; I'm too tender-hearted to do it myself.' | "Будьте добры подписать свой собственный смертный приговор. Мое нежное сердце не позволяет мне сделать это". |
| Oh! it would take a Christian to hit on that--a gentle, compassionate Christian, that turns pale at the sight of a strap pulled too tight! | До такой гадости может додуматься только христианин, кроткий, сострадательный христианин, который бледнеет при виде слишком туго затянутого ремня. |
| I might have known when you came in, like an angel of mercy-- so shocked at the colonel's 'barbarity'--that the real thing was going to begin! | Как я не догадался, когда вы вошли сюда подобно милосердному ангелу, возмущенному "варварством полковника", что только теперь и начинается настоящая пытка! |
| Why do you look at me that way? | Что вы на меня так смотрите? |
| Consent, man, of course, and go home to your dinner; the thing's not worth all this fuss. | Разумеется, дайте ваше согласие и идите домой обедать. Дело выеденного яйца не стоит. |
| Tell your colonel he can have me shot, or hanged, or whatever comes handiest--roasted alive, if it's any amusement to him--and be done with it!" | Скажите вашему полковнику, чтобы он приказал расстрелять меня, или повесить, или изжарить живьем, если это может доставить ему удовольствие, и кончайте скорей! |
| The Gadfly was hardly recognizable; he was beside himself with rage and desperation, panting and quivering, his eyes glittering with green reflections like the eyes of an angry cat. | Овода трудно было узнать. Он пришел в бешенство и дрожал, тяжело переводя дыхание, а глаза у него искрились зеленым огнем, словно у кошки. |
| Montanelli had risen, and was looking down at him silently. | Монтанелли глядел на него молча. |
| He did not understand the drift of the frenzied reproaches, but he understood out of what extremity they were uttered; and, understanding that, forgave all past insults. | Он ничего не понимал в этом потоке неистовых упреков, но чувствовал, что дойти до такого исступления может лишь человек, доведенный до крайности. И, поняв это, он простил ему прежние обиды. |
| "Hush!" he said. "I did not want to hurt you so. | - Успокойтесь, - сказал он. - Никто не хотел вас мучить. |
| Indeed, I never meant to shift my burden on to you, who have too much already. | И, право же, я не думал сваливать свою ответственность на вас, чья ноша и без того слишком тяжела. |
| I have never consciously done that to any living creature—" | Ни одно живое существо не упрекнет меня в этом... |
| "It's a lie!" the Gadfly cried out with blazing eyes. "And the bishopric?" | - Это ложь! - крикнул Овод, сверкнув глазами. - А епископство? |
| "The--bishopric?" | - Епископство? |
| "Ah! you've forgotten that? | - А! Об этом вы забыли? |
| It's so easy to forget! | Забыть так легко! |
| 'If you wish it, Arthur, I will say I cannot go. I was to decide your life for you--I, at nineteen! | "Если хочешь, Артур, я откажусь..." Мне приходилось решать за вас, мне - в девятнадцать лет! |
| If it weren't so hideous, it would be funny." | Если б это не было так чудовищно, я бы посмеялся над вами! |
| "Stop!" Montanelli put up both hands to his head with a desperate cry. He let them fall again, and walked slowly away to the window. There he sat down on the sill, resting one arm on the bars, and pressing his forehead against it. | - Замолчите! - крикнул Монтанелли, хватаясь за голову; потом беспомощно опустил руки, медленно отошел к окну и, сев на подоконник, прижался лбом к решетке. |
| The Gadfly lay and watched him, trembling. | Овод, дрожа всем телом, следил за ним. |
| Presently Montanelli rose and came back, with lips as pale as ashes. | Монтанелли встал и подошел к Оводу. Губы у него посерели. |
| "I am very sorry," he said, struggling piteously to keep up his usual quiet manner, "but I must go home. I--am not quite well." | - Простите, пожалуйста, - сказал он, стараясь сохранить свою обычную спокойную осанку. - Я должен уйти... Я не совсем здоров. |
| He was shivering as if with ague. | Он дрожал, как в лихорадке. |
| All the Gadfly's fury broke down. | Гнев Овода сразу погас. |
| "Padre, can't you see—" | - Padre, неужели вы не... |
| Montanelli shrank away, and stood still. | Монтанелли подался назад. |
| "Only not that!" he whispered at last. "My God, anything but that! | - Только не это, - прошептал он. - Все, что хочешь, господи, только не это! |