Овод — страница 113 из 123

"Go!""Уходи".He turned, and went out of the cell.Он повернулся и вышел из камеры.A moment later the Gadfly started up.Минута, и Овод вскочил с койки:"Oh, I can't bear it!- Я не вынесу этого!Padre, come back!Padre, вернитесь!Come back!"Вернитесь!The door was shut.Дверь захлопнулась.He looked around him slowly, with a wide, still gaze, and understood that all was over.Долгим взглядом обвел он стены камеры, зная, что все кончено.The Galilean had conquered.Галилеянин победил[95].All night long the grass waved softly in the courtyard below--the grass that was so soon to wither, uprooted by the spade; and all night long the Gadfly lay alone in the darkness, and sobbed.Во дворе тюрьмы всю ночь шелестела трава -трава, которой вскоре суждено было увянуть под ударами заступа. И всю ночь напролет рыдал Овод, лежа один, в темноте...CHAPTER VIIГлава VIITHE court-martial was held on Tuesday morning.Во вторник утром происходил военный суд.It was a very short and simple affair; a mere formality, occupying barely twenty minutes.Он продолжался недолго. Это была лишь пустая формальность, занявшая не больше двадцати минут.There was, indeed, nothing to spend much time over; no defence was allowed, and the only witnesses were the wounded spy and officer and a few soldiers.Да много времени и не требовалось. Защита не была допущена. В качестве свидетелей выступали только раненый сыщик, офицер да несколько солдат.The sentence was drawn up beforehand; Montanelli had sent in the desired informal consent; and the judges (Colonel Ferrari, the local major of dragoons, and two officers of the Swiss guards) had little to do.Приговор был предрешен: Монтанелли дал неофициальное согласие, которого от него добивались. Судьям - полковнику Феррари, драгунскому майору и двум офицерам папской гвардии - собственно, нечего было делать.The indictment was read aloud, the witnesses gave their evidence, and the signatures were affixed to the sentence, which was then read to the condemned man with befitting solemnity.Прочли обвинительный акт, свидетели дали показания, приговор скрепили подписями и с соответствующей торжественностью прочли осужденному.He listened in silence; and when asked, according to the usual form, whether he had anything to say, merely waved the question aside with an impatient movement of his hand.Он выслушал его молча и на предложение воспользоваться правом подсудимого на последнее слово только нетерпеливо махнул рукой.Hidden on his breast was the handkerchief which Montanelli had let fall.У него на груди был спрятан платок, оброненный Монтанелли.It had been kissed and wept over all night, as though it were a living thing.Он осыпал этот платок поцелуями и плакал над ним всю ночь, как над живым существом.
Now he looked wan and spiritless, and the traces of tears were still about his eyelids; but the words: "to be shot," did not seem to affect him much.Лицо у него было бледное и безжизненное, глаза все еще хранили следы слез. Слова "к расстрелу" мало подействовали на него.
When they were uttered, the pupils of his eyes dilated, but that was all.Когда он услыхал их, зрачки его расширились - и только.
"Take him back to his cell," the Governor said. when all the formalities were over; and the sergeant, who was evidently near to breaking down, touched the motionless figure on the shoulder.- Отведите осужденного в камеру, - приказал полковник, когда все формальности были закончены. Сержант, едва сдерживая слезы, тронул за плечо неподвижную фигуру.
The Gadfly looked round him with a little start.Овод чуть вздрогнул и обернулся.
"Ah, yes!" he said. "I forgot."- Ах да! - промолвил он. - Я и забыл.
There was something almost like pity in the Governor's face.На лице полковника промелькнуло нечто похожее на жалость.
He was not a cruel man by nature, and was secretly a little ashamed of the part he had been playing during the last month.Полковник был не такой уж злой человек, и роль, которую ему приходилось играть последние недели, смущала его самого.
Now that his main point was gained he was willing to make every little concession in his power.И теперь, поставив на своем, он был готов пойти на маленькие уступки.
"You needn't put the irons on again," he said, glancing at the bruised and swollen wrists. "And he can stay in his own cell. The condemned cell is wretchedly dark and gloomy," he added, turning to his nephew; "and really the thing's a mere formality."- Кандалы можно не надевать, - сказал он, посмотрев на распухшие руки Овода. - Отведите его в прежнюю камеру. - И добавил, обращаясь к племяннику: - Та, в которой полагается сидеть приговоренным к смертной казни, чересчур уж сырая и мрачная. Стоит ли соблюдать пустые формальности!
He coughed and shifted his feet in evident embarrassment; then called back the sergeant, who was leaving the room with his prisoner.Полковник смущенно кашлянул и вдруг окликнул сержанта, который уже выходил с Оводом из зала суда:
"Wait, sergeant; I want to speak to him."- Подождите, сержант! Мне нужно поговорить с ним.
The Gadfly did not move, and the Governor's voice seemed to fall on unresponsive ears.Овод не двинулся. Казалось, голос полковника не коснулся его слуха.
"If you have any message you would like conveyed to your friends or relatives— You have relatives, I suppose?"- Если вы хотите передать что-нибудь вашим друзьям или родственникам... Я полагаю, у вас есть родственники?
There was no answer.Ответа не последовало.
"Well, think it over and tell me, or the priest.- Так вот, подумайте и скажите мне или священнику.
I will see it is not neglected. You had better give your messages to the priest; he shall come at once, and stay the night with you.Я позабочусь, чтобы ваше поручение было исполнено... Впрочем, лучше передайте его священнику. Он проведет с вами всю ночь.
If there is any other wish—"Если у вас есть еще какое-нибудь желание...
The Gadfly looked up.Овод поднял глаза:
"Tell the priest I would rather be alone.- Скажите священнику, что я хочу побыть один.
I have no friends and no messages."Друзей у меня нет, поручений - тоже.
"But you will want to confess."- Но вам нужна исповедь.
"I am an atheist.- Я атеист.
I want nothing but to be left in peace."Я хочу только, чтобы меня оставили в покое.
He said it in a dull, quiet voice, without defiance or irritation; and turned slowly away.Он сказал это ровным голосом, без тени раздражения, и медленно пошел к выходу.
At the door he stopped again.Но в дверях снова остановился:
"I forgot, colonel; there is a favour I wanted to ask.- Впрочем, вот что, полковник. Я хочу вас попросить об одном одолжении.
Don't let them tie me or bandage my eyes to-morrow, please.Прикажите, чтобы завтра мне оставили руки свободными и не завязывали глаза.
I will stand quite still."Я буду стоять совершенно спокойно.
* * *
At sunrise on Wednesday morning they brought him out into the courtyard.В среду на восходе солнца Овода вывели во двор.
His lameness was more than usually apparent, and he walked with evident difficulty and pain, leaning heavily on the sergeant's arm; but all the weary submission had gone out of his face.Его хромота бросалась в глаза сильнее обычного: он с трудом передвигал ноги, тяжело опираясь на руку сержанта. Но выражение усталой покорности уже слетело с его лица.
The spectral terrors that had crushed him down in the empty silence, the visions and dreams of the world of shadows, were gone with the night which gave them birth; and once the sun was shining and his enemies were present to rouse the fighting spirit in him, he was not afraid.Ужас, давивший в ночной тиши, сновидения, переносившие его в мир теней, исчезли вместе с ночью, которая породила их. Как только засияло солнце и Овод встретился лицом к лицу со своими врагами, воля вернулась к нему, и он уже ничего не боялся.
The six carabineers who had been told off for the execution were drawn up in line against the ivied wall; the same crannied and crumbling wall down which he had climbed on the night of his unlucky attempt.Против увитой плющом стены выстроились в линию шесть карабинеров, назначенных для исполнения приговора. Это была та самая осевшая, обвалившаяся стена, с которой Овод спускался в ночь своего неудачного побега.
They could hardly refrain from weeping as they stood together, each man with his carbine in his hand.Солдаты, стоявшие с карабинами в руках, едва сдерживали слезы.
It seemed to them a horror beyond imagination that they should be called out to kill the Gadfly.Они не могли примириться с мыслью, что им предстоит убить Овода.