— Да, — еле слышно ответила Маргарита, не поднимая глаз.
Он посмотрел на нее с нежной заботливостью.
— Вы бледны. У вас болит голова? Мне, пожалуй, лучше уйти.
— Нет, нет, останьтесь, прошу вас. Я чувствую себя совсем хорошо.
Феликс стал просматривать наброски.
— Между прочим, один из них я отложил, чтобы вставить в рамку, — беззаботно продолжал он, — а теперь никак не могу его найти. Может быть, Рене прихватил и его? Нет, здесь его нет.
Маргарита отперла ящик своего стола.
— Вот он, — и протянула ему листок стороной, где были написаны карандашом стихи.
Феликс едва заметно вздрогнул.
— Вы прочли?
— Да, случайно. Рене решил, что это отрывок, который вы выбрали для рамки. Он не читал. Я дочитала почти до конца, прежде чем поняла, что это не для посторонних глаз. Простите меня.
Маргарита говорила тихо и неуверенно, по-прежнему не глядя на него. Феликс сразу овладел собой.
— О, какая ерунда. Не стоит обращать внимания. Конечно, я сам никогда бы не стал показывать такой в-вздор знакомым, но раз уж так случилось… Ведь это просто другой вариант нашей маленькой фрески во вкусе Беноццо Гоццоли. Вам никогда не приходило в голову, что почти все сказки имеют два смысла? Искусство жить и состоит в том, чтобы следовать тому, который приятен, и н-не думать о… Маргарита… Что с вами? Почему…
Девушка разрыдалась.
— Ах, как вы жестоки! Как жестоки! Я не имею права знать правду, но не рассказывайте мне сказки!
Феликс, растерявшись, смотрел на Маргариту. Слезы душили ее.
— Беноццо Гоццоли! И я, закрыв глаза, пыталась увидеть их… и шутила с вами… а в глубине скрывалось это! Ах, как вы только могли!
Феликс присел около Маргариты и стал нежно гладить ее по голове.
— Но, дитя, не могу же я навязывать вам свои отвратительные фантазии? Их надо хранить для себя. Нашим друзьям принадлежит только хорошее. Не плачьте, дорогая, мне так больно, что я огорчил вас. Мне не следовало посылать вам этого глупого письма. Ну что вас так расстроило? Просто вы узнали, что я пишу плохие стихи. Но ведь у меня хватает самолюбия не печатать их.
Она поглядела ему прямо в лицо.
— Чем заслужила я это? Разве я когда-нибудь старалась узнать ваши секреты или докучала вам своей любовью? Зачем вы притворяетесь и лжете мне, забавляете меня и рассказываете мне сказки, словно я ребенок, который ушибся и хочет, чтоб его утешили? Вы и с Рене такой же? Но я не в силах… Как я могу заставить вас поверить, что вы мне дороги…
Собрав все силы, Маргарита взяла себя в руки.
— С моей стороны глупо сердиться — вы ведь иначе не можете. Это ваша болезнь.
— К-какая болезнь, дорогая? — смиренно спросил Феликс. — С-страсть к рифмоплетству? Это всего только дурная привычка, и я позволяю себе забавляться лишь на досуге. Зачем же так огорчаться?
Она обернулась и посмотрела ему в глаза.
— Я о другом. Вы всегда всех подозреваете, всех дурачите и не верите, что вас действительно любят. Неужели вы до самой смерти будете носить маску? И никогда никому больше не поверите только потому, что один человек вас предал?
Феликс вскочил и, отвернувшись от Маргариты, нагнулся над акварелями. Его пальцы нервно перебирали листы.
— А з-знаете, — наконец заговорил он нарочито легким тоном, — наш разговор напоминает мне английскую игру в перекрестные вопросы и запутанные ответы. Мне очень жаль, что я настолько туп, но я не имею ни м-малейшего представления, о чем вы говорите.
— Конечно, не имеете, — с горечью ответила Маргарита. — Иначе разве стали бы вы обращаться со мной как с шестилетним ребенком? — Она схватила Феликса за руку. — Но не в этом дело! Не все ли равно, как вы обращаетесь со мной… Но что вы делаете с собой… я знаю, любимый…
Она снова разрыдалась. Феликс не двигался и продолжал смотреть в сторону. Она прижалась щекой к его руке.
— Я знаю, вы верили одному человеку… и он обманул вас. Я знаю, это разбило вашу молодость… уничтожило вашу веру в бога… Любимый мой…
Маргарита с криком откинулась. Феликс смеялся.
— Не надо! — вскрикнула она. — Не надо! Лучше бы вы меня убили — только не это.
Он продолжал тихонько смеяться.
Она упала лицом в подушки, а когда отняла от ушей пальцы, он все еще смеялся. Наконец смех умолк, и наступила тишина. Легкое движение, треск разрываемой бумаги, и звук осторожно закрытой двери.
Маргарита лежала не шевелясь. От стука наружной двери перед ее глазами вспыхнул белый огонь. Она подняла голову и осмотрелась.
Она была одна, рядом с кушеткой валялась акварель со стихами, разорванная пополам.
Возвратившись из Амьена, Рене нашел Маргариту как-то странно переменившейся, но не мог понять, в чем дело. Она уверяла, что совершенно здорова, но вид у нее был совсем больной. И за все время его отсутствия она не написала ему ни строчки. Прежде этого не случалось. Рене решил, что, вероятно, она без него болела или перенесла тяжелое потрясение, а теперь, не желая его огорчать, скрывает это. «Если что-нибудь случилось, Феликс должен знать об этом», — подумал он и решил зайти к нему в тот же вечер.
В окнах сиял яркий свет и по лестнице, впереди Рене, поднимались трое мужчин во фраках. Хозяйка с удивлением посмотрела на дорожное платье Рене.
— У господина Ривареса званый вечер.
— О, я и не знал. — Рене был озадачен. — Тогда я не буду входить. Попросите его, пожалуйста, выйти ко мне на минутку. Мне нужно поговорить с ним.
Феликс вышел улыбаясь, его глаза сверкали. И у Рене впервые промелькнула мысль, что Гийоме, пожалуй, был прав, утверждая, что он похож на пантеру в лесах Амазонки.
— К-какой приятный сюрприз! Я думал, вы еще в Амьене.
— Я вернулся сегодня. Мне надо поговорить с вами всего одну минуту…
— Да входите же.
— Нет, нет, у вас гости.
— Т-так что же? Вы тоже будете гостем.
— Но я не могу, я же не одет.
— Чепуха! Вы всегда прекрасно одеты, всегда л-лучшс всех. Заходите, п-прошу вас, я хочу представить вас одному человеку.
Рене вошел в полную гостей комнату.
— Т-такая удача, барон. Н-неожиданно вернулся мой друг, господин Мартель. Мой небольшой прощальный вечер без него был бы неполным. Господин Мартель — барон Розенберг.
С дивана, заискивающе улыбаясь, грузно поднялось прилизанное, лоснящееся существо, надушенное, сверкающее орденами и драгоценностями. От прикосновения его пальцев Рене захотелось убежать и вымыть руки.
— Тот самый господин Мартель, участник экспедиции в Южную Америку?
— Тот самый, — отвечал Феликс. — Мы с господином Мартелем д-давнишние знакомые. Мы бывали с ним во всевозможных переделках и стали большими друзьями.
— Счастлив познакомиться с вами, — сказал барон. — Я питаю к исследователям особое пристрастье. Жизнь, полная опасных приключений, всегда была моей несбыточной мечтой.
Рене что-то невнятно пробормотал и в совершенном изумлении повернулся к Феликсу, собираясь спросить его, что все это означает, но увидел, что тот наблюдает за ним, прищурив глаза. Ему показалось, что в них горят зеленые огоньки.
— Вы будете скучать без господина Ривареса, не правда ли? — спросил барон. — Я уже говорил, что, заманив его в Вену, мы его не отпустим.
— В Вену? — машинально повторил Рене; перед его глазами заплясали искры.
— Господин Мартель т-только что вернулся из Амьена, — любезно объяснил Феликс. — Он еще не знает об этом. Я уезжаю из Парижа и проведу эту з-зиму в Вене. Пока я еще не знаю, где я поселюсь потом. Я уезжаю завтра вечером. Прошу прощения, барон. Пришли новые гости.
Рене смотрел ему вслед. Нудный голос барона не утихал ни на мгновенье.
— Какой обаятельный человек. И такой оригинал! Ну кто бы еще, приняв подобное решение, успел за одну неделю окончить все приготовления и устроить прощальный вечер…
— Мартель! На минутку. Рене обернулся.
— Маршан! Маршан… что случилось?
— Погодите. Пойдемте туда.
Рене почувствовал, что его ведут по комнате.
— Сядьте. Помолчите немного. Выпейте вот это. Выпив коньяку, Рене выпрямился.
— У меня закружилась голова. Надеюсь, никто не заметил?
— Никто, я вас загородил. Мартель, вы понимаете, что происходит?
— Я ничего не понимаю. Я только что узнал.
— Поговорим потом. Подождите, пока уйдут все эти дураки. Осторожней, он на нас смотрит.
Маршан отошел, а Рене повернулся спиной к гостям и стал смотреть в окно.
— Вы, конечно, меня не помните, господин Мартель? Перед ним стоял маленький экспансивный неаполитанец Галли, с которым он познакомился на каком-то званом обеде.
— Вам, наверное, очень тяжело расставаться с господином Риваресом? Париж без него уже будет не тот, не правда ли?
— Вероятно, — пробормотал Рене.
— Он, видимо, очень популярен, — не унимался маленький неаполитанец, весело поблескивая белыми зубами. Я с ним едва знаком. Мы встречались два года тому назад, во Флоренции, после мятежа в Савиньо. Ваша сестра, должно быть, тоже опечалена его отъездом?
— Моя сестра?
— Он сию минуту сказал мне, что вы и ваша сестра — его лучшие друзья. Она живет в Париже?
— Да, — отвечал Рене, хватаясь за подоконник.
Ему казалось, что его медленно убивают, вонзая в него маленькие иголки.
Поскорее бы ушли эти люди! Пусть случилось самое страшное — он все перенесет, лишь бы узнать, в чем дело; эта неизвестность мучительнее всего.
Ему кое-как удалось отделаться от Галли, но в него снова вцепился барон.
— Господин Риварес только что рассказал мне, как вы чудом спаслись от когтей пумы. Никогда не слыхал более захватывающей истории! Поразительно, как вовремя он подоспел! И как он остроумен! Порой прямо не знаешь — шутит он или говорит всерьез. Например, он уверял меня, что на близком расстоянии таракан гораздо страшнее пумы, и, право же, можно подумать, что он действительно верит этому. А с каким серьезным видом он сообщил мне, что намеревался застрелить вас и был крайне обескуражен, когда ему пришлось спасти вам жизнь. Перебежали друг другу дорогу! Должно быть, замешана дама? Chercner lа femme: