И вот Володя Носенко в строю. На голове флотская бескозырка, пуговицы блестят на черном бушлате. И слышит он громкий голос командира:
— Матрос Носенко, для принятия присяги три шага вперед!
В одной руке винтовка, в другой листок с присягой:
«Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик...»
От торжественности минуты мороз пробегает по коже. Почему-то вспомнился наказ деда: «Ты видал, Володька, те могилы в парке? Не забывай же их».
«...Клянусь... до последнего дыхания быть преданным народу...»
Ветер чуть колышет бархатные складки знамени. Недвижим строй, суровы лица офицеров.
«...Если я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара...»
Принята присяга, матрос Носенко стоит с товарищами локоть к локтю. Строже стал его взгляд: дана клятва на Верность...
Батальон особого назначения, куда был зачислен Владимир Носенко для прохождения службы, базировался в районе канала имени Москвы.
Завидна пора юности. Рано утром подъем, физзарядка, грудь растерта снегом и горит огнем под тельняшкой. Как-то особенно хорошо от чувства молодости, тело кажется легким, послушным и гибким.
В дружной матросской семье полюбили веселого плясуна и гитариста Володю Носенко, привлекала в нем душевная мягкость, улыбчивость, чуткость к товарищам.
Текли дни флотской службы. В матросском клубе устраивались вечера и там собиралась молодежь.
В пору юности все кажется простым, ясным и дела людские овеяны романтикой. Однако случается и смешное, о чем потом вспоминаешь с улыбкой.
В один из молодежных вечеров к группе девушек подошли «кильватерной колонной» четыре красавца моряка, четыре кавалера в наглаженных в струнку брюках, в бескозырках на бровь. Среди них был Володя Носенко. Моряки подошли не спеша, звеня струнами гитар, уверенные в своей неотразимости. Но атака была отбита легко и, как говорится, не без потерь. Володя Носенко влюбился. Ему приглянулась девушка с застенчивой улыбкой. Ее мечтательные темно-серые глаза покоряли своей чистотой.
Маша Комова была девушкой доброй, но строгой, она ждала дружбы верной, дружбы на всю жизнь. А случилось так, что матрос обманул — не явился на первое же свидание. Откуда ей было знать, что Володя в тот вечер не получил увольнительной. Маша простояла битый час на свирепом февральском ветру и дала себе слово больше не встречаться. Если человек обманул в малом, нельзя верить ему и в большом. Горько переживая обиду, она не спала всю ночь и думала, думала...
Ничего, девочка, тем сильнее будет твоя Верность. Она ведь не всегда приходит легко, а рождается порой из ошибок, огорчений и обид.
Прошла неделя, и в матросском клубе снова был вечер. Подошла Машенька к зеркалу причесаться и вдруг увидела его отражение. Замерло сердце, и забылись приготовленные строгие слова.
...Москва! Не забыть твоих прикремлевских садов, твоих вечерних огней. Часто они приезжали в центр и бродили по улице Горького или гуляли вдоль берегов канала, освещенных луной. Машенька говорила о том, как хорошо бывает, когда веришь в друга и знаешь, что не подведет, не обманет...
И вдруг — расставание. Володю переводили для продолжения службы в Севастополь. Всю дорогу в вагоне сиротливо стоял в пластмассовом стаканчике для бритья букетик ландышей, подаренный на прощанье Машенькой. Нежный запах цветов напоминал о любимой, о последних минутах на Курском вокзале в Москве. И звучали до сих пор слова песни, и они усиливали печаль расставания:
Севастопольский вальс —
Золотые деньки.
Мне светили в пути не раз
Ваших глаз огоньки...
Задумчиво глядя в окно вагона, мимо которого проплывали мосты, полустанки, Володя мысленно повторял слова, что своей неведомой силой брали за душу.
А колеса стучали: «Севастополь, Севастополь...»
Севастополь! Город-герой, город-легенда, здесь каждый камень ранен, каждый шаг земли пропитан кровью!
С волнением ходил матрос Носенко по улицам и площадям Севастополя, с трепетом читал на домах обычные с виду, но таящие в себе героику прошлого надписи: «Проспект Нахимова», «Улица Даши Севастопольской», «Площадь Жерве». Он точно листал страницы великой истории.
На Малаховом кургане, где пылал в чаше, точно в жертвеннике, Вечный огонь, Володя с болью оглядывал груды гранитных обломков — это было все, что осталось от памятника адмиралу Корнилову, первому герою Севастополя. Гитлеровцы надругались над русской святыней, сняли и увезли на переплавку бронзовые фигуры, взорвали гранитный постамент. Нетронутым осталось лишь то место, где упал, сраженный в грудь чугунным ядром, адмирал Корнилов. На земле в этом месте был выложен из пушечных ядер крест.
Володя долго стоял на брустверах славного четвертого бастиона. Отсюда открывался прекрасный вид на город и его холмистые окрестности. Здесь вместе с русскими солдатами сражался тогда еще молодой офицер Лев Николаевич Толстой. До сих пор на бастионе лежат, сияя грозными жерлами, старинные корабельные пушки, осыпавшие тяжелыми ядрами англо-французов.
Побывал Володя и на Мичманском бульваре у памятника Козарскому. Отсюда хорошо виден знаменитый Константиновский равелин на северной стороне Севастопольской бухты. Володя знал, с каким героизмом в дни Великой Отечественной войны небольшой отряд матросов три дня отбивал атаки огромного скопления вражеских войск. И когда уже не осталось никого в живых, кроме смертельно раненного батальонного комиссара Кулинича и матроса Двинского, герой-матрос выполнил последний приказ комиссара, взорвал равелин вместе с хлынувшими туда немцами.
Куда ни погляди, все в этом городе волнует сердце. Володя бродил по улицам, весь во власти прошлого, бессмертной славы своей земли.
А вечером любовался закатом. Облака над нежно-лазоревым небом окрасились в сиреневые, золотистые тона. Солнце зашло за дальние холмы, и закат долго горел оранжевым пламенем. Когда стемнело, с моря подул ветер. В черном небе высыпали звезды. Большая Медведица опустилась к шумным волнам, точно хотела зачерпнуть золотым ковшом неспокойное море вместе с темневшими на рейде кораблями. Ночью началась гроза. Тьма озарялась яркими вспышками, и раскаты грома сливались с грохотом волн, разбивающихся о скалистые берега.
Володя долго не мог уснуть, любуясь грозой, прекрасной и величавой. Своим гулом и грохотом она напоминала те далекие сражения, которые прошли по этой земле.
Севастополь, гордая слава русского народа! Только теперь перед Носенко раскрылся глубочайший смысл слов старого мичмана, сказанных в дни призыва, — слов о верности, о родной земле. Что-то новое возникло в его душе и поразило неожиданной силой, это новое зародилось в нем еще там, на брустверах четвертого бастиона, на улицах героического города, у памятника Козарскому.
Все эти чувства Володя выразил, как мог, в первом же письме к Маше. И с тех пор почти каждый день посылал любимой девушке открытки, письма. Эти трогательные приветы согревали Машеньку в ее вынужденном одиночестве. Если дружба настоящая, ее не погасят ни время, ни расстояния. Малая искра от ветра гаснет, большая разгорается...
Когда подошел срок демобилизации, Володя стал собираться домой. Товарищи по службе, ребята из Донбасса, звали его в шахтерский край. Они так горячо убеждали, что Володе и впрямь захотелось туда. Но в Киеве жила мама, заждались сестренки, а о Машеньке и говорить нечего: сердце рвалось к ней.
Володя вернулся в Киев. Маша взяла отпуск и тоже приехала туда. Встреча была немного растерянной и робкой. На вокзале сели в первый троллейбус и поехали в центр. Сердце девушки билось встревоженно: она в Киеве, древнем, великом и пока еще незнакомом. Она лишь ощущала его буйное весеннее празднество. В окна троллейбуса виднелись аллеи цветущих каштанов, их зеленые ветки, как новогодние елки, были украшены белыми свечками цветов.
Возле Печерской лавры сошли с троллейбуса и направились к днепровским кручам. Домой идти было рано. Они присели на Машенькин чемоданчик, любуясь красотой раннего утра и Днепром.
С высоты открывался чудесный вид. Величавый Днепр раскинулся песчаными плесами, разлился голубыми рукавами. Тяжелые мосты повисли над синей водой, пропуская под собой парусники и катера.
Володе хотелось, чтобы все здесь нравилось Маше. Он чувствовал ответственность за судьбу девушки, которая доверилась ему и приехала в незнакомый город. Он бережно относился к ней, боясь хоть чем-нибудь огорчить любимую.
Родные Володи встретили Машу приветливо. В доме готовились к всенародному торжеству — празднику 300‑летия воссоединения Украины с Россией. Утром пошли на демонстрацию. На улицах Киева — пляски, песни, пестрые ленты девичьих венков. На Крещатике Маша увидела рядом с южными каштанами мохнатые русские ели. Как будто северные гостьи вместе с Машей приехали на праздник Украины.
В этот знаменательный день и было решено сыграть свадьбу!
После демонстрации собрались друзья. Мать благословила молодых и не сдержала слезу. Чокнулись, выпили за дружбу, за любовь, за верность.
Вечером пошли гулять. Киев был весь в огнях. На крутых берегах Днепра звучала музыка. Темные волны реки от разноцветных огней казались то голубыми, то багровыми, то желтыми. Машенька радовалась в душе: сама жизнь украсила ее скромное счастье, празднует ее девичью весну.
Отпуск закончился, и Машенька уехала в Москву, чтобы взять расчет. А там случилось так, что ее не могли отпустить с работы. Пришлось жить в разлуке долгих семь месяцев. При первой возможности Маша взяла расчет и вернулась в Киев.
Домик матери оказался слишком тесным, пришлось снять у соседей комнату, и началась дружная, мирная жизнь. Мирная... Не слишком ли была мирной она для комсомольца Носенко? Хотелось больших и смелых дел. Да и время было такое: куда ни глянь, огромная страна, точно океан, кипела трудом. Однажды Володя пришел с работы особенно возбужденным и с загадочной улыбкой положил на стол какую-то книжечку.