адееву на квартиру. Пораженный встречей, тот якобы не выдержал и умер на глазах Кошевого.
Вражеская пропаганда действовала до такой степени нахально, нарочито беспочвенно, что казалось — они сами потешались над своими выдумками. Но их выдавала злоба, лютая, бескомпромиссная, которая чувствовалась за каждой сплетней.
Надо было дать бой грязным выдумкам, и я решил попытаться написать очерк. Позвонил главному редактору газеты «Правда» и уже на другой день уехал в Донбасс. В Краснодоне прожил около месяца. И хотя бывал там много раз, снова прошел по своим следам, встречался с родными погибших, с родителями Ули Громовой и Любы Шевцовой, с матерью Олега Кошевого Еленой Николаевной и замечательной коммунисткой, партизаном Великой Отечественной войны, героиней романа «Молодая гвардия», бабушкой Верой. Одновременно я знакомился с жизнью горняков, снова спускался в шахту имени Сергея Тюленина и там подружился с машинистом электровоза Петей Забаштой. В один из вечеров мы с ним стояли над жутким провалом ствола № 5, куда враги сбрасывали юных подпольщиков живыми и мертвыми.
Очерк я писал в Москве, рождался он трудно: надо было ответить врагам, начисто, подчеркнуто игнорируя их сплетни. Краснодонская героика увязалась с жизнью нынешних горняков — наследников молодогвардейской славы. Очерк был напечатан в газете «Правда» 2 октября 1956 года и отмечен как лучший материал года.
Было радостно от сознания, что я выступил не просто как писатель, а как боец и коммунист. Идея дать врагам отпор увенчалась важной для меня творческой победой. Конечно же, я был далек от мысли, что именно мой очерк прекратил вредные вражьи слухи и сплетни, но именно с осени 1955 года они заметно утихли и вскоре вовсе исчезли.
Правды не убить. Пусть бы сегодня наши враги лично убедились, какое паломничество людей продолжается в Краснодон. Скоро уже сорок лет ежедневно со всех концов страны и мира едут люди в город комсомольской славы. У памятника молодогвардейцам октябрят принимают в пионеры, пионеров передают в комсомол. Гремят барабаны, поют горны, и сердце бьется учащенно от мысли — молодежь страны принимает эстафету истории.
Недавно я снова побывал в любимом городе, ставшем для меня вехой моих жизненных дорог. Был солнечный весенний день. Делегации из Ростова, Каменска, Полтавы и Владимира выстроились в каре вокруг памятника на площади. Среди прибывших в Краснодон были школьники из Донецка. Меня, как ветерана комсомола, попросили выполнить почетное поручение: повязать пионерские галстуки моим землякам, октябрятам 10‑й средней школы. У ребят глаза горели счастьем торжественной минуты. Маленькая девчушка в белой кофточке, в только что повязанном пионерском галстуке, Наташа Биджакова, подняв руку в салюте, давала обещание жить так же честно и отважно, как жили Уля Громова и Люба Шевцова, стоявшие над площадью на пьедестале из красного гранита. Герои будто внимали словам юной пионерки. И я лишний раз убедился тогда, что сила нашей страны в крепкой связи поколений.
Много радости мне принесла работа над очерками. Расскажу об одном поиске, о поиске названия угольного пласта в Ростовской области. Меня привлекало название шахты «Шолоховская № 5». Уверенный, что имя шахты связано с писателем Михаилом Александровичем Шолоховым, я отправился на Дон. В комбинате «Ростовуголь» мне объяснили, что шахта получила название от пласта угля, который был открыт знаменитым геологом Л. И. Лутугиным еще в дореволюционное время, хотя и не разрабатывался. Лишь в последние годы была открыта группа шахт одноименного с пластом названия. Казалось странным, почему угольный пласт, открытый еще до Октябрьской революции, назван именем Шолохова. Даже в официальных ответах была разноголосица: одни уверяли, что жил в то время некий геолог Шолохов, другие высказывали иную версию, якобы пласт назван по имени землевладельца тех мест Шолохова.
Поиски я начал с изучения маркшейдерских документов. Выяснилось, что пласт все годы значился под индексом «Эль‑2». Отсюда рождался вывод: название «Шолоховский» появилось позднее. Но когда и кем пласт был переименован, никто не знал. Пришлось, кроме изучения документов, опрашивать свидетелей, и наконец истина была установлена. Мощный угольный пласт был назван именем писателя в дни первых выборов в Верховный Совет СССР в 1939 году. М. А. Шолохов был выдвинут тогда всенародным депутатом от Ростовской области. В честь этого события угольный пласт и был назван его именем. Шахты же, открытые в самое последнее время, получили свое название уже от угольного пласта «Шолоховский».
Читатели прислали немало писем-откликов на очерк «Песня о шахтерах», напечатанный в «Правде». Книжечку, вскоре вышедшую в библиотечке «Огонька», я послал Михаилу Александровичу. С берегов Тихого Дона пришла телеграмма, которую я бережно храню: «Вешенская, Ростовской. Вся книжечка хороша, красит ее любовное отношение к горнякам Дона. Спасибо. Шолохов».
Так два мастера — один в самом начале пути, другой через годы — повлияли на мой выбор, и очерк утвердился навсегда в моей литературной работе.
В результате поездок за очерками у меня вышло шесть книг. «Озаренные» — седьмая. За сорок пять лет выполнена большая и ответственная работа. И я сам не заметил, как увлечение очерками стало летописью моей собственной жизни, страницами моей биографии. Поездки по шахтам были накоплением бесценного опыта, и в этом заключался для меня особый интерес, новый смысл жизни, ее долг и счастье.
Главным своим богатством считаю личную дружбу с героями моих очерков и моими читателями, дружбу верную, на много дней и лет. И когда сегодня мой дом наполняется голосами друзей из Донбасса, для меня нет большей радости. Со всех сторон сыплются шутки. И вот уже коридор моей квартиры переименован в штрек, кабинет — в лаву, а пишущая машинка приравнена к комбайну, на котором добывается уголек шахтерской славы. Что же касается шахтерских ламп и касок, то их на шкафу выставлено на целую бригаду — сердечные подарки от горняков многих шахт. И я не знаю, что может быть выше этих знаков дружбы и признания.
В такие минуты я думаю, что все мои поездки и встречи — это тоже книга, поучительная и прекрасная, книга без начала и конца, книга жизни, а в ней мой труд, мои привязанности и тревоги, мои поиски и надежды.
И в заключение этих заметок хочу сказать следующее.
Мои читатели знают меня больше по повестям о революции, по трилогии «Повесть о суровом друге», «Червонные сабли» и «Судьба Илюши Барабанова». Этим повестям я посвятил всю свою жизнь.
Работа над очерками шла параллельно. И хотя в трилогии отражено время революции и гражданской войны, а в очерках — сегодняшний день горняков, эти два направления в моей литературной работе отличаются лишь по жанровым признакам. Однако их объединяет единство темы, поскольку революция продолжается и сегодня. Повести и очерки спаяны также единством стиля, общностью изобразительных средств и задачами коммунистического воспитания подрастающего поколения нашей страны.
Книга «Озаренные» с ее очерками, портретами и встречами есть мой путь, своеобразный итог на ответственном жизненном рубеже. И если мои побратимы-шахтеры и мои герои, пришедшие из жизни на страницы очерков, порадуются выходу книги, буду счастлив.
В МОЕЙ ШАХТЕРСКОЙ СТОРОНЕ
Серебристый самолет плыл высоко в синем небе. Мощные моторы гудели спокойно и ровно. В бортовые иллюминаторы ослепительно и радостно било утреннее солнце. Далеко внизу лежала земля, еще погруженная в голубовато-сиреневый полумрак. Там продолжался предрассветный час, и лучи солнца еще не разбудили степь. В степных балках, густо заросших кустарником, и подавно было темно и тихо.
— Начинаются наши края, — негромко, с затаенной гордостью произнес кто-то из пассажиров. — Донец виден, сейчас будет Славянск.
Родные края...
Кажется, и дымком потянуло, и почудились в гремящем шуме моторов далекие шахтные гудки.
За Северским Донцом, петлявшим меж курчавых дубрав, за его скалистыми меловыми берегами начался донбасский край. Раскинулась под крылом величавая каменноугольная степь с белыми хатками украинских сел среди зеленых хлебов. Всюду скрещивались и расходились нити степных дорог.
Пролетели над Славянском с его древними курганами и целебными соляными озерами. Волнистые гребни Донецкого кряжа казались похожими на волны окаменевшего моря.
Самолет прошел над заводами Краматорска и Дружковки. За ними возникла дымная Константиновка: сколько здесь труб, заводских корпусов! Над зеленью парков поднимались белые дворцы, многоэтажные дома, зеркалами поблескивали степные пруды, а вокруг простирались ароматные в эту пору степи.
Показалась Горловка. Чуть подальше дымил Енакиевский металлургический завод. А за шахтой «Юнком» растеклось трехкилометровое водное скопище — шахтерское море «Водобуд».
Но вот солнце поднялось выше над горизонтом и осветило весь Донбасс от края до края, от синих струй Донца до берегов Азовского моря.
Здравствуй, степь донецкая, край мой каменный, земля шахтерская!
ЯСИНОВСКАЯ ЛЕГЕНДА
Днем и ночью трудятся шахтеры,
И дано самой судьбою им —
Родины бескрайние просторы
Согревать дыханием своим.
Народная мудрость бережно хранит память прошлого, каким бы оно ни было трудным или славным, а молодое поколение принимает эту память как свое достояние и несет дальше.
Здесь пойдет рассказ о том, как встретились и подружились два сердца, две судьбы, точно встретилось прошлое с будущим.
В дни Октября, когда шахтеры Донбасса поднялись на борьбу за власть Советов, глава южной контрреволюции атаман Каледин послал в Донецкий бассейн карательный отряд под командой есаула Чернецова с приказом разгонять Советы, жечь дома, расстреливать рабочих-революционеров.
Был канун 1918 года. На Ясиновском руднике, неподалеку от Макеевки, шахтеры-красногвардейцы, плохо вооруженные, разутые и голодные, поднялись по тревожному гудку на защиту свободы.