— Еще на заре нашей власти Владимир Ильич учил нас: нельзя слово «коммуна» употреблять легко. Это почетное звание надо завоевать долгим и упорным трудом. Я думаю, что это относится и к вашей бригаде: пусть другие судят о вас, пусть коллектив решит, достойны ли вы такого высокого звания.
Никто не возразил старому мастеру. Виктор Дюжев добавил:
— Конечно, много нашлось бы охотников объявить себя бригадой коммунистического труда. Особенно, если для этого создать полегче условия. Мы не ждем, что нам легко присвоят звание. Придется долго работать, самих себя переделывать.
Самих себя переделывать...
Сквозь годы видел этот день великий мечтатель и солдат, вождь народов Ленин. Он и сейчас незримо присутствовал здесь, в минуту скромного торжества, когда его внуки подписывались под словами верности идеям коммунизма.
Чувство ответственности не всегда ложится на плечи тяжестью, чаще окрыляет. Дюжевцы стали сплоченнее, все начали учиться, записались в народную дружину. Они даже внешне преобразились: всегда аккуратно одеты, подтянуты, появилось достоинство в поведении. Правда, не все было гладко вначале. Но ведь они только начинали жить и работать по ленинским заветам.
В апреле наступил перелом в жизни бригады: разобрали старый прокатный стан, а на его месте принялись устанавливать механизированный. Чтобы не терять времени, Дюжев предложил поехать всей бригадой на завод, где есть такой стан, и поучиться управлять им.
Так и решили. Пока в заводоуправлении оформляли командировку, дюжевцы работали на других станах. Но это не разобщило бригаду, ее жизнь была теперь полна нового, радостного смысла.
В один из майских дней я встретился с дюжевцами на Ленинских горах, где молодежь столицы закладывала парк. Бригада в полном составе приехала на воскресник.
Молодые липы-саженцы едва распускали почки, рабочие бережно переносили деревца на руках, аккуратно снимали с корней влажную мешковину.
Засучив рукава рубахи, Саша Ильющенко орудовал киркой. Виктор Дюжев лопатой выбрасывал из ямы землю. Павел Пушкарский приехал на воскресник с женой, они только что посадили деревцо и утрамбовывали землю.
По небу плыли кучевые облака. В голубой дали сверкал золотым шпилем Московский университет. Ветер парусом надувал рубаху на Саше Ильющенко. Валентин Коников и Володя Кошин, отдыхая, прилегли на майскую травку покурить. Подошел комсорг, воткнул в землю лопату и сказал громко:
— Сейте разумное, доброе, вечное... Кошин, а ну покажи, которые здесь твои деревья?
— Вон те две липки. А что?
— Запомни их. Лет через тридцать, при коммунизме, придешь сюда с палочкой, старичком, и отдохнешь под ними.
— При коммунизме стариков не будет, — бодро отозвался Кошин, — тогда все станут молодыми, и я в том числе... Таблетки будут от старости: проглотил одну — и помолодел...
— Вот как ты представляешь себе коммунизм? — засмеялся Саша Ильющенко.
— А что? — не то настаивал на своем, не то подзадоривал товарищей Кошин. — Я так думаю: коммунизм — это высшая техника. Нажмешь кнопку, и машина все за тебя сделает: пуговицу, если надо, пришьет, костюм погладит. Автомобили будут на солнечной энергии. Кто пожелает, может иметь свой вертолет. Захочется ему в кино, сел и полетел. Опустился на крышу кинотеатра, где будут специальные посадочные площадки, выключай газ и двигай в кино.
Все рассмеялись, слушая, как разгулялась фантазия у товарища. И завязался веселый разговор, где уже трудно было понять, кто «подыгрывал» Кошину, кто возражал серьезно.
— Тогда не будет ни газа, ни угля, ни нефти, — сказал Иван Яковлев, — горючее заменит атомная энергия. Двигатели будут величиной с наперсток.
Валентин Коников приподнялся и сел, чувствовалось, что он не согласен и у него есть собственная концепция.
— Технократы вы... Повторяете одно и то же — коммунизм — это высшая техника, кнопки будут нажимать люди вместо работы. Вы вот мне скажите: останется в коммунизме ложь? Будут люди завидовать друг другу, обманывать один другого, лицемерить, подхалимничать? Исчезнут эти пережитки в человеке или останутся?
— ...И как будут работать люди? — добавил Саша Ильющенко. — Сохранится ли какой-то вид зарплаты, или она исчезнет за ненадобностью, потому что труд станет наслаждением?
Все молчали, поглядывая на Виктора Дюжева, ждали, что скажет вожак. Но вместо Дюжева вступила в разговор жена Павла Пушкарского, приехавшая на субботник вместе с бригадой.
— Правильно говорит Валентин... Почему у нас мало говорят о том, какие будут при коммунизме отношения? Будут, например, несчастные люди, обманутые и обманщики? Останется ли неразделенная любовь? Вообще, горе, слезы, обиды будут тогда?
— В новом качестве! — весело отозвался Яковлев. — Согласно учению диалектики: все повторяется в новом качестве.
— Нет, я серьезно спрашиваю, — продолжала Пушкарская.
— Я думаю, — сказал комсорг после некоторого раздумья, — я думаю, что человек коммунизма избавится прежде всего от самого позорного недостатка — зависти. Тогда человека не будет мучить зависть, если сосед, скажем, съест больше, оденется лучше, заработок у него будет выше. Ты, к примеру, трудишься меньше меня, а потребляешь больше — ну и на здоровье. Сейчас это считается несправедливостью, а тогда подобное «неравенство» перестанет разъединять людей. Но чтобы воспитать в людях такую высокую сознательность, нужно много времени.
— Все правильно, кроме зарплаты, — засмеялся Яковлев. — В коммунизме денег не будет, их сожгут как мусор. Заходи, если нужно, в магазин или на базу и бери что тебе нужно — бесплатно, конечно.
— А если деньги исчезнут, для чего магазины?
— Не лови меня на слове, — сказал Яковлев. — Пусть это будут общественные распределители. Пришел, расписался и уходи.
— Ага, все-таки «распишись». Значит, будет отчетность, а если так, то будут и ревизоры...
— Учет и контроль всегда нужны. Но понятие собственности исчезнет: не будет ни «твоего», ни «моего», а все общее.
Дюжев чувствовал, что надо внести ясность в разговор, хотя не был уверен, правильно ли объяснит. Сказал, как сердце подсказывало:
— Я думаю, друзья, что коммунизм не для всех придет в одно время. У нас и сегодня есть люди с коммунистическими чертами. И наверно, еще в коммунизме останутся люди с пережитками. Нельзя представить себе вступление в новую жизнь, как ходят в театр по билетам: и тогда будет продолжаться борьба со своими слабостями.
— ...Тем более что эти слабости воспитывались в людях тысячелетиями, — поддержал Дюжева комсорг. — И чтобы вытравить эти пережитки — жадность, тунеядство, жестокость, чувство мести, — нужна долгая борьба.
— Будет вам философствовать, — сказал Владимир Кошин. — Зачем гадать? Будем трудиться, а новое общество само собой сложится.
— Ну нет, решительно не согласен! — возразил Пушкарский. — Чтобы не сбиться с пути, надо видеть далеко вперед. Коммунизм строим мы сами, нам и определять, каким он должен быть. А для этого надо не только трудиться, но и спорить, думать, искать.
Горячий разговор продолжался в тот день и по пути на завод. Уже невозможно было ничем погасить мечты, что переплелись с надеждами. И когда пришли на смену, собрались в маленькой конторке старшего мастера. Сколько тут посыпалось вопросов, обращенных к старому коммунисту! Он и сам разволновался, отвечал не вдруг, словно размышлял о том заветном, что беспокоило с самых дней юности.
— Раньше мы тоже спорили об этом. Придем после работы голодные, усталые, рассядемся вокруг «буржуйки» и давай мечтать о будущем. Как я представляю себе коммунизм? Люди будут физически развитыми, здоровыми, красивыми — ведь они не будут знать болезней, не будут испытывать горе. Труд станет первой жизненной потребностью, любимым занятием. Тяжелые работы будут выполнять машины. На долю людей останется управление ими и то, что машинам не под силу, — творчество. В мире прекратятся войны, исчезнут границы между государствами. Человек, отправляясь в отпуск, сможет поехать в любой интересующий его уголок земли... Вот каким я представляю себе коммунизм... Конечно, в чем-то мы ошибаемся, где-то рассуждаем наивно. Будущее нас поправит. Главное — чтобы у нас коммунистические идеи сочетались с коммунистическими делами. Надо засучить рукава и работать! Как стальные листы, прокаленные огнем, рождаются в ваших руках, так и будущее родится в огне труда и в борьбе.
Лето. Давно отцвела сирень у зубчатых стен Кремля, теперь раскинул свои белоснежные цветущие ветви жасмин.
Бригада Виктора Дюжева возвратилась из поездки на один из металлургических заводов, где прокатчики осваивали автоматизированный стан. За это время на родном «Серпе и молоте» на месте прежнего стана вырос новый. Он был иной конструкции, чем тот, с которым познакомились дюжевцы.
Должно быть, новое всегда прививается трудно. Когда началось горячее опробование стана, дело застопорилось. Кажется, все было пригнано, выверено, а вот поди же ты, не ладилась работа! То прокатные валы изомнут горячий лист, то рольганг подаст заготовку боком, то подъемные столы заедает.
Уже в самой бригаде раздавался ропот: до каких пор будем недодавать стране тысячи тонн стального листа? Не лучше ли перейти бригадой на другие станы и давать потоком горячий металл — в нем ведь такая нужда! Ну а как быть с новым станом? Кто будет вести разведку, если разведчики уйдут с позиций?
В трудностях прошел год, и постепенно стан начал работать хорошо. За его механическими руками не могла бы угнаться и сотня самых ловких рабочих рук.
Гляжу на шипение и грохот нового стана и волнуюсь, будто я отвечаю за работу новой машины. Стан катает четко. Ведущие цепи конвейера сами собой подают к прокатным валам добела раскаленные заготовки. Тяжелые валы заглатывают их, и они, сплющенные, вылетают на другую сторону. Подъемный стол подхватывает полураскат, вскидывает его, как блин на сковородке, и точным движением ведущих цепей посылает обратно. Передний подъемный стол еще раз пропускает огненную штуку между валами, и так продолжается, пока конвейер унесет готовый, уже тускнеющий лист к автомату-дублеру.