На одной из шахт Макеевки проходчики восстанавливали заброшенный штрек. Никто не помнил уже, когда была пройдена эта подземная галерея. Почти на всем протяжении штрек обвалился, лишь кое-где просматривались пустоты и чудом держались покрытые многолетней пылью, изломанные деревянные стойки, которыми штрек был когда-то закреплен.
Неожиданно среди этих обломков горняки нашли деревянные санки, подбитые железными полозьями: Тут же валялся шахтерский обушок со сломанной деревянной рукояткой и жестяной заржавленный рабочий номер. На нем была выдавлена надпись: «Франко-Бельгийское Акционерное Общество».
Когда находку выдали на поверхность, вокруг собрались толпы горняков. Никто из молодых не мог разгадать назначение санок. И только старый шахтер долго стоял над ними, горько покачивая седой головой. Он рассказал, как сам когда-то таскал такие, а может быть, эти самые злополучные санки.
Да, в шахте была такая профессия. В рассказе старика вставала перед молодыми шахтерами живая и страшная картина капиталистического Донбасса.
В тесном ущелье угольного забоя человек впрягался в санки, тяжело нагруженные кусками угля. Санки прикреплялись к поясу цепью. На подошвах башмаков торчали гвозди, наподобие подков у лошади, чтобы ноги не скользили по каменной почве. Саночник опускался на четвереньки и, упираясь, обдирая коленки, тащил санки по забою до самого штрека. Профессия саночника была одной из самых тяжелых и унизительных.
Молодые горняки с почтительным страхом, с выражением участия слушали рассказ старого шахтера. Все это было им непонятно, ведь теперь в угольных лавах работают конвейеры, они и «качают» уголь на штрек. А как же иначе?
В наш век научно-технической революции родился новый тип шахтера. Половина шахтеров Донбасса — молодежь с высоким уровнем образования. Они обогащают свои знания бесценным опытом старых горняков, и труд сегодняшнего шахтера все больше становится похожим на труд инженера, хотя по-прежнему тяжел.
ГВАРДИИ СЫН ПОЛКА
Как найти нам слово не простое,
Песню спеть о тех богатырях,
Что в минуты эти там, в забое,
Землю нашу держат на плечах.
Гитлеровцы стояли на горе, в поселке Золотое. Окопы наших войск проходили понизу, пересекая шахтерские огороды, вишневые сады и речку Камышеваху. Командир, скрытый за густыми зарослями кустов, напряженно смотрел в бинокль в сторону противника: он ждал возвращения юных разведчиков, двух мальчишек, которых послал в стан врага. Мальчишки были местными жителями и сами вызвались проникнуть к немцам. Командир вынужден был пойти на эту крайнюю меру: гитлеровцы занимали главенствующую высоту и держали под обстрелом каждый сантиметр нашей линии обороны. Надо было разведать вражеские огневые точки и подавить их внезапным артиллерийским налетом.
Командир ждал результатов разведки и по-отечески волновался за ребятишек.
А тем временем в поселке Золотое бродили среди вражеских солдат двое мальчишек в рваной одежонке. Они делали вид, что подбирают окурки, а сами зорко смотрели по сторонам, разглядывая, где укрылись вражеские батареи, где расположился их штаб.
Фашисты заподозрили неладное и задержали ребят. Их допрашивал офицер, больно хлестал плетью по плечам. Потом ребят втолкнули в сарай, где были заперты раненые наши бойцы.
— Надо хлопчиков выручать, — сказал один из них. — Нам уже не ждать спасения, а ребятам надо жить...
Ночью сделали подкоп, и мальчишки выбрались на волю. Они во весь дух помчались к своим, кубарем катились с горы, поднимались и снова бежали под свист немецких пуль. Фашисты открыли минометный огонь, тут и там рвались мины, но, казалось, сама судьба укрывала ребят материнским крылом.
На рассвете, взволнованные, голодные, но счастливые, стояли они перед командиром и, перебивая друг друга, рассказали обо всем, что видели.
В Голубовке, в штабе части, артиллеристы нанесли на карту указанные ребятами объекты, и дружно грянули пушки. Следом за огневым налетом бойцы поднялись в атаку, разнеслось по степи дружное «ура!». Гитлеровцы были ошеломлены, побросали свои укрепления и начали отступать. Наши били врагов и гнали их до станции Попасная.
После боя солдаты окружили своих маленьких помощников, повели их на кухню, и там повар накормил их досыта вкусной армейской кашей.
Под вечер их вызвал к себе старший командир.
— Спасибо вам, хлопцы, здорово выручили нас. А теперь марш по домам. Матери вас, наверно, заждались. Передавайте им наш солдатский поклон.
Ребятам выдали по две банки консервов, по буханке хлеба и по куску пайкового сахара. Вон сколько добра привалило! Но мальчики не спешили уходить. Толик умоляюще смотрел на военных — такой маленький, курносый, но, по всей видимости, отчаянный.
— Дяденька... Товарищ командир, возьмите меня в солдаты... Я хочу воевать против фашистов. Не откажите в моей просьбе, пожалуйста... — Мальчишка просил страстно, и самые настоящие, непритворные слезы накатывались на его светлые глаза.
— Как же мы тебя возьмем, а мать и отец? — спросил командир.
— Отца у меня нету, а мамку я уговорю, об этом вы не беспокойтесь...
Понравился малец командиру. У него у самого рос такой же сынок, и кто знает, где он сейчас... Задумался командир, а мальчишка обреченно ждал решения своей судьбы, поглядывая на солдат, ища у них поддержки...
Так и ушел с войсками юный разведчик, шахтерский сын Толя Коваленко. Поначалу бегал, разнося солдатские письма, помогал повару чистить картошку, пулей выполнял мелкие поручения по связи. А когда подходил срок серьезного задания, переодевался в рваную одежонку и шел в разведку.
В каких только переделках не пришлось побывать мальчишке, но трудности, казалось, еще больше закаляли его отчаянный характер.
Полюбили бойцы сына полка, сшили ему военную форму, подобрали сапожки, примерили пилотку с красной звездой. Трофейный автомат сам себе раздобыл, подобрал на поле боя. Приобрел личный пистолет. Правда, солдаты осмеяли пистолет, называли его дамским, но зато он был блестящий, короткостволый и легкий. Толик всегда носил в карманах по гранате-лимонке — герой, да и только! Но это не было детской забавой: тринадцатилетний мальчишка проходил жестокую школу войны. И скоро у него на груди позванивали медали «За отвагу» и «За боевые заслуги».
От шахтерской Первомайки до самой Вены дошел Толя Коваленко с боевыми друзьями из батальона автоматчиков 23‑го отдельного танкового батальона, привык к грохоту орудий, спал в танке возле теплого мотора.
Листало время дни войны, наши войска гнали врага на запад.
Однажды в Венгрии, в бою за город Дендьеж, крепко выручил сын полка боевых товарищей. Укрылся за стенами старинного, похожего на крепость дома вражеский «тигр», он бил прямой наводкой, и никак не удавалось обнаружить замаскированный танк. Вызвался пойти в разведку Толя Коваленко. Под пулями врага он пересек по-пластунски площадь и засек танк. Обратный путь был особенно трудным, вражеская пуля угодила мальчику в руку. Зато и «тигр» попал под меткий артиллерийский огонь.
...В мае сорок пятого бойцы прощались с сыном полка. И хоть плачь, хоть смейся, а было написано в его документе: «Уволен из армии как несовершеннолетний».
— Прощай, сынок, — сказал командир, — поезжай в свой родной Донбасс и живи так же славно, как воевал.
Стоял сын полка, сурово сдвинув брови, слушал, как будто командир давал ему боевое задание на всю жизнь.
Вернулся в родные края, и отсюда началась шахтерская биография Анатолия Коваленко, не менее славная, не менее геройская.
В Донбассе разгар щедрого лета. Цветут в садах розы и мальвы. Кое-где цветы перешагнули за калитку и красуются на кромке вдоль всего шоссе, пересекающего поселок. Красные маки, голубые ирисы словно вышли на улицу приветствовать всех, кто едет в гостеприимный донецкий край.
Бахмутский шлях блестит накатанным асфальтом. Точно стальная лента пролегла синеватого цвета дорога от горизонта до горизонта и то взбегает на вершину степного кряжа, то спускается в глубокую балку. Вдоль шоссе весело зеленеют посевы кукурузы и маленьких еще подсолнухов...
Жарища за тридцать. У нашей «Волги» раскалилась крыша, в открытые окна бьет горячий ветер.
Шоссе словно река жизни. Вот мчится навстречу мотоцикл. На нем двое парней без рубашек — загорелые, плечистые, пронеслись с грохотом и скрылись в мареве зноя, лишь трепетала на ветру белая майка, которой подпоясан сидящий позади хлопец.
То здесь, то там тракторы поливают поля из мощных дождевальных установок. Струи воды гигантскими веерами взлетают кверху, орошая посевы. Все живое спряталось от зноя. Лишь одинокий кобчик, распластав крылья, кружит высоко над зарослями подсолнухов.
Но вот вдали, на синеющих взгорьях, показались черные пирамиды рудников. Одни, близкие, ясно проступают сквозь дымку зноя, другие едва видны, будто в тумане. Край шахтерский, степь полынная, она манит к себе неоглядными просторами, и кажется, полмира открыто взору.
Шофер Алеша, красивый парень атлетического сложения, словно игрушку вертит в руках руль машины. Сам он глядит в синеющую даль, словно любуется родными картинами.
— Нравится вам Донбасс? — спрашивает он, думая, что я здесь впервые. И сам себе отвечает: — Красиво у нас, как нигде, а?
— Хорошими людьми знамениты эти края, — пытаюсь перевести разговор на интересующую меня тему. — Ведь в Первомайке жил Бахмутский — изобретатель первого в мире угольного комбайна.
— Точно! — радостно согласился Алеша. — Ему памятник в городе стоит: семь метров высотой!
— А вот этого человека ты, Алексей, не встречал?
Шофер покосился на фотографию с изображением мальчишки в погонах с боевыми медалями и сказал неуверенно:
— Нет. Кто это?