В разговор вступил сварщик Илюшин:
— Конечно, если мы настроим вместо домов чемоданов, шкафов и этажерок, то над нами тоже в будущем посмеются... То ли дело — идешь по Ленинграду: что ни дом, то картина, поэма в камне!
— Да, конечно, — заключил главный инженер Макачрук. — Строительство — это сплав множества наук — философии, истории, нравственности и эстетики... Но когда хлеб некуда ссыпать, когда урожай гибнет, тут подумаешь над вопросом: экономика или эстетика. Чаще всего первое берет верх. Например, наша стройка замедляется ввиду отсутствия ассигнований. Говорят — мало риса. Но, во-первых, завтра его будет больше, а во-вторых, элеватор можно использовать под хлеб — зернохранилищ не хватает.
— Деньги урезают, а ответственность остается, — заметил Леонид Харсика.
— В любом случае строитель и архитектор — художники. И профессию нашу нужно соединять с искусством, — не сдавался Илюшин.
Я с волнением вслушивался в тот заинтересованный и глубокий, деловой разговор. Удивительно, как вырос наш рабочий класс, как рядовые строители взыскательно и по-государственному решают сложные вопросы жизни и работы.
И все споры, какими бы горячими они ни были, сводились к одному. Капчагайское море — это то новое, что неизбежно повернет на новый путь весь уклад жизни этого совсем недавно пустынного края.
Мы возвращались в Алма-Ату поздно вечером. Над хребтами Заилийского Алатау, над синим морем Капчагая мерцали высокие звезды.
Почему нас волнуют документы истории, забытые и вечно живые ее страницы? Не потому ли, что сквозь них проглядывает мудрое лицо времени? Лежит предо мной пожелтевший листок чуть больше ладони, под его полустершимися строками, как отдаленное эхо, слышится гул прожитых лет.
СОВНАРКОМУ УССР
5 ноября 1920 г.
Ново-Троицкое
При занятии 1‑й Конной Армией имения Аскания-Нова там оставлен представитель РВС с охраной, дабы предотвратить от разгрома проходящих частей столь ценного советского имения с единственным в мире зоологическим садом, с большим количеством овец, скота и хлеба. Сообщаем, что будем нести охрану в имении до 15 ноября, после чего просим принять от нас таковое для передачи Соввласти.
В имении на 1 октября числилось племенных заводских овец 6162, волов 66, кобылица английская заводская одна, лошадей приплода 1929 штук, верблюдов 75, буйволов 20. В зоопарке млекопитающих 32 вида, всего 256 штук, птиц 166 видов, всего 1422 штуки, зерна пшеницы 6000 пудов, ржи 5000 пудов и ячменя 3000 пудов.
Реввоенсовет 1‑й Конармии Буденный, Ворошилов.
Начполештарм Лецкий
Украина, житница хлеба черного и золотого! Не окинуть взором ее просторы. От села к селу, от рудника к руднику и дальше, покуда хватит глаз, колышет ветер пшеничное море колосьев. А в другом краю белеют ковыли заповедных степей. Там не слышно шахтерских гудков или грохота машин. Тишина веков опустилась над безбрежной равниной, будто само время остановилось и отметило свой путь каменными половецкими бабами, разбросанными то здесь, то там по степи.
Волнует сердце живой документ истории, бесстрастный и горячий свидетель минувшего. Когда-то и здесь, в скифской дикой степи, простучали копыта красной конницы. Ее вели два легендарных героя — сын вольного Дона Буденный и сын угольного Донбасса Ворошилов. Они принесли сюда на своих алых знаменах новую правду трудового народа, доброту и заботу о будущем.
ОРЛИНАЯ СТЕПЬ
Под чужим горячим солнцем,
посреди чужих созвездий
Не кричат — забыли слово,
Не поют — не помнят песни.
Собираясь в Асканию-Нова, я долго не мог освободиться от навязчивого наивного представления, будто увижу там старинный домик управления, до крыши заросший сиренью, а возле домика дедушку с ружьем, охраняющего заповедник. На самом деле это был изумрудно-зеленый оазис среди неоглядной таврической степи. Аскания-Нова сегодня — это многолюдный поселок городского типа с многоэтажными домами, современным кинотеатром и кафе, с отличной гостиницей. Бесконечный поток людей — туристов, учащихся школ, ученых — со всех концов устремляется сюда ежедневно. Люди хотят увидеть знаменитый зоопарк, редчайший ботанический сад, полюбоваться чудом природы — заповедной скифской степью.
При въезде в поселок на автобусной стоянке за шлагбаумом выстроился длинный ряд машин. Транспорту запрещен въезд в центр: всюду висят «кирпичи». Пришлось и нам оставить машину на окраине и идти в заповедник пешком.
Гордая скульптура благородного оленя с ветвистыми белыми рогами встречает входящих в ботанический сад. Неземной красоты нежные розы, пурпурные, желтые, темно-малиновые, почти черные, алые, палевые, сиреневые сопровождают всех, кто идет в управление. На фронтоне величественного здания с колоннами издали видна скромная надпись: «Аскания-Нова».
Директор Научно-исследовательского института животноводства степных районов, начиная беседу, усмехнулся в ответ на мои слова о «дедушке с ружьем».
— Что же, вы довольно точно представляли себе существующее положение. Наш заповедник единственный в мире, который не имеет службы охраны. Вы полагали, что у нас здесь все сокровища охраняет дедушка с ружьем, но, если грустно пошутить, то надо сказать, что и его у нас нет, не предусмотрено штатным расписанием. Странно? Дико? Пожалуй, что так. Поэтому у нас бывают случаи исчезновения редчайших экземпляров птиц и животных. А весной и вовсе беда: нас одолевают браконьеры-цветочники. Приедет этакий барыга в личной машине, остановится на краю дороги, нарвет целый багажник диких скифских тюльпанов и отправляется на базар в Симферополь. Мы же ничего не можем поделать: на весь поселок у нас один участковый милиционер... Однажды я лично застал в ботаническом саду «туристов» с костром и шашлыками.
Приехали они на двух «Москвичах», расстелили посреди поляны с нашими редчайшими реликтовыми травами и цветами скатерть, выставили бутылки и пируют. Спрашиваю: «Как вы заехали на территорию заповедного парка, если на воротах висит объявление, что въезд сюда строжайше запрещен?» Отвечают без тени смущения, даже весело: «Извините, мы не знали... Садитесь, выпейте с нами». К сожалению, у нас нет прав пресекать подобные злостные нарушения, если не считать небольшого штрафа. Но как потом восстановить бесценные растения, погибшие на месте кострища по вине вот таких горе-туристов.
Предварительная беседа с директором института постепенно приобрела строго научное направление. В кабинете собрались ученые. Все они со знанием дела, с любовью и гордостью рассказывали о прошлом, настоящем и будущем асканийского заповедника.
Институт ведет исследования и опыты по акклиматизации и гибридизации диких животных и растений. Здесь сосредоточены в первозданном виде невиданный и бесценный генофонд — собрание реликтовых растений, редких и исчезающих животных.
Одновременно институт является центром племенного животноводства. Его племенное хозяйство включено в государственный план сдачи мяса, шерсти и молока. Асканийская порода тонкорунных овец известна не только в нашей стране, но и во всем мире.
Два направления — развитие биологической науки и опытное хозяйство — идут рядом. Это и определяет цели института, характер его деятельности. Но именно заповедная часть должна была бы являться главной, ведущей. Однако Министерство сельского хозяйства УССР требует от заповедника не научных трудов, а молока, мяса, зерна. Установлен твердый план, причем из расчета общего количества земельных угодий, в то время как целинная заповедная степь не может давать продукцию и должна служить высшим научным целям.
Мне хотелось поскорее увидеть заповедное хозяйство, содержащее в себе экзотику и науку, прикоснуться к нетленной красоте, дошедшей до нас из глубины веков.
Заповедная степь начиналась за дорогой. Был ранний час утра. У обочины нас ожидал конюх с запряженной коляской, называемой по-местному бедаркой. Буланый конь по кличке Баян хлестал себя хвостом по бокам и, всхрапывая, мотал головой.
Доктор биологических наук Евгений Петрович Веденьков по-хозяйски взял вожжи, мы уселись рядышком и тронулись в путь. Километра два ехали по целине, где трава была скошена в противопожарных целях. Дело в том, что степь пересекает проезжая дорога, и от нее все беды.
Скоро мы свернули в степь, и коляска, мягко покачиваясь на рессорах, покатила по едва заметным в траве колеям степной дороги. Дикое разнотравье раскинулось до горизонта. Степь то казалась белой от шелковых султанов ковыля, то нежно-голубой от цветущего льна. Нас окружала заповедная тишина. Мы вдыхали целебный воздух девственной степи, над которой звенела песня жаворонка. Уже лет десять, живя на даче под Москвой, я не слышал этой песни. На весь наш степановский лес осталась одна-единственная кукушка. Не слышно дроздов, умолкли соловьи. Лишь транзисторы оглашают лес гремящей музыкой...
И вот я в былинной степи, никем никогда не паханной, чудом или заботами человека сохранившейся до наших дней со времен глубокой старины. Мы проезжали мимо первозданных цветов и трав. Вон красуется поодаль желтый козлобородник, напоминающий игрушечные подсолнухи. Торжественно шествуют мимо нас египетские шалфеи, алеет степная гвоздика. От малейшего ветерка колышется серебряный ковыль, и степь кажется похожей на волнистое море.
Вот проплыл неподалеку каменный половецкий идол — их здесь называют бабами. Задумчиво сложив на животе каменные руки, он смотрит в степную даль, точно вспоминает времена, овеянные легендами.
Солнце поднималось над степью. И такая тишина обступала нас со всех сторон, точно мы на самом деле вернулись на двадцать веков назад в половецкую степь. Здесь все казалось исполненным особой значительности, все волновало. Даже имя нашего старенького мерина Баяна звучало символично. Чудилось, будто из-за тех вон курганов, что еле видны в синей дымке утра