В технической нарядной зазвонил телефон. Директор шахты снял трубку, выслушал, дал нужные распоряжения и продолжал:
— ...Ну что было делать? Взялись наши умные головы за литературу, обратились в научно-исследовательский институт за помощью. Так жизнь натолкнула нас на ту новинку, которая кое-где применялась, а именно — торпедирование кровли. Сегодня мы с вами увидим в шахте весь этот процесс. А сейчас скажу только, что метод торпедирования есть опережающее разрушение кровли над угольным пластом. Эту техническую новинку подсказали карагандинские горняки, с которыми мы соревновались. Соревнование, как известно, предполагает взаимопомощь, и мы ее получили...
Теперь часто вспоминаем, как начинали внедрять у себя идею карагандинцев. Одни — за, другие — против, третьи почесывали затылки. Но потом поднялась такая волна творчества, что не знали, кого слушать. Бывало, и ночью какой-нибудь рабочий позвонит: «Товарищ директор, давайте сделаем не так, а вот как...» Словом, обуздали мы стихию, перестала кровля обрываться громадным массивом, и уголь пошел рекой. Сначала подняли добычу на уровень двух тысяч тонн в сутки, потом стали давать по три тысячи. В январе пошли на рекорд и выдали четыре тысячи тонн в сутки. А потом осмелели так, что стали добывать по пяти, а в отдельные дни по шести тысяч тонн, то есть три эшелона угля в сутки из одной лавы. Как хотите называйте, а, по-моему, это подвиг... Вот так и дерзаем на земле и под землей.
В парусиновых робах, в новых резиновых сапогах, касках, обвешанные аккумуляторами, самоспасателями, приборами для замера газа метана — космонавты, да и только! — мы шли под голубым высоким небом мимо зеленеющих тополей к людскому подъему. Директор был настроен весело, точно спуск в шахту был для него праздником.
— Поглядите-ка! — воскликнул он и рукавицей указал на вышку копра, где, мелькая спицами, вращались подъемные колеса. — Видите, как идет на‑гора́ уголек. Качаем челночным способом — один скип разгружается на поверхности, а другой в это время спустился в шахту и загружается внизу. Так и качаем.
У входа в здание подъема нас догнал запыхавшийся начальник 5‑го участка инженер Кара-Мустафа.
— Иван Николаевич, у меня к вам просьба: давайте сегодня не будем «стрелять».
— Почему?
— Время теряем! — с досадой воскликнул начальник участка. — Вторая смена спустилась, когда же нам уголь рубать?
— Ты что, Алексей, завтра не собираешься работать?
— Почему не собираюсь. Будем работать...
— Как же ты будешь рубать, если кровля не торпедирована? График есть график, и ты должен как инженер смотреть вперед.
Явно разочарованный Кара-Мустафа ушел, а мы переступили порог высокого здания людского подъема и направились к стволу шахты.
Тяжелая мокрая клеть, слегка пружиня на стальном канате, повисла над стволом и мягко села на «кулачки». Девушка-рукоятчица выкатила из клети пустую трехтонную вагонетку и пригласила нас. Четыре звонка — «качать людей», и клеть, слегка приподнявшись над площадкой, провалилась, заскользила вниз, в чреве бетонного ствола. Звуки поверхности стали отдаляться, и скоро уже ничего не было слышно, кроме журчащей по стенам воды. Но вот в глаза ударил яркий свет, и клеть остановилась. Стволовой отодвинул решетку, и мы вышли на рудничный двор горизонта «400 метров». Это была просторная выработка, освещенная светильниками. На рельсах в очередь стояли груженые шахтные вагонетки, ожидавшие подъема на поверхность.
По узкому деревянному настилу, проложенному вдоль бетонной сводчатой стены, мы направились по квершлагу к дальним выработкам.
По мере удаления в глубь земли в тоннеле становилось темнее. Прямые лучи наших светильников били далеко вперед, озаряя пустынную и загадочную своей тишиной подземную галерею. Задумчиво стояли в вечной темноте стойки крепления, упершись макушками в каменную кровлю. Они словно держали на себе земную твердь. Здесь всюду было царство камня: по камню проложены рельсы, камень нависал над головой, клыкасто выпирал с боков.
Директор шагал по штреку размашисто, как хозяин недр. Чувствовалось, что он знает здесь каждый поворот, каждую стойку. Казалось, покажи ему кусок угля, и он скажет, с какого участка.
Но вот впереди замелькали живые огоньки, и донеслось приглушенное расстоянием шипение сжатого воздуха.
— Сейчас увидите, как идет подготовка к торпедированию кровли, — сказал мой провожатый, шагая по рыжей воде, которая мутными лужами растекалась между шпалами узкоколейного пути.
Скоро мы подошли к рабочему, бурившему над головой каменные недра. Казалось, он с трудом сдерживал яростную дрожь бурильной установки. Штанги не было видно, она ушла глубоко вверх, в кровлю под углом 45 градусов.
— Привет артиллеристам! — весело приветствовал директор работающих горняков, и, обратившись к одному из них, которого я не сразу увидел в полутьме штрека, добавил: — Виталий Михайлович, принимай гостей и расскажи нам о тайнах своей загадочной профессии.
Начальник участка торпедирования Виталий Михайлович Ченцов был не в духе или решил, что прибыли противники его метода, и начал агрессивно:
— Несведущие люди спрашивают: что вам дает торпедирование, мол, бурите недра впустую...
— Напрасно взрывчатку расходуете, — в тон Ченцову добавил директор, явно подзадоривая начальника участка, чтобы тот еще горячее защищал свою идею. Но Ченцов продолжал все так же напористо:
— Мы отвечаем таким скептикам, что торпедирование дает нам уголь. Тысячи тонн угля!
— Миллион! — снова поддел инженера директор.
— Вот именно, миллион. Один дали, второй закончили и...
— На третий замахнулись, — подсказал директор шахты. Чувствовалось, что он уважал начальника участка за его любовь к новинкам в технике, уважал, но и подшучивал над его чрезмерной увлеченностью.
— А раньше мы выдавали из лавы металлолом, потому что кровля превращала наши комплексы в лепешку... Угольная промышленность до 1974 года не могла решить эту проблему...
Чтобы прервать «лекцию» инженера, директор уважительно положил ему руку на плечо и сказал:
— Спасибо, Виталий Михайлович, все понятно... У нас еще путь далекий, и мы позволим себе попрощаться с вами.
Штрек снова стал пустынным. Где-то там в темноте находилась угольная лава, и мы шли к ней, освещая подземную галерею солнечными лучами своих «коногонок».
Скоро директор остановился, присел на корточки и начал осматривать нависшую над головой кровлю. Я увидел в верхней части штрека две круглые скважины, они зияли пустотой, но из них же были выведены на штрек концы проволочного троса.
— Смотрите сюда, — и мой спутник осветил каменный свод. — Мы только что видели с вами, как рабочий обуривал скважину. Здесь бурильщики побывали раньше, и эти скважины готовы принять взрывчатку. Вот к этому концу троса, или, как у нас говорят, тросика, будет прикреплен заряд, а когда за другой конец потянут, то взрывчатка потянется за проволокой в скважину на глубину 90 метров...
Директору шахты словно хотелось, чтобы мне, его гостю, были понятны все детали метода торпедирования, он явно гордился этим новшеством. Я впервые видел, как отчаянно-смело обращались горняки с грозной подземной стихией.
— ...Теперь представьте себе: заряд загнали в скважину, и ее надо закупорить. Пробка водяная, мы закачиваем в скважину воду и только потом наглухо забиваем отверстия деревянными клиньями. Ну а после как положено: выводят из штрека людей и с расстояния производят взрыв. Породы в недрах разрываются. И когда угольная лава подойдет сюда, кровля, расчлененная взрывами, будет давить на лаву нормально, и посадка кровли тоже будет спокойной.
— Понятно...
— Понятно, да не все, — с улыбкой сказал мой спутник. — Точно такие две скважины бурятся и с нижнего штрека навстречу этим. Говоря образно, верхние и нижние скважины соединятся в недрах, как стропила на крыше дома. Взрываются скважины одновременно — залп из четырех орудий!.. Вот и все. Теперь пошли к молчунам.
До лавы оставалось метров сто. Уже поблескивали вдали шахтерские светлячки, похожие в темноте на далекие звезды. Но вот и конец пути. Седьмая Западная лава, та самая, что заменила своей добычей целую шахту.
Лава уходила наклонно вниз. Туда же спускалась стальная лента транспортера. Вдоль нее частоколом выстроились и поблескивали в свете шахтерских ламп ряды мощных металлических тумб, подпиравших кровлю над лавой. Это и были те самые секции комплекса, которые лопались под чудовищным давлением кровли до применения метода торпедирования. Сейчас они стояли уверенные, могучие, и над лавой образовалась настоящая железная крыша из металлических «козырьков», сплошь затянувших кровлю над головами шахтеров.
Когда мы подошли к лаве, комбайн только что срезал полоску угля и спустился на низ для очередного цикла: теперь он будет подниматься и рубить снизу вверх. Подождем...
В штреке, кроме машиниста лебедки и двух рабочих, которые сплавляли по конвейеру вниз двухметровые деревянные бревна, никого не было. Мы присели на бревна, сваленные тут же, и директор спросил у рабочих:
— На костер заготовили?
— Так точно.
— Жмет?
— Внизу поджимает. Хлопцы там выкладывают костер, и мы сплавляем им стойки.
Я понял, что речь шла все о той же кровле, которую где-то на нижнем штреке рабочие подхватывали «кострами» — деревянными стойками, сложенными как сруб колодца.
Мы находились на верхнем, на вентиляционном, штреке. Я посветил лучом своей лампы туда, где затаилась темная пустота выработанного пространства. Мрачным и загадочным показался мне тот «подземный зал», где недавно бушевали подземные грозы. Директор шахты словно прочитал мои мысли и похлопал ладонью по нависшей над нами глянцевито черной каменной кровле.
— Вот оно, наше шахтерское небо!
Сказано было точно и образно. Под этим грозным и родным, хранящим и беспощадным каменным небом работают горняки. Отсюда они выносят на своих натруженных ладонях жаркий уголек.