— Чем же он особенный?
— Советский.
— Дозволь, камарад Ермачок, твоим молотком поработать.
— Пожалста, силь ву пле.
Как французские горняки ни старались, больше Ермачка всей бригадой не могли вырубить. Выходит, дело не в молотке, а в том, кто им работает. Покачивают французы головами, говорят:
— У нас во Франции нельзя так работать. Хозяин мигом половину шахтеров уволит.
— А вы хозяина по шее, — шутит Ермачок.
Гости посмеиваются, чешут в затылках.
— Не так это просто, дорогой советский камарад.
Поговорили так и выехали на‑гора́. Русские люди щедры на добро. Пригласил Ермачок заграничных друзей к себе в гости, угостил яблоками из своего сада. Довольные уехали французы.
— Мы, — говорят, — про твой чудо-молоток своим товарищам расскажем.
— Правильно сделаете, — отвечает Ермачок. — Надо рабочему классу к одному берегу прибиваться.
Уехали французы к себе домой, и тут Ермачок получает письмо, пишут его французские горняки: «Обнимаем тебя, дорогой товарищ, от имени трехсот рабочих нашей шахты и пяти тысяч ожидающих работы на бирже труда».
Так отбойный молоток Ермачка стал агитатором, прославил наших стахановцев на всю заграницу.
Хороша та сказка, которая хорошо кончается. А нам с тобой грустить приходится. Началась война. Фашисты подмяли под свой сапог полмира. И вот уже кинулся Гитлерюга на нас. Пришло горькое время в Горловку: заявились фашисты.
— Где ваш шахтер по имени Ермачок и где его чудо-отбойный? Показывайте, иначе расстрел.
В ту пору Ермачок в партизаны подался. И случилась такая незадача — схватили его немцы.
— Ты Ермачок?
— Я.
— Будешь на нас работать?
— Не буду...
— Ладно... Тогда скажи, куда ты свой чудо-молоток спрятал, которым ты по десяти норм в смену добывал?
— Не видать вам заветного отбойного как своих ушей.
— Выбирай: молоток или смерть?
— Смерть, — дерзко отвечает врагам Ермачок и смеется им в лицо.
Согнали гитлеровцы людей со всей шахтерской округи. «Смотрите, как мы расправимся с вашим героем».
На крюке подъемного крана повесили фашисты нашего Ермачка. Вся площадь перед Дворцом культуры, который сами строили на субботниках, зашлась плачем людским.
Погиб легендарный герой, да только уголек его до сих пор идет на‑гора́. Отыскали шахтеры чудо-молоток Ермачка, и он работает до сих пор. Если хочешь убедиться в этом, приезжай в Горловку, приложи ухо к земле, и услышишь, как весело стучит, клюет уголек отбойный Ермолая Ермачка.
На том слава герою и память навеки.
Среди шахтеров жадных людей нет и быть не может. А между тем отыскался один, правда, пришлый. Глаза у него были завидущие, руки загребущие. Так и норовил пожить за чужой счет, украсть, обмануть, и все ему казалось, что соседи лучше его живут, что уголь им привозят отборный, а ему плохой. Вечно он искал работу, чтобы дела было мало, а денег получать много. Надоело горнякам терпеть такого обормота, и решили они хорошенько проучить его. Знали, что за длинным рублем он на край света побежит, и сказали: «Принимайся к нам на седьмой участок, мы деньги лопатой гребем, а работаем мало. Можно сказать, получаем зарплату ни за что. Вот погляди сам..» — и показали ему большущую пачку денег.
Всю ночь не спал жадный, зависть мучила: как же так, что люди зарабатывают вон сколько, а он и не знал об этом. Пошел проситься на седьмой участок.
А надо вам сказать, что шахтеры крепко подшутили над тем паразитом, потому что седьмой участок был самый трудный в шахте: и вода там из почвы сочилась, и кровля была слабой, пласт сильно зольный, то есть много в угле пустой породы.
Неизвестно, как бы повернулось дело, если бы разговор горняков с тем жадюгой не подслушал сам Шубин. Как он на поверхности оказался, никому не ведомо, может, проверял, правильно ли кассир деньги выдает, не переплачивает ли лодырям лишние, — он терпеть не мог ленивых и всех знал наперечет. Может, по другим делам выехал Шубин на‑гора́ и замаскировался под старого горняка. Главное в том, что Шубин тоже решил проучить жадного, дескать, устрою я тебе фокус.
Выследить человека Шубину ничего не стоит, он сам может быть невидимым. Подождал он, когда жадный в шахту спустится, проводил его до седьмого участка, а там сделал так, что угольная лава обернулась кладом драгоценностей. Увидел жадюга этакое диво, и глаза у него разбежались. Не знает, с какой стороны зайти, чтобы те драгоценности хватать. А пласт так и горит бриллиантами, сияет изумрудами, искрится огнем рубинов, аж сердце зашлось. Под ногами жемчуг хрустит, алмазы сверкают, золотые слитки блестят.
— Вот так работка! — обрадовался жадюга. Не поймет, почему же другие шахтеры не знали об этаких сокровищах в шахте. Или, может быть, ему одному выпало такое счастье. Спасибо же людям, что посоветовали пойти в этот забой. Теперь он на всю жизнь обеспечен несметным богатством!
У жадности ни конца ни края. Набил он карманы спецовки жемчугом, напихал за пазуху алмазов. Снял каску и насыпал в нее изумрудов, топазов, аметистов, слитков золота, а сверху рукавицей прикрыл и сам думает: «Скорее тикать надо отсюда, пока не поздно... А шахтерики нехай себе колупаются в угле. Я не работал, а заслужил такие богатства — себе хватит и внукам останется!»
Помчался он впритруску к стволу, запыхался, волнуется, потому что клеть долго не спускается. Но вот пришла клеть, а стволовой его за рукав:
— Почему раньше времени из шахты выезжаешь? Есть у тебя разрешение начальника участка? Если нету, поворачивай оглобли обратно.
— А ты мне что за указ? — огрызается жадюга. — Тоже мне начальник выискался... Твое дело клети принимать и отправлять на‑гора́. Может, у меня живот заболел и срочно в медпункт надо. — Выехал он в клети на‑гора́ и бегом на автобусную остановку — успеть, пока автобус не отошел. А Шубин на мотоцикл и за ним.
Приехал жадный в город и спрашивает, где тут ювелирный магазин. Спрашивает, а сам дрожит от радости. Эх, какое мне счастье выпало! Теперь работать не надо. Сейчас продам драгоценности, куплю себе билет на самолет — и тю-тю на Кавказ. Буду греться на солнышке да сигаретки дорогие покуривать.
Нашел ювелирный магазин — и туда. А Шубин поставил мотоцикл и следит через витрину, что дальше будет. Выходит заведующий:
— Слушаю вас, с чем пожаловали, товарищ дорогой?
«Дорогой... сейчас ты увидишь, какой я дорогой! Жадюга дрожит от нетерпения, охота ему поскорее денежки получить. Жалко, побольше чемодана не взял...
— Знаете ли вы, гражданин ювелир, какое я вам богатство принес.
— НУ, ну, показывайте...
Жадюга держит каску с драгоценностями под полой тужурки и говорит:
— Вот они, мои сокровища... — вынул из-под полы каску да как шуганет на прилавок кучу угля. Высыпал и стоит рот нараспашку. Смотрит и сам себе не верит: как же так, своими руками подгребал бриллианты, насыпал в каску изумруды, всю дорогу, пока ехал до города, заглядывал: целы ли драгоценности? А тут... обыкновенный уголь, да еще мелкий, грязный.
Ювелир рассердился и говорит:
— Что же вы хулиганите, гражданин? Зачем прилавок углем запачкали? А ну убирай свою грязь, а то милицию вызову... Ходят тут всякие лоботрясы, делать вам нечего...
Не успел наш богач дать стрекача, как заходит в магазин человек. Милиционер не милиционер, инспектор не инспектор. Глядит на рассыпанный уголь и усмехается. Вы уже догадались, что это был Шубин.
— Эх ты, простофиля, — говорит он жадному. — Да тебе уголь алмазами показался, жмот несчастный. В забое уголь в свете лампочек играет огнями, а ты сдуру поверил... Так тебе и надо, рвач этакий, не будешь жадничать... Иди к шахтерам, пока не поздно, да в ножки им поклонись, чтобы работать тебя приучили. Тогда и простой уголек обернется алмазами.
Пришел жадный к себе домой: ни бриллиантов, ни денег, плитка не топлена, жена обед не приготовила... Добре проучили горняки сквалыгу.
На этом и сказке конец. А ты слушай и на ус мотай: всякий человек родится, да не всякий в люди годится.
Бывал ли ты, дружок, на Миусфронте, где земля красна от крови шахтерской? В тех местах, на вершине Донецкого кряжа, проходила линия фронта. Две геройские шахтерские дивизии стояли там несокрушимой стеной целых 255 дней! Мало сказать, что вся земля там пулями перепахана, а каждый камешек ранен. Если не бывал, то поезжай, особенно в мае, когда зацветает знаменитый шахтерский сад, выращенный на склонах балки. Тот сад люди называют шахтерским, потому что не знают, от какого имени пошел сад. А речь пойдет о мальчике Феде — шахтерском сыне.
Рос мальчишка розбишакой: отец на фронте погиб, как раз в этих местах, на Миусфронте. Мать осталась с четырьмя детьми. Федя старший. Он и верховодил рудничной детворой, по чужим садам лазал, ветер в поле гонял. А что с мальчишки взять? Безотцовщина, воспитывать было некому. Вот и озорничал, и один раз попался в колхозном саду. Сделали ему внушение, да что толку. Так бы и сгинул хлопец от безалаберной жизни, не случись с ним одной таинственной истории. Однажды пошел Федя в степь собирать осколки бомб и пули: их там было видимо-невидимо. Вдруг слышит: зовет его кто-то, явственно так слышит: «Здравствуй, Федя». Обернулся мальчишка на голос — никого нигде нет. «Кто меня зовет?» — спрашивает он. «Это я, твой отец». — «Я тебя не вижу», — говорит Федя с испугом. «Я в земле лежу, и ты меня скорее всего не найдешь. Слушай, сынок, что я тебе посоветую: собери своих ребят, и посадите вы на этой геройской и печальной земле яблоневый сад. А когда яблоки созреют, чтобы ни одного не загубили, не съели, а детишкам-сиротам раздайте, кто без отца остался».
Стоит Федя, верит и не верит, что с отцом разговаривает. «А почему сад?» — спрашивает Федя. И слышит в ответ: «Чтобы яблоки дружбы росли на земле, не раздора, а дружбы».