Янка заторможенно качает головой. Она не знала, что ее появление на границе вызовет такой ажиотаж. Человек в гражданском берет ее паспорт, всматривается попеременно в фото и в лицо девушки, а затем спрашивает на хорошем белорусском языке, интонируя, как диктор радио «Культура»:
— Из какой вы партии? Я вас что-то не узнаю.
— Я политикой не интересуюсь! — возражает Янка.
— Вот хоть бы раз все честно сказали! — веселится таможенник, крутя в руках фуражку. — Эх, кто б меня взял к этим озабоченным! По заграницам ездят, гранты пилят! А нам тут сиди среди буслов!
— Да я не состою в партиях! — повышает голос Янина. — Вы сдурели все, что ли?
— Ну как не состоите? — наседает на нее Путин, немедленно вслед за Янкой переходя на русский. — А как в список два ноль четыре попали? А что ж въезжаете, когда у нас выборы на носу?
— Какие выборы? — удивляется Янка. И добавляет: — Какие выборы? В стране двадцать лет одно и то же! Какие выборы? Вы о чем?
— Секунду! — поднимает палец человек в гражданском. И предъявляет собравшимся страницу «Визы и другие отметки» Янкиного паспорта. Там — одна выездная печать. — Орлы, ей этот документ выдан в шестнадцать лет! Какой она курьер? Кто вообще кипишить начал?
Один из склонившихся над столом пограничников обиженно подает голос:
— Так а что? Там была ошибка два ноль четыре! Сами же инструктировали!
Янка достает из кармана джинсов сложенную в четыре раза страницу. Час назад страница лежала в паспорте вместе с документами, но за подачу паспорта с посторонними предметами внутри на границе Беларуси взимают штраф. Девушка протягивает эту страницу мужчине в гражданском, так как ее чутье подсказывает, что именно он тут главный. Путин разворачивает бумажку, просматривает, показывает таможеннику и прикрикивает:
— Идиоты! Запугали ребенка! Она исполняшка! Причем, — он с облегчением хмыкает, — по уклонению от распределения! Зарабатывала на штраф за рубежом! Выехала из Беларуси до наложения! Вот и все!
Происходит гоголевская немая сцена. У мужчин в форме погранвойск появляются выражения на лицах. У таможенника выражение исчезает. Он снимает с локтя фуражку. Под ней оказывается видеокамера. Выясняется, что он вел запись происходящего через отверстие в кокарде.
— У нас процедура такая, — объясняет он в никуда, крякает и торопится уйти.
Дверной проем занят пограничниками, и он смешно переминается с ноги на ногу, дожидаясь, пока они вытеснятся из комнаты.
Человек в гражданском прикладывает к Ясиному паспорту печать, вписывает туда что-то от руки, ставит размашистую подпись, а затем командует в рацию:
— Автобус на Минск территорию не покинул? Давай разворачивай его! Сюда подгоняй! Понятно, что не положено! Пусть по встречке прет!
Девушка возвращается на место с чувством, что победила систему, хотя единственная ее заслуга состоит в том, что она никого не пыталась победить, оказавшись беспартийной и аполитичной. Дорогие соотечественники смотрят на нее с интересом, пытаясь угадать, что ее вернуло в мир людей. На Янку снова можно поднимать глаза. За контакт с ней не вызовут сдавать отпечатки пальцев. Если бы Кастусь Калиновский побывал внутри этой ситуации в 1863 году, он совершенно точно не стал бы организовывать свое польское восстание и умирать за свободу.
Девушка открывает паспорт, на четвертой странице — штамп «Выезд во все страны мира запрещен сроком на…». И вписанное от руки: «2 года». Рядом — дата и подпись, похожая скорей на подпись художника, актера или писателя, но никак не особиста при погранслужбе. Иногда тюрьма может иметь форму слегка смазанной квадратной печати красного цвета.
За то время, пока Янки не было в стране, на поле у Гродненской трассы успел выпрыгнуть город. Многоэтажки, только что вылезшие из-под земли, где покоились в виде семян грибницы, еще мультипликационно покачиваются на вершинках. Между ними проложены игрушечные дорожки, по которым ездят 3D-машинки и гуляют 3D-пешеходы. Тысячи одинаковых окошек напоминают иллюминаторы космического корабля. Когда-нибудь Каменная горка покажет свою истинную сущность, стартовав к звездам — вместе с дорожками, по которым ездят 3D-машинки, вместе с высотками, которые окажутся фрагментами одной огромной станции.
Янка страдает от ощущения, что автобус привез ее в другой город. Или в тот же город через пятьдесят лет. Дорога до вокзала уставлена коробами бизнес-центров, скверы успели обернуться паркингами, на половине законченных или только еще расковырянных строек — логотипы компаний ее отца. Привокзальная площадь обросла зеркальными бизнес-центрами инопланетной формы. Сталинские башни, обрамляющие улицу Кирова, выглядят взятыми в заложники. Не изменились лишь маршрутки. Они по-прежнему похожи на мчащиеся через город пустые пулеметные ящики.
Лаура встречает Янку теплее, чем папа. Лаура говорит десять слов:
— Как я рада, что вы вернулись! Я сейчас вам перестелю!
Папа встречать ее не выходит. Когда дочь отправляется на его поиски, чтобы рассказать о приезде, она натыкается на него в коридоре. Отец спешит, его голова чем-то занята, так что он как будто узнает ее с некоторым усилием. То есть сначала он пробегает мимо, потом останавливается, разворачивается и выдает с блуждающим взглядом четыре слова. Одно восклицание, одно утверждение и один вопрос, с плавным нарастанием общей обидности:
— О! Ты здесь. Накаталась?
Сказав это, он ныряет в темную комнату у изгиба коридора. Раньше тут был чулан, где хранились привезенные из Италии мраморные статуи наяд и фавнов, которые собирались установить в саду, но потом концепция сада изменилась. Яся заходит за ним в надежде поговорить, но ее тотчас же прижимает к стене усиленным концертными сабвуферами перемиксованным треком «Bucci Bag» исполнителя Andrea Doria ft Fatboy Slim. Команда звуко- и светотехников монтирует стробоскоп. В бывшем чулане темно. Судя по репликам рабочих и хозяина, стробоскоп никак не хочет синхронизироваться, и это интересует папу куда больше, чем Ясино существование. Невидимые руки снова и снова запускают стартовый проигрыш «Bucci Bag», зал наполняется гулом гигантского бубна, долбящего в фундамент дома, подвешенная под потолком рампа переходит с ближнего на дальний свет, но делает это не так, как хочется папе. Потому что тот хлопает в ладоши и кричит: «Стоп! Стоп! Стоп! А что красное не загорелось? Красное мне включи!» Дочка взвешивает, стоит ли подойти к нему и прокричать на ухо, стараясь заглушить бубен: «Папа! Я чуть не умерла в Вильнюсе!» Но потом понимает: папу лучше не беспокоить. У него не загорается красное.
Тетя Таня встречает Янку сорока словами, ни одно из которых не касается факта приезда падчерицы:
— А мы тут клубешник решили устроить прямо дома. А то Сергей Юрьича один журналист в «Блондинках и брюнетках» узнал, сфотографировал. И чуть смертоубийство не стряслось, камера вдребезги, журналист в больнице, а Сергей Юрьичу левой рукой вилку держать — знаешь как сложно?
Оказавшись в своем флигеле, Янка понимает, что ей пока рано распаковывать рюкзак. На съемных квартирах она чувствовала себя более дома, чем дома.
Папа называет ее «эта», «она» и «девочка».
Восемьдесят процентов вакансий на сайте «Vacancy.by» сформированы предприятиями, контролируемыми ее отцом. Сайт «Vacancy.by» находится на балансе компании «Доходные программы», входящей в структуру холдинга «ИнфоПарк», принадлежащего ее отцу.
Девочка гуляет по центру. Девочка читает частные объявления. Листики на столбах — медиа, гарантированно не аффилированное с большими корпорациями. Большинство объявлений приглашают не на работу, а на семинар по поиску работы, — затея, от которой веет таким «Гербалайфом», что хочется вернуться на сайт «Vacancy.by». А что еще ожидать от объявлений на столбах? Попадается настойчивое предложение войти в бизнес по распространению ультразвуковой безводной стиральной машины «Малютка», но Яся знает: у нее с «Малюткой» не сложится.
Наконец она находит подходящий для себя вариант: «Работа в магазине. Мелкая розница. Не подземный переход. Все условия. Карьерный рост». Она встречается с подателем объявления в кафе «Темпо» на улице Коласа. Похожий на сильно располневшего Фиделя Кастро мужчина лакончино представляется: «Каравайчук». Ни имени, ни отчества. Он одет в толстую кожаную куртку и гавайскую рубашку с коротким рукавом, несмотря на холода. Мужчина заказывает себе графин водки и стакан сока. Мужчина снабжен золотой цепкой. Для некоторых людей девяностые не кончатся никогда.
— Зарплата триста пятьдесят. Работа с одиннадцати до восьми. На точке через день. — Он замахивает рюмку водки и отпивает ровно четверть стакана сока. Это значит в графине — двести граммов. Потом крякает, массирует себе растительность на лице и продолжает: — К торговле: порошок, паста, шампуни. Ни весов, ни ящиков — все упаковано и хорошо пахнет. Сахар, а не работа. Сам бы пошел. Но у меня таких точек пять. Весь день между ними кузнечиком ношусь. Кручусь. Время такое.
Новый Ясин офис — крохотный уступ в подъезде дома на станции «Автозаводская». Уступ застеклен, к нему подведена лестница.
— Здесь раньше проходной подъезд был, — откровенничает Каравайчук, когда в первый рабочий день заходит принять выручку. — Думаю, такой шанс для бизнеса! Надо один выход закрывать и точку ставить. А для этого разрешение жильцов нужно. На дворе — девяносто второй! Три квартиры, четыре этажа. Готовь листать косарь. Каждый попросит по сотке — и все, финал. Ну, я решил на шару сунуться. Занес им по кило бананов! В каждую хату! Думал, не проканает! Думал, по сотке выкатит каждый! Но проканало! Подписали! Во народ был! Журнал «Огонек», а не народ! Я эти бананы за первый день отбил! За день!
Весь бизнес Каравайчука строится на понимании, усвоенном на эпизоде с бананами. Утром он проезжает по рынкам и оптом скупает товар, который с шестидесятипроцентной наценкой реализует Яся в розницу. Принцип «на шару» работает, так как до ближайшего гипермаркета далеко. Выйди Каравайчук на заметные прибыли, его шарашка была бы прожарена в духовом шкафу и сервирована в кисло-сладком соусе с белой спаржей для респектабельных людей, вроде Ясиного отца. Но доходы у Каравайчу