Забежав как-то в торговый центр за рубашкой, Игорь с удивлением понял: он в отделе с одеждой для новорожденных, расплачивается за ползунки, розовые и голубые…
И вот они прошли, долгие тридцать дней. С утра пораньше Игорь помчался за цветами, приехал к Галине, но позвонить в дверь не хватало решимости.
Как ей объяснить, что она для него теперь – все? Что он хочет заботиться о ней, готовить еду, гладить животик, где живет их малыш? Что она теперь для него самая главная, самая любимая, что только ради нее он живет? Это сложнее, чем сказать: «Я тебя хочу…»
– Ну хватит! Хватит сидеть на лестнице и курить! У меня из окон лестничная площадка просматривается, я устала за тобой смотреть!
Игорь неловко вскочил и хотел что-то сказать, а отрепетированные слова, как назло, испарились.
– Я ползунки купил, – неожиданно вырвалось у него. – Розовые и голубые.
Галина улыбнулась:
– Ползунки – это хорошо. А вот розы пеплом зря засыпал. Пошли домой?
– Ты… простишь меня?
Она рассмеялась:
– Не только у будущих мам голова плохо соображает! Ну конечно, глупый мальчишка!
Будильник не успел зазвонить. Алина Гордиенко быстро нажала на кнопку отключения сигнала и покосилась на соседнюю подушку. Конечно, они с Кириллом здорово рискуют, проводя ночи вместе. Филипп Маркович с них шкуру спустит, если обо всем узнает. Чем ближе роды – тем больше нервничают и Пригорин, и Анна. Но их с Кириллом друг к другу тянет как магнитом. Авось обойдется, не узнают…
Алина подложила под спину подушку и с умилением посмотрела на спящего Кирилла. Во сне его лицо кажется таким трогательным. Растрепанные рыжие волосы и эти смешные конопушки, и даже сквозь сон Кирилл бормочет:
– Люблю тебя…
Алина все ему откровенно про себя рассказала еще тогда, в Хургаде. Промолчала лишь об одном. Когда Кирилл осыпал ее упреками, дескать, почему она оказалась так неблагоразумна, не согласилась сменить отель, Алина все списала на неадекватность состояния беременных женщин. А на самом деле она была очень даже адекватна. Вполне. Отдавать ребеночка, которого девять месяцев носишь под сердцем, пусть и хорошим, но чужим людям очень больно. И страшно. Она до сих пор не может осознать, что малыша придется отдать. Как? Как с ним расстаться, если он уже толкается, если она приложит его к груди… В такой период кто-то должен быть рядом. Кто-то близкий, любящий, помогающий пройти через испытания, не сойти с ума, не покончить с собой, помогающий выжить… Она просто поняла, что Кирилл может быть таким человеком. А совместно пережитые трудности сближают сильнее и быстрее, чем зарождающаяся симпатия.
Поэтому она и тянула с переездом. И рисковала. Но знать об этом Кириллу вовсе не обязательно. Пусть пребывает в уверенности, что их отношения возникли только по его инициативе…
Можно пить, думал Вадим Карпов, уныло наблюдая за ходом совещания. Можно не пить. От этого ровным счетом ничего не меняется. Жизнь превратилась в сплошной туман. Не видно в нем почти ничего. Не разобраться. Какие-то контуры, смутные лица, едва слышные голоса. Какая разница, что это за контуры – интерьера казино или офиса. Какая разница, чьи лица – проституток или подчиненных. Неважно, чьи голоса. И суть разговора тоже не имеет никакого значения.
Мозг сверлит один и тот же вопрос: за что? За что Света с ним так поступила? Именно с ним. Именно она.
ЗА ЧТО?
ЗА ЧТО???
ЗА ЧТО, В КОНЦЕ-ТО КОНЦОВ!!!
– Вадим Олегович, совещание закончено…
Вадим поднял глаза от едва заметной прожилки на деревянном столе и криво улыбнулся секретарше:
– Да, Кристина, я знаю.
– Вадим Олегович, уже вечер. Отвезти вас домой? Вызвать такси?
Он отрицательно покачал головой. Неубедительно соврал секретарше, что с ним все в порядке. И, забыв попрощаться, вышел из кабинета.
На стоянке Вадим растерянно огляделся по сторонам. У него вроде джип. Но здесь их четыре. Вот этот серый «Ланд-Крузер» кажется знакомым.
Вадим подошел к машине и рванул на себя ручку двери. Сигнализация истошно взвыла, и это помогло вспомнить: машины открывают ключами. А потом их еще и заводят. Без ключа – никак, надо искать.
Он похлопал себя по карманам брюк, потом пиджака. Кроме портмоне, в карманах ничего не прощупывалось.
– Неужели я сегодня доехал до работы? – удивленно пробормотал Карпов. – Наверное, доехал. На машине ни царапины. Значит, даже без аварий. Но где же ключи? А впрочем, какая разница…
– Вадим Олегович!
«Спокойно. Эта брюнетка – моя секретарша. Ее зовут… Кристина!» – подумал Вадим, отрешенно глядя на девушку.
– Вадим Олегович, вам нельзя за руль в таком состоянии! – решительно сказала Кристина. – Пойдемте, я вас отвезу домой.
Он покорно потащился за ней следом. У нее оказалась маленькая машинка, и Вадим невольно отметил: ноги с трудом помещаются в салоне, неудобно, очень неудобно.
Профиль ведущей автомобиль девушки неожиданно прочистил часть памяти. Вадим видел этот профиль, совершенно определенно. А еще рядом мелькали фигуры в белых халатах. Злые, отвратительные фигуры в белых халатах. Они заставляли его пить какие-то таблетки, а потом вену пронзила острая боль, и Вадим долго наблюдал, как уменьшается объем жидкости в прозрачном мешочке капельницы. Неужели Кристине пришлось вызывать врачей, чтобы его вывели из запоя? Получается, так. Ах да, а еще она приводила какого-то дядьку. Вот еще один кадр. Тот же четкий профиль, потом лысый мужичок в кресле. Кресло рядом с аквариумом – значит, дело было в офисе. Мужичок представляется психоаналитиком и что-то говорит про Свету, и в голове взрывается: «За что?!» Он избил психоаналитика. До крови. Это совершенно точно. И потерял сознание. Когда пришел в себя, то увидел вот этот ровный профиль на фоне закрытого жалюзи окна…
Секретарша остановила машину, и Вадим испуганно посмотрел за улицу. Это что, его дом? Не может быть. Район выглядит совершенно незнакомым. Или он просто сходит с ума! И забыл, где живет. Неудивительно. Память – как туман, то сгущающийся, то рассеивающийся. Но лучше бы, честное слово, он не рассеивался. А стал таким густым, что в нем бы навсегда исчезла жена-убийца.
Кристина вышла из машины, открыла дверцу со стороны пассажирского сиденья. И попросила:
– Выходите. Пожалуйста, Вадим Олегович…
– Почему ты здесь? Куда ты меня привезла?
– Я здесь, потому что больше некому о вас позаботиться.
– Почему?
Подбородок Кристины задрожал:
– Степку, вашего друга, вы послали. Заместителей уволили.
Вадим удивился:
– Что, и Петровича?
Она всхлипнула и кивнула.
– Блин, я ж без него как без рук. А что в фирме? – без особого интереса спросил Вадим.
Подбородок девушки задрожал еще сильнее.
– Вадим Олегович, пожалуйста, выходите, – взмолилась Кристина. – Я уже все что можно перепробовала, а вы исчезаете, то есть вы ходите на работу, но вас нет. А мне страшно. Давайте выходите из машины!
«Надо же, Петровича уволил, – подумал Вадим и, ударив колено, выбрался наружу. – Ни хрена не помню».
Уже по становящимся все более громкими звукам органной музыки Вадим понял: Кристина привезла его к костелу. Потом он выяснит, к какому именно. Потом поблагодарит за то, что Кристина, наверное, общалась с его мамой, и та все рассказала. Что отец был католиком, что в их семье Рождество всегда празднуют двадцать пятого декабря, что это в нем на уровне рефлекса. Если уж креститься, то слева направо. Он сто лет не был в костеле, тысячу лет, миллион, а это так нужно, оказывается, он уже почти бежит, и секретарша отстала…
Войдя в храм, Вадим торопливо перекрестился и упал на колени перед распятием, озаряемым слабым светом свечей.
Слезы хлынули из глаз, и все вдруг стало таким понятным. Деньги – это испытание, а он не смог его выдержать, не выдерживал. Благотворительность – только для снижения налогов. Милостыня – никогда, кругом одни мошенники. Любовь? Нет. Светину душу он не любил, не знал, не интересовала его душа. Поклонялся ее телу, как идолу. Чуть жалел, что не женился на «мисс чего-то там». Другие пацаны женаты на «миссках», а он – на простой модели. Рассчитывал организовать ей победу на каком-нибудь конкурсе красоты… Ужасно! Просто ужасно! Как только это раньше в голову не приходило?!
Но все можно изменить. Можно и нужно. Наверное, он просто слишком долго этого не понимал, если случилось то, что случилось. Но есть жизнь. Есть силы. Есть Господь, который прощает грехи, если в них покаяться.
– Отче наш, сущий на небесах, – зашептал Вадим. – Да святится имя твое…
Он не знал, сколько времени провел в костеле, но, когда вышел из храма, все стало по-другому. Легче, понятнее и правильнее. И – больше никакого тумана.
– Я не буду заниматься этой ерундой, – выпалила Лика Вронская и заерзала на своем любимом месте в кабинете шефа – подоконнике. – Не буду!
На лбу редактора «Ведомостей» Андрея Ивановича Красноперова возникла решеточка морщин.
– Не буду! – упрямо повторила специально для морщинок Лика. – Замглавы администрации президента, вопросы к которому ты просишь меня подготовить, за последние пять лет дал три интервью – «Шпигелю», «Бизнесуику» и «Комсомолке». Причем интервью «КП» он давал после серии терактов, когда требовалось заклеймить убийц позором. Сейчас в стране тишь и благодать. «Ведомости» – не «Шпигель». Я просто напрасно потрачу время. Ты нерационально используешь мое рабочее время. Давай я лучше займусь чем-нибудь общественно полезным. Лето, полредакции в отпусках, материалов мало. Давай я лучше потребительскую статейку накатаю. Летом – в самый раз.
– Накатай. Только сначала подготовь вопросы для замглавы администрации, – сказал шеф и улыбнулся.
Было что-то непостижимое в его улыбке. И вообще, во всех двух метрах красоты. Улыбнется, постоит рядом, каланча длинная – и раздражение как рукой снимает.
Лика отправилась выполнять абсолютно бесперспективное поручение Андрея Ивановича в отличном настроении. По дороге до своего кабинета она даже успела поругать себя за нарушение субординации и собственную расшатанную психику.