Выручила Беата:
— И тебе спокойной ночи, мама.
— Спокойной ночи, — машинально повторил Илья.
— Вот мы и одни, дорогая, — нежно сказал он, когда молодожены вошли в свою комнату.
— Как я ждала этой минуты, — Беата, не ожидая, когда Илья обнимет ее, сама прижалась к нему всем телом так сильно, что супруг едва устоял на ногах.
— И я также, — он прикоснулся губами к мочке ее уха, жадно проведя языком.
От этого прикосновения она вздрогнула, ноги стали подкашиваться.
— Минуточку…
Илья бросился к высокому сундуку, стоявшему в углу, приподнял тяжелую крышку.
Ничего не понимая, Беата внимательно следила за действиями мужа.
— Сейчас…
Видно было, что князь что-то усердно ищет. Он выбросил из сундука кафтан, следом на пол полетел кусок ткани, которая, видимо, чем-то была особенно дорога семейству Острожских, поэтому так старательно сохранялась, а за нею более мелкие вещи. Казалось, сундук бездонный. Когда терпение у Беаты почти иссякло, Илья радостно воскликнул:
— Наконец!
В руках он держал большую медвежью шкуру.
— Зачем она тебе? — удивилась княжна.
— Ты же знаешь, что в детстве меня родители помолвили с Барбарой Радзивилл?
— Нашел время вспоминать!
— Не обижайся. Прошу тебя, внимательно меня выслушай.
— Если так не терпится, — неопределенно ответила Беата.
— Я быстро… Юрий Радзивилл и мой отец после помолвки отправились на охоту и убили двух медведей. После чего договорились сохранить шкуры до свадьбы.
Беата по-прежнему ничего не понимала.
— Если ты не против, она и будет нашим брачным ложем!
Больше не произнося ни слова, Илья бросил шкуру на пол.
— Как ты додумался?! — Беата с восхищением посмотрела на него. — Это же надо!
В ее взгляде сквозило желание как можно быстрее отдаться страсти, любви. И нетерпеливо, будто боясь, что найдется тот, кто лишит их этих неповторимых минут, попросила:
— Быстрее же, — и начала раздеваться.
Илья последовал ее примеру.
Словно сглазила Костелецкая князя Илью.
Только стихли разговоры о том, как пышно была обставлена свадьба. Только стали молодые по-настоящему ощущать радость семейного счастья… Но не успело войти оно в свои права, как в замок над Горынью уже начала заглядывать беда. Сначала, правда, она себя здесь полноправной хозяйкой не ощущала. Захворает Илья Константинович, но пройдет день-другой — снова на ногах, занимается делами. А дел у него тьма. За братом Константином-Василием в таком возрасте (только двенадцатый год пошел) присмотр нужен, поэтому приходится с утра до вечера крутиться будто белка в колесе.
Конечно, есть в замке и управляющий, и эконом, прислуга не одной сотней человек исчисляется, но и за ними следить надо. Смотреть, чтобы спустя рукава не работали. Поэтому княжеское око везде зреть старается. А поскольку Илья Константинович — человек требовательный, то и отдохнуть некогда.
Беата, видя, как муж ни минуты не отдыхает, а к вечеру ног под собой не чувствует, иногда не удержится, упрекнет:
— Аль тебе больше других надо?
А Илья посмотрит на нее, улыбнется так нежно и открыто, что сердце ее растаять готово:
— Не о себе, женушка, думаю, а о сыне нашем.
Ведь с начала беременности уверен, что обязательно сын родится. Беата тоже против этого ничего не имела, хотя и на дочку была согласна.
Но сын, что бы ни говорили, лучше: подрастет — законным преемником отца станет. А дочка родится — думай-гадай потом, кого она в мужья себе возьмет. Желающих породниться с Острожскими (а Острожской с момента женитьбы Беата себя с гордостью называет. Иногда в момент уединения не удержится, несколько раз вслух повторит: «Княгиня Острожская», — и от этого словно еще моложе становится) немало найдется. Однако зятем может стать и тот, кто, прибрав к рукам все богатства, начнет транжирить их направо и налево.
Этого Беата больше всего боится. Потому что ее это достояние. И будет его еще больше. Думая о богатствах, начала постепенно свыкаться с мыслью, что и дочка ей не помешает.
Когда же первый раз почувствовала, что ребенок в животе шевельнулся, побежала к Илье:
— Сынишка наш о себе дает знать!
Эта радость передалась и ему, однако для убедительности все же переспросил:
— Так и ты сына хочешь?
— Хочу, — ответила искренне. Потому что и в самом деле была уверена, что обязательно родится мальчик.
Но, видимо, не только мыслью о сыне жил князь Острожский в это время. Через минуту его радость сменилась печалью. Глаза Ильи стали грустными. И хотя старался виду не подать, Беата сразу все поняла.
— Ты чем-то расстроен? — в этом ее обращении заключался не только вопрос, присутствовало желание успокоить мужа, вселить в него надежду.
— Знаешь, в последнее время плохие сны приходят, — по тому, как это было произнесено, поняла, что Илье давно хотелось выговориться, но все не находил времени, а, скорее всего, не хотел отвлекать ее напрасными разговорами.
— Почему думаешь, что плохие?
— А как иначе объяснить это?
— Что?
— Снилось, что поднимаюсь в гору. И чем выше взбираюсь, тем труднее идти…
— Так в этом ничего удивительного нет!
— Не перебивай, дослушай, — попросил супруг.
— Извини.
— Поднимаюсь я в гору, казалось бы, до вершины добрался, а тут огромный камень на меня готов обрушиться. Я в сторону…
— Уберегся?
— Уберегся, но следом за этим валуном другие посыпались. И так много, что, если бы не проснулся, они бы погребли меня под собой.
— Но проснулся же, — успокоила его, — значит, ничего плохого не произошло.
— А если бы не проснулся?
— Если бы, если бы… А если бы мы с тобой не встретились?
Беата уже прекрасно знала, как можно легко оторвать Илью от самых тревожных мыслей. Обычно, когда произносила нечто подобное, печаль у мужа сразу исчезала. Будто и не было ее. И теперь не ошиблась. Князь сразу повеселел, словно подменили его:
— Как ты можешь такое говорить? Я представить не могу, как жил, пока не встретил тебя. Знаешь…
Она знала, что после этого признания он готов долго-долго говорить о том, как любит ее. И обычно слушала с удовольствием, но теперь оборвала:
— Знаю, родной, знаю. Прости, я пойду.
— Тебе неинтересно? — радость исчезла с его лица.
— Пойду отдохну. Сам понимаешь, в каком положении.
— Понимаю.
Поверил, не догадался, да и подумать не мог, что она способна в этот момент врать. Но Беате очень хотелось остаться одной. Она боялась: Илья после рассказа о своих снах догадается, что они по-настоящему встревожили ее. Чувствовала — не случайно это. Понимала, что камни, готовые раздавить мужа, — плохое предзнаменование. Надежду вселяло лишь то, что ему удавалось увернуться от них.
Была бы рядом мать, поделилась с ней. Но она далеко. Поехать к ней, конечно, можно, однако Илья сразу заподозрит неладное. А этого Беата боялась не меньше, чем его плохих снов. И не хотела, чтобы он потерял веру. Ибо как без веры жить? Она была католичкой, а Илья православным, и когда познакомились, надеялась перетянуть его на свою сторону. Он же, только услышав об этом, решительно запротестовал:
— Православным буду всегда. До последнего вздоха.
— А разве католиком хуже? — все еще пыталась переубедить, однако он и слышать не хотел. Даже приводил примеры, как представители этой веры, язвительно подчеркивая «твоей веры», вершили и вершат далеко не праведные дела.
Тогда Беата не знала, что и ответить. Понимала, что не все православные такие уж хорошие, как кажется, только примеров у нее не было.
Илья был очень образованным, это она понимала, но когда поселилась в Остроге, узнала, что его отец, князь Константин Иванович — истинный поборник православия, самоотверженно служивший ему, сделал все, чтобы своим детям привить веру.
Да что дети, все окружение Острожских с гордостью называло себя православными, но в тоже время предвзято относилось к католикам. Если же кто-либо исповедовал эту веру, то должен быть делать это неприметно. Чтобы исповедоваться, нужно было идти в окрестные деревни, в которых не везде католицизм был изжит.
Беата не к матери поехала, а поспешила в одну из таких деревень.
Встретил ее хорошо знакомый ксендз — немолодой, с морщинистым лицом, именно таким она больше доверяла, чем тем, которые только начинали нести службу.
— Давно не видел тебя, княгиня, — чувствовалось, что он ожидал ее прихода.
— Все времени нет, святой отец. Да и сам знаешь, какие нравы ныне в Остроге царят.
— Молодые князья непримиримы к нашей вере, как их отец?
— Константин-Василий, можно сказать, — дитя еще…
— Щедро посеянные злые семена рано всходы дают, — ксендзу не понравилось, с каким спокойствием она говорила о том, что происходит в Остроге. — Но не столько это страшно. Все, что ни есть на земле, благодаря Божьей благодати к жизни тянется. Беда в том, что, к сожалению, немало тех, кто спешит попробовать плод созревший, не задумываясь о том, к каким последствиям это может привести. А ты, княгиня, говоришь, что юн князь Константин-Василий. Он как раз в таком возрасте, когда энергии много, но не всегда она в нужное русло направлена.
Беата готова была слушать до бесконечности, потому что со всем была согласна.
Согласилась даже и с тем, что брату мужа возраст не помеха свое дело вершить. И хотя с Константином-Василием они никогда эту тему не затрагивали, чувствовала княгиня, что он совсем не такой, каким показаться желает. Догадывается Беата, как много у него на душе такого, что спрятано и только со временем раскроется, обретя свой истинный смысл.
— А муж твой, князь Илья, как себя поводит?
— Из-за Ильи, святой отец я и пришла.
— Спасение ищешь, ибо к вере своей принуждает?
— Как раз и не принуждает.
— Остепенился? Это хорошо. Глядишь, на свою сторону его и перетянешь.
— Я давно, святой отец, об этом мечтаю. Да вот беда…
— Какая еще беда?