— Нездоровится князю Илье.
— В чем-то перед Богом, значит, провинился.
— Святой отец, — Беата заплакала и стала на колени, — прошу тебя, сделай так, чтобы выздоровел муж мой. Молись за его здоровье, как и я, несколько раз на день.
— Твоей просьбе, княгиня, я внемлю. Но не только потому, что ноша, Богом мне данная, такая, а из уважения к тебе. А еще верю, что послушается тебя князь Илья, смирит гордыню свою. Если нашу веру не примет, то хотя бы с пониманием к ней начнет относиться. Вреда приносить не будет. Да и детей своих в нее посвятит.
— Посвятит, святой отец!
— Хорошо, что ты в этом уверена. Совершенное тобой, княгиня, воздастся благодатью Божьей. А с Божьей помощью и постоянным молением мы добьемся, что выздоровеет твой муж.
Вселилась надежда в душу Беаты после разговора. Но той убежденности в лучшем, о которой говорил ксендз, княгине мало показалось. Не могла забыть, какие плохие предчувствия вызвал рассказ Ильи о своих снах. Решила с ворожбиткой поговорить, которая проживала при замке.
Выслушала та, как и подобает, Беату внимательно.
Карты перед собой разложила. С места на место их перекладывает. Что-то при этом себе тихо говорит.
Видит княгиня, как постепенно лицо гадалки все больше сосредоточенным становится, а узловатые пальцы то одну, то другую карту придерживают. Не нравится, что они показывают. Наконец положила карты перед собой, задумалась.
Тревожно стала Беате. Чувствует, ничего хорошего карты не сулят. А гадалка только время выигрывает, чтобы сразу не опечалить. Помолчала она, помолчала, да и сказала:
— Не хотелось бы мне, княгиня, тебя печалить, только такая уж доля моя — говорить правду даже тогда, когда она горькая.
Не сказала гадалка еще правды этой, а Беата не просто заплакала, а слезами горькими залилась.
Гадалка даже растерялась:
— Что же это ты, княгиня, такая слабая.
— Не слабая, а за мужа своего боюсь.
— Мужа ты можешь еще спасти.
— Могу? — обрадовалась Беата.
— Можешь, если меня внимательно выслушаешь.
— Я готова.
— Раскладка карт такая, что беда над князем Ильей нависла. Неслучайно камни на него беспрерывно летят. Как не случайно и то, что он успевает увернуться. Значит, Богу на земле еще нужен, поэтому его и бережет. Но и Богу без помощи трудно.
— И что же я должна сделать?!
— Знаешь старую ворожбитку?
— Что-то слышала о ней.
— Я на картах гадаю, а она заклинания ведает. И зелья всякого лечебного у нее много. Эта старуха жила еще, когда моя мать молодой была. Никто не помнит, сколько ей лет. Однако люди уверены, многие убеждались, что помочь может, но не всем. Нутром чувствует, что за человек перед ней. Недобрый придет, сразу назад отправляет.
— Как же мне быть?
— А тебе чего боятся?
— Да мало что.
— Тогда скажи, что я тебя прислала.
Поблагодарила Беата гадалку и сразу же пошла к ворожбитке. А та словно ожидала ее. Услышала о князе Илье, и растаяло сердце ее:
— Добрый человек наш князь.
— Плохо ему, — пожаловалась княгиня.
— Плохо говоришь, деточка?
— Плохо.
— Хворь какая-то одолела?
— Часто нездоровится ему. Да беда в том, что никто понять не может, чем болеет.
— Дам я тебе трав своих, скажу, как пользоваться. А ты делай так, как посоветую.
— Согласна.
Ворожбитка начала выкладывать перед Беатой травы из своих припасов. Увидела княгиня их — глаза разбегаются. Чего только здесь нет! Будто все, что растет в лесу и огороде, собрала старуха. А она все откладывает травы разные, а затем и цветы засушенные, коренья диковинные в маленькие мешочки да Беате предлагает. А перед этим объясняет, как пользоваться, приговаривая:
— Запомни, доченька.
— Запомню, бабушка.
Вернулась княгиня повеселевшая. Ничего не сказала ни о разговоре с ксендзом, ни о том, что с гадалкой встречалась, а от ворожбитки травы принесла, но потихоньку начала ему отвары давать.
Как будто лучше стало князю. Лицо посвежело, глаза обрели прежний блеск, а главное, перестал жаловаться, что плохо себя чувствует. Подумала, что беда миновала их дом. И ошиблась.
Когда лето на закат пошло, одаривая людей щедростью полей, словно подменили Илью. Еще недавно бодрым был, а тут одышка появилась, ноги тяжелыми стали. Прошло несколько дней, и совсем слег.
Все надеялись, что ненадолго. Как раньше, похворает немного и снова сможет заниматься повседневными делами. Но облегчения не наступало.
Беата ни на шаг не отходила от больного. Видя, как тяжело ей, как переживает за мужа, Константин-Василий предложил подменять ее у кровати. Но Беата не только не согласилась, а и нервозно отреагировала.
— Никому не отдам его!
— Ты о чем? — Константин-Василий ничего не понимал.
— Мой он! Понимаешь, мой!
Все начали бояться, чтобы она из-за переживаний не лишилась рассудка. Но вскоре пришла в себя, согласилась, чтобы иногда ее подменял брат или кто-либо из прислуги.
Бессонные ночи сделали свое: она едва держалась на ногах. Да и положение Ильи настолько осложнилось, что он часами лежал без сознания, а придя в себя, долго не мог понять, где находится, что с ним.
Ни для кого уже не являлось секретом, что дни князя сочтены. Особенно после того, когда приглашенный издалека врач ничего вразумительного сказать не смог. Вот тогда Беата и встревожилась не на шутку.
Даже не из-за того, что боялась потерять мужа. С неизбежностью утраты она уже смирилась. Но не могла простить себе, что так и не удосужилась поговорить с ним о составлении завещания.
Теперь этот просчет обязательно нужно было исправить. Однако следовало дождаться, чтобы Илья пришел в себя. Поэтому строго наказала прислуге и Константину-Василию, чтобы, если князю станет хоть немного лучше, сразу позвать ее.
Однажды под вечер прибежала взволнованная сиделка:
— Княгиня, князь приоткрыл глаза!
Подойдя к кровати больного, она готова была закричать.
Перед Беатой лежал не Илья, а лишь напоминавшая его тень: глубоко запавшие глаза, цвета воска лицо, взлохмаченные волосы, бесцветные губы с запекшейся на них кровью — ему было невыносимо больно.
Беата едва не закричала, но сдержала себя. Только тяжело вздохнула, к горлу подкатил ком горечи.
Одного боялась, что не узнает ее, а тогда разговора о завещании не получится. Правда, успела еще подумать, что бесчеловечно в такой момент о себе беспокоиться, а не о нем, умирающем, но быстро отогнала эту мысль, успокоилась. Ничего в этом плохого нет. Его все равно уже ничто не спасет. А ей жить. Ей и будущему сыну. Нужно сделать все для того, чтобы достойно жить и как можно меньшая часть богатств Острожских отошла Константину-Василию.
— Илья, это я, твоя жена.
— Какая жена?
— Разве забыл? У тебя одна жена — Беата. И я пришла к тебе.
— Но меня хотели оженить на Бар…
— Ты же отказался от нее. Ради меня.
— Беата, ты?
— Да.
Она присела у кровати, взяла его руку и едва не оттолкнула. Рука была холодной, вялой и до того мокрой, что, казалось, ощущаешь слизь. Но преодолела отвращение. Не только не оттолкнула его руку, а наклонилась и поцеловала Илью в такую же холодную щеку, спросив:
— Так узнал меня?
— Узнал, — ответил он и не известно, кто больше обрадовался: сама Беата или Илья.
Ей хотелось, чтобы он обязательно написал завещание.
Илья же был счастлив, что появилась возможность поговорить с женой. Будто сам Бог помогал ему в этом.
На удивление, речь князя становилась все более осознанной.
Наконец он спросил:
— Как наш сын?
Она подумала, что Илья потерял чувство реальности, хотела сказать, что сын еще не родился. Но, оказалось, Илья мыслит трезво:
— Он дает о себе знать?
— Постоянно чувствую его.
— Только… — Илья замолчал.
И Беата догадалась, о чем он теперь думает. Попыталась успокоить:
— Все будет хорошо. Поправишься…
— Хорошо, но без меня, — ответил удрученно.
— Ты мне не веришь?
— Не надо об этом. Я хочу, чтобы наш сын был счастлив.
— Он будет счастлив, если ты…
Она не договорила, потому что Илья, догадавшись, что интересует ее, сказал:
— Не волнуйся, дорогая. Завещание написано, Ничего тебе не сказал только потому, что брат дал четное слово познакомить тебя с ним. А брату я верю.
У Беаты отлегло на душе.
— Но хотелось бы попросить тебя, — Острожский внимательно посмотрел на нее.
— О чем?
— Дай слово, что ты не перетянешь сына в свою веру.
Понимая, что нельзя у постели умирающего плохо думать о нем, она все же не удержалась, появилась злорадная мысль: «Опять за свое! Одной ногой уже в могиле, а каким был, таким и остался!» И попыталась уговорить его:
— А разве мы не одной веры?
— Не понял. Я — православный, ты — католичка.
— Но ведь мы оба — христиане.
Казалось, этим аргументом Беата должна убедить его. Но он даже заерзал на кровати, откуда и силы взялись:
— Православный я!
— Успокойся. Я ничего против этого не имею.
— Но ты так и не ответила.
Беата задумалась. Ей очень не хотелось утвердительно отвечать на то, о чем просил Илья. Но она боялась, что, если не даст такого слова, он может потребовать у брата завещание и переписать его. Конечно, при этом сына не обделит, но может урезать ее права. А этого княжне меньше всего хотелось, потому что желала быть полноправной хозяйкой в Остроге.
— Ты согласна исполнить мою просьбу? — князь настоятельно требовал ответа.
И Беата все же решилась:
— Богом клянусь: не стану принуждать нашего сына быть католиком! — как ни тяжело ей было принимать такое решение, но произнесла она это на одном дыхании.
— Я от тебя иного и не ожидал, — глаза Ильи повеселели.
Он не заметил (или не хотел замечать), что, увидев его радость, Беату передернуло. Зато почувствовал, насколько изменилась она. Покидая его, не пообещала, как всегда, быстрого выздоровления, а только сказала: