Ситуация очень серьезная, хоть князь и не падал духом, но силы были неравны. Одного татарина свалил он с коня, второго… Так увлекся боем, что и не заметил опасности. Острая татарская сабля была занесена над его головой. Не жить бы князю Дмитрию, если бы в это время не оказался рядом Вася.
— Князь! — крикнул он.
Сангушко резко повернул голову. Этого было достаточно, чтобы увернуться от смертельного удара. Вася пронзил татарина пикой, и тот замертво свалился с коня, успев саблей только задеть Дмитрия, от чего на его щеке навсегда остался шрам.
Поняв, что им не видать победы, татары начали удирать, а вслед им неслись воины Сангушко, размахивая саблями. Те, кого они нагоняли, оставались лежать на земле, которую хотели завоевать…
— Отдохнули, бойцы? — князь Дмитрий, не ожидая ответа, первым вскочил в седло.
— Отдохнули! — раздались голоса.
И снова понеслись быстрые кони вперед — к славному городу Острогу, князю Острожскому.
А Константин Константинович заждался своего крестника, узнав, что Сангушко собрался его навестить, приказал слугам, чтобы сразу же сообщили о появлении отряда: сам хотел встретить дорогого гостя. А потом, поразмыслив, решил взять с собой и Гальшку. Пусть узнает князь Дмитрий, как она быстро выросла. Видел же ее совсем девчушкой…
Спросил у племянницы:
— Хочешь вместе со мной дорогого гостя встретить?
— Какого?
— Помнишь, я тебе рассказывал о нем?
— Ты мне много о ком рассказывал.
— Это мой крестник.
— Князь Сангушко? — догадалась Гальшка.
— Он самый.
— Хочу.
Заметив всадников, княжеская охрана сообщила слугам, а те поспешили к Константину Константиновичу.
— Едет! — сообщили взволнованно.
— Пошли, дочка, — князь Острожский взял Гальшку за руку.
— Пошли, — обрадовалась княжна.
Охрана уже успела открыть ворота, и отряд Сангушко оказался на территории замка. Князь Дмитрий, увидев крестного, соскочил с коня, бросился навстречу:
— Отец родной, как я соскучился по тебе!
— А ты, смотрю, орел!
Они крепко, по-мужски обнялись.
— А это кто? — спросил Сангушко, глядя на стоящую рядом девочку. — Неужто…
Не успел Константин Константинович ответить, княжна сама подала голос:
— Гальшка.
— Гальшка? — Дмитрий не знал, как и вести себя в эту минуту. Он же помнил ее совсем маленькой. — Как быстро время летит…
— Быстро, крестник мой, — Острожский с любовью посмотрел на Дмитрия. — Вот и ты уже бравый воин, а я…
Князь Константин вздохнул. Сангушко догадался, о чем тот подумал.
— Отец, зачем печалиться? Ты же, как и раньше, молод.
— Молодость проходит, Дима, — грустно сказал Острожский.
Князь Дмитрий понял, что запечалился Константин Константинович не только из-за того, что жаль ему прожитых лет. В чем причина грусти, допытываться не стал, будучи убежденным, что он обо всем расскажет сам.
И в своем предчувствии не ошибся. Произошло это после того, как поговорили с княгиней Беатой. Она также встретила Сангушко радостно, но Дмитрий во время короткого разговора успел заметить, насколько натянутые у них отношения. Расспрашивать не стал. Ожидал, что и в этом Константин Константинович откроется, когда им удастся поговорить по душам.
К обеду Острожский сказал ему:
— По случаю твоего приезда хотел, как обычно, дать торжественный обед, а потом ужин, но не получается…
— Мне с тобой и вдвоем хорошо.
— И мне, сын.
Острожский прошелся по комнате. Сангушко успел заметить, как правая рука Константина Константиновича как-то нервно вздрагивает, чего за ним никогда раньше не наблюдалось. Не иначе о чем-то переживает. А крестный вернулся назад, сочувственно посмотрел на своего юного друга:
— Княгине Беате нездоровится, вот и попросила не организовывать торжественной встречи, — сказав это, он покраснел.
— Какой торжественный обед? Обойдемся и без него! Посидим вдвоем, поговорим…
— Согласен, сынок.
Стол для них накрывала Марыся. Не успел Сангушко спросить у Константина Константиновича, кто она такая, как горничная, увидев гостя, начала хлопотать не столько около Острожского, сколько около него. Поднося кушанья, наклонялась так низко, что Дмитрий чувствовал ее дыхание. От смущения он готов был сквозь землю провалиться. А Марыся, заметив это, еще чаще стала вертеться около него, всем своим видом давая понять, что молодой князь ей нравится.
Константин Константинович не выдержал:
— Оставь нас одних!
Марыся, покачивая бедрами, медленно направилась к двери. Посмотрев ей вслед, Сангушко раскраснелся.
«Дитя ты еще, Дима, — подумал при этом Острожский. — Может, и хорошо, что не растратил еще нравственной чистоты», — а вслух обратился к крестнику:
— Ну и как?
— Что как? — не понял Сангушко.
— Служанка.
Дмитрий еще больше смутился, словно его поймали на чем-то недозволенном, и не нашел, что ответить.
— А все же подальше нужно быть от таких, — сказал князь.
Сангушко промолчал.
— Почему-то не нравится она мне, — продолжал Острожский.
— А ты, отец родной, еще жаловался на возраст, а на таких молодок взгляд бросаешь, — осмелился съязвить Дмитрий.
— Так вот ты о чем? — рассмеялся Константин Константинович. И сразу же стал серьезным. — Повторяю, подальше нужно держаться.
— Так зачем ее держать при дворе?
— Была б моя воля, давно прогнал бы. Но Беата не позволяет. Марыся в свое время спасла тонущую Гальшку.
— Так вот в чем дело?
— Не только в этом.
— А в чем еще?
— Думаешь, Беата случайно занемогла?
Сангушко не проронил ни слова. Он понимал, что не надо перебивать крестного, тот обязательно расскажет, почему вдруг его отношения с женой умершего брата еще больше разладились.
Острожский продолжал:
— Ты же знаешь, что я сторонник православия. Беата же не только сама служит католической вере, но и старается всех, кого можно, перетянуть на свою сторону. Поэтому ищет единомышленников. Один из них — Марыся, яростная католичка. Да Бог с ней, малая сошка… Но появился у Беаты еще и духовный наставник.
— А он откуда взялся? — поинтересовался Сангушко.
— Из Рима приехал.
— Ничего себе! — удивился князь Дмитрий.
— А как не приехать, если Беата с просьбой к самому Пию V обратилась.
— Папа Римский решал этот вопрос?
— Он же понимает, что католической церкви нужны такие люди, как Беата. Посланники Рима еще больше станут способствовать окатоличиванию народа.
— А я здесь при чем? — не понял Дмитрий.
— Ты, как и я, православный. И у тебя, как и у меня, достаточно влияния на своих подданных. А еще Беата боится, что мы начнем уговаривать ее, чтобы не мешала воспитывать Гальшку в православном духе.
— Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы из нее сделали католичку!
— Пожалуй, поздно уже. Ничего не поделаешь. Но главное — впереди.
— Что ты имеешь в виду?
— Пройдет год-два, и Гальшку надо выдавать замуж.
— Неужели возникнут сложности? — засомневался Сангушко. — Такая невеста заинтересует многих.
— В том и беда, что многие захотят взять ее в жены.
— А что в этом плохого?
— Не догадываешься, Дима?
— Не догадываюсь, хотя …
Было заметно, что Сангушко осенила некая важная мысль, но он сомневается, стоит ли ей поделиться.
И в самом деле, князь находился в размышлении. У него на лбу даже морщинки собрались. Так продолжалось достаточно долго, но Константин Константинович при этом ни слова не проронил, а только молча наблюдал за крестником, ожидая, когда тот заговорит. Наконец Дмитрий решился:
— Не так сложно понять. Поскольку Гальшка будет невестой очень богатой, то найдется немало женихов.
— Конечно, — продолжил Острожский, — среди них будут и те, кто ее по-настоящему полюбит. Но, увы, большинство из них заинтересуется только ее состоянием.
— Беата будет против, чтобы оно перешло в случайные руки.
— Правильно мыслишь, крестник, — поддержал его Константин.
— Княгиня захочет, чтобы жених обязательно был и сам богатым, а ко всему католиком.
— И что мы должны в таком случае делать? — этот вопрос Острожский задавал не только Дмитрию, но и самому себе. Однако ему надо было заранее заручиться поддержкой крестника.
— Нужно любым способом не допустить этого! — твердо заявил Сангушко.
— Полностью с тобой согласен, — Константин Константинович посмотрел на Дмитрия. — Хотя зачем долго искать?
— Не понял?
— А чем ты не жених Гальшке?
— Я? — Дмитрий снова почувствовал себе неловко.
— Почему бы и нет, — Острожский не собирался шутить.
Сангушко не знал, что и ответить. Наконец нерешительно произнес:
— Так она совсем юная.
— Подрастет, — ответил Константин Константинович, но чтобы больше не смущать крестника, добавил: — Чего вперед загадывать?
Дмитрий облегченно вздохнул. Ему, казалось, что неприятный для него разговор завершен. Но Острожский, находящийся в хорошем распоряжении духа, решил пошутить:
— Может, тебе Марыся понравилась?
— Отец родной, — Сангушко сморщился как от зубной боли, — не надо…
— Не надо, так не надо. А вот насчет Гальшки следует подумать.
Еще до этого разговора у Константина Константиновича иногда возникала похожая мысль, хотя он к чему-то конкретному так и не успел прийти. Да и понимал, что рано. Пускай Гальшка подрастет, тогда можно будет окончательно определиться. А пока не стоит спешить. Да и нужно обождать, чтобы выяснить, как ко всему отнесется сам Дмитрий.
В душе ему хотелось, чтобы Гальшка крестнику понравилась. Не хотел только, чтобы Дмитрий связался с Марысей. Сам не любил случайных связей и других не ободрял, но понимал, что зачастую не так и просто устоять. Вот и Беата все чаще вела себя непредсказуемо. То без причины днями не разговаривает, то неожиданно начинает заигрывать.
В такие моменты не по себе становилось Константину Константиновичу. Хоть и не давал повода для подобной вольности, однако от этого не легче. Словно чувствовал вину перед памятью брата. А Илью он очень любил и не хотел омрачить его память. Поэтому по возможности держался на расстоянии от невестки. Она это чувствовала. Хотя иногда бес какой-то вселялся ей в ребро. А вот за Марысей в отношении себя ничего подобного заметить не мог. Тем более интересно, почему она вдруг обратила внимание на Дмитрия.