Марыся и сама не смогла бы объяснить, в чем причина того, что ее сразу заинтересовал молодой князь. Особенно не рассчитывала, что это что-либо ей даст. Да и, по правде говоря, вовсе не до гостя было ей.
Можно улыбнуться ему, можно больше, чем другим, внимания уделить, но душа Марыси совсем к другому лежит, по-другому сохнет ее сердце. Даже себе боится признаться, что дня не может прожить, не повидав отца Антонио. Понимает, что тем самым великий грех берет на свою душу, а устоять не может. Даже когда провожала его в келью, не отдавала себе отчета. Неизвестно, чем закончилось бы это посещение жилья духовного наставника, если бы он сам не проявил благоразумия.
Как только поднялись по высокой и крутой лестнице, Марыся от головокружения, которое неизвестно откуда появилось, прислонилась к стене. Отец Антонио оказался настолько близко, что оба почувствовали дыхание друг друга. И от этого голова Марыси еще больше закружилась. Но не так, как в первый раз, а как-то приятно, и ей захотелось закрыть глаза.
— Что с тобой, дитя мое? — отец Антонио наклонился еще ближе.
Марыся молчала.
Чеккино переспросил:
— Плохо стало?
Она открыла глаза, хоть делать этого не хотелось, словно ожидала чего-то.
— Лучше, святой отец. Теперь лучше.
Он внимательно посмотрел на нее, но ничего не сказал. А Марыся, пожелав спокойной ночи, поспешила обратно. И знать не могла, что после этого отец Антонио до самого утра не мог уснуть. Ему чудилось, что Марыся находится рядом. Достаточно протянуть руку, чтобы почувствовать ее горячее и от этого еще более желанное тело.
Внутренний голос осуждал его, как и неоднократно до этого, но он к нему уже нисколько не прислушивался. Проклинал себя за ту минуту, когда решился навсегда порвать со светской жизнью. Конечно, тогда казалось, что это единственный способ уйти от наказания. Теперь же, обращаясь в прошлое, нисколько не раскаиваясь в убийстве (за измену, по-прежнему был убежден, нужно расплачиваться только так), все больше осознавал, что не надо было связывать свою судьбу с орденом иезуитов, следовало оставаться все тем же Антонио, который умел так любить, как способны далеко не многие. А раз улик против него не было, никто и не догадался бы, что он преступник.
Возврата назад не было. Одно оставалось — смириться со своей участью. А этого он не хотел. Поэтому всю ночь так мучительно и переживал, что не смог ответить взаимностью. Нисколько не сомневался, что Марыся успела его сразу полюбить.
Тяжело было не только от того, что не мог дать волю чувствам. Куда мучительнее стало, когда осознал, что и сам любит эту простую девушку, которой, конечно же, было далеко до женщин, раньше встречавшихся на его пути. Но в ней находил те качества, которых им не хватало.
Они были более изысканы в поведении, изящно одевались и умели правильно говорить, а еще больше любили слушать, как красивые слова произносят для них.
Они, отдаваясь любви, вели себя таким образом, что Антонио неизменно переживал каждый раз нечто новое, хотя его вряд ли уже можно было чем-то удивить.
Однако у этих женщин полностью отсутствовала та непосредственность, которая была у Марыси.
Привыкшие делать модные прически и пользоваться дорогой парфюмерией, они не догадывались, что куда большая прелесть в истинной красоте человеческого тела, в той нежности его, которая возможна только в юном возрасте.
Она вряд ли понимала, что небезразлична отцу Антонио, но не могла не заметить, как он радуется ее появлению. А иногда и сам ищет причину, чтобы повидать ее.
Так случилось и теперь, когда, обслужив князя Константина с его гостем, девушка вышла подышать свежим воздухом.
Отец Антонио будто ждал этого момента, прогуливаясь неподалеку.
— Добрый день, святой отец, — поприветствовала его Марыся.
— День добрый, дитя мое. А ты вся в трудах праведных, — пошутил отец Антонио.
— Приходится, — поддержала Марыся разговор. — Вы, видимо, осведомлены, что приехал князь Сангушко.
Отец Антонио уже узнал об этом от Беаты, но сделал вид, что слышит впервые:
— Кто, говоришь, приехал?
— Крестник нашего князя.
— А ты чего такая веселая? Небось, понравился, — пошутил Чеккино.
— Как вы можете такое подумать? — смутилась Марыся.
Он почувствовал, что хотел бы слушать ее до бесконечности. По тому, как Марыся начала оправдываться, услышав безобидную шутку, догадался, что она его любит. От этого стало приятно на душе. И он уже не боялся своей любви к ней. Переживал только, что, находясь рядом так долго, они успели обратить на себя внимание. Ему этого меньше всего хотелось. Однако желалось, чтобы встреча продолжалась как можно дольше.
— Я бы хотел, — осмелился он, — поговорить с тобой о князе Сангушко. Понимаешь, его приезд далеко не случаен. Он, как и Острожский, православный. Видимо, оба что-то задумали.
— Ничего не знаю, — чувствовалось, что Марыся готова помочь, но нужной информацией не располагает.
— Постарайся узнать.
— Хорошо, святой отец.
— Потом сразу приходи ко мне.
— В келью?
— В келью, — он помолчал, — только так, чтобы никто не видел.
— Понимаю, — покорно, но с радостью ответила горничная.
Она поспешила в замок, понимая, что, скорее всего, ее уже ищут. Но, к счастью, отлучки никто не заметил. Да и князь Острожский распорядился, чтобы ужин организовали только на две персоны. Поэтому накрыть на стол труда не составило.
Марыся уже не пыталась обратить на себя внимание Сангушко, а только медлила, задерживаясь при выносе очередного блюда. Но, как ни старалась, ничего интересного так и не узнала. Услышала только, что Константин Константинович и его гость обеспокоены судьбой Гальшки. А значит, Острожский опять начнет выяснять отношения с княгиней.
Поздним вечером Марыся поспешила к отцу Антонио. Постаралась незаметно пройти к двери, ведущей к башне, в которой находилась келья. И это ей удалось: никто в такой час на пути не повстречался. Однако, подойдя к лестнице, на всякий случай все же огляделась по сторонам. Вроде бы бояться нечего.
Решительно сделала шаг, но, едва ступив на первую ступеньку, почувствовала, что ноги стали ватными. Остановилась, не зная, что делать. Конечно, хотелось увидеть отца Антонио, тем более он просил прийти. Но вместе с тем понимала, что греховно появляться перед святым отцом в такое время. Да и страшно вдруг стало. Одно дело, когда проводила его со свечой, а теперь, казалось, опасность подстерегает повсюду.
От страха даже перекрестилась, но сделала еще шаг и очутилась на второй ступеньке. Постояла, тревожно всматриваясь в темноту. Сердце стучало так сильно, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. Девушка снова перекрестилась, но отступать не собиралась.
Так, поминутно останавливаясь, преодолела все ступеньки. Наконец показалась заветная дверь, постучала. Было тихо, словно за ней никого нет. Хотела повторить, но дверь открылась, и в проеме появился отец Антонио.
Он не один час уже находился в ожидании. Слышал медленные шаги на лестнице, но как трудно ему это не давалось, навстречу не поспешил. Теперь же не ставало сил, чтобы сдерживать нахлынувшие чувства.
— Дитя мое! — нежно промолвил он, едва успев закрыть за собой дверь.
Марыся сначала не обратила внимания на тот тон, которым это было сказано.
— Я узнала немного о князе Сангушко, — начала она.
— Зачем нам Сангушко.
Она по-прежнему ничего не понимала, а отец Антонио приблизился к ней и посмотрел глаза. В келье слабо мерцала лампадка, и Марыся успела заметить, что взгляд этот какой-то особенный. Не такой, к которому привыкла. Она хотела что-то сказать, но Антонио — теперь это был уже не отец Антонио, а тот самый Антонио, любви которого ожидали самые достойные женщины Рима, тяжело вздыхая, произнес:
— Не надо слов, дитя мое.
С расстояния так сильно дунул на лампадку, что она сразу же погасла, и сжал Марысю в крепких объятьях.
В мыслях она неоднократно переживала подобный момент и ожидала его. Но теперь, когда до желаемого осталось так немного, к своему изумлению, запротестовала:
— Святой отец, что вы делаете?
Антонио не обратил на это внимания. Подхватил Марысю на руки и понес на постель. Марыся пыталась вырываться, но этим еще больше возбуждала в нем страсть. Чувствуя, как она тяжело дышит, Антонио понял, что не нужно стесняться своего поступка. Необходимо просто успокоить девушку — такую уже податливую, но вместе с тем готовую еще инстинктивно противиться:
— Дитя мое, кроме тебя, мне никто не нужен.
Ей стало сладко от этих слов, но не сдавалась:
— Это же большой грех, святой отец.
— В чем грех? В том, что я тебя люблю?
— Вы же клялись умертвить плоть.
— Моя плоть требует тебя.
Оба понимали, что находятся у той черты, перейти которую им никто не сможет помешать. Не вправе сделать это, потому что нет ничего на земле сильнее любви.
— Но я боюсь греха.
Марыся шептала, задыхаясь от чувства, наполнившего ее.
— Грех для того и существует, чтобы потом покаяться.
— Прав…
Она не успела договорить, потому что Антонио подмял ее под себя и начал срывать одежду. Марыся вздохнула тяжело, словно готовясь сбросить с себя огромную тяжесть, из ее уст прозвучало то, чего Антонио давно ожидал:
— Я сама…
— Поспеши, дитя мое, — обрадованный ее согласием, Антонио начал раздеваться.
Когда Марыся легла перед ним нагая, от белизны ее тела, как показалось ему, в келье сразу посветлело. Он успел промолвить:
— Чудо ты мое неповторимое.
Навалившись на девушку, Антонио начал страстно, задыхаясь, целовать шею, грудь — по-девичьи упругую и полностью не сформировавшуюся. Шептал красивые слова, которые были известны только ему одному. А Марыся стонала.
Стоны ее, которые сливались со вздохами, еще больше заводили Антонио, придавали его движениям такую силу, что, казалось, еще несколько минут — и башня, в которой находится келья, расшатается, не удержится, погребет под собой два обнаженных тела, слившихся воедино…