жет ее не заинтересовать. Но постаралась не выдать своего волнения:
— Я слушаю вас…
— Ждите сватов, княгиня.
— Каких сватов? — ненароком вырвалось у нее.
Отец Антонио удивился:
— Аль у княгини нет дочери?
— Ребенок она еще!
— Ребенок, но милый, прекрасный, очаровательный…
— …непослушный, капризный, себе на уме, — Беата не прятала своего раздражения. — Вы это хотели сказать мне, святой отец?!
Он, однако, проявил удивительное спокойствие:
— Я не только как духовный наставник пришел, а как друг…
— Друг, который днями отсутствовал!
— Забудем об этом…
Она поняла, что на самом деле лучше забыть. В ее же собственных интересах, неизвестно, как будут развиваться события. Если поставлена, как говорится, перед фактом, важно хотя бы знать, кто приедет свататься. А такая информация у отца Антонио, конечно, есть.
— Забудем, — согласилась княгиня после некоторого молчания.
— В таком случае сообщаю. Уже есть несколько человек, которые не сегодня, так завтра могут появиться в Остроге в качестве женихов.
— Откуда такая информация?
— Это важно?
— А все же?
— Не будем отнимать время ненужными разговорами, — отец Антонио дал понять, что нет смысла дальше касаться этого вопроса.
Да и при всем желании он не мог открыть источник своей информации, потому что за этим стояли высокопоставленные духовные лица, которые не могли допустить, чтобы Гальшка вышла замуж за православного. Точно так же они не желали, чтобы мужем ее стал небогатый католик, в обоих случаях богатства Острожских нельзя будет в нужном объеме использовать для финансирования перспективных католических проектов. В курсе всего был и польский король Сигизмунд Август, сын Сигизмунда и Бонны Сфорца. Поскольку он и сам являлся католиком, то всячески поддерживал эти намерения.
— В таком случае, кто эти возможные женихи?
— Иной разговор.
— Не тяните, святой отец…
— Всех, конечно, назвать не могу, — он продолжал ту игру, которая позволяла ему, как в сети, втягивать Беату, а тем самым появлялась возможность заранее подавлять волю княгини, если она в чем не согласится.
— Хотя бы несколько человек, — попросила умоляюще.
— Несколько?
— Одной-двух кандидатур хватит, — задумалась. — Для начала хватит.
— Так не пойдет, княгиня, — Чеккино изменился в лице. — При всем желании не могу сказать все, что знаю.
— Хотя бы три…
— Так и быть, — согласился он.
— Я слушаю…
— Фамилия Губский вам что-нибудь говорит?
— Губский? — Беата задумалась. — Не припоминанию.
— Откуда-то с Московии.
— С Московии? Еще чего!
— Он утверждает, что его дедушка хорошо знал князя Константина Ивановича.
— Этот ваш Губский считает меня дурой?!
— Почему мой?
— Интересно, какие общие интересы могли быть у дедушки Губского с князем Константином Ивановичем? Острожский громил московцев под Оршей! Я что, не знаю этого! — она победоносно посмотрела на римского посланника, будто мысленно упрекая, что он сам отыскал Губского.
Но Чеккино спокойно сообщил:
— Говорит, что восхищается мужеством Острожских. Хочет с ними породниться.
— И ничего лучшего не придумал?
— Нет, — искреннее ответил отец Антонио.
— И, конечно же, этот Губский православный.
— Православный.
— Мне что, своих православных не хватает, чтобы их заказывать из Московии?!
— Полностью согласен.
— Так зачем мне голову морочить?! — опять не удержалась Беата.
— Княгиня, мы же договорились, что я только называю кандидатуры.
— Извиняюсь, святой отец. Кто следующий?
— Дмитрий Вишневецкий…
— Настаивает?
— На чем настаивает?
— Хочет сватов прислать? — уточнила княгиня.
— Конечно.
— Пусть присылает!
Отец Антонио так и не понял, насколько серьезно она это произнесла, но выяснять не стал, а решил назвать третью кандидатуру. И начал с вопроса:
— Надеюсь, княгиня, вы слышали о подольском воеводе Яне Молецком?
— Слышать-то слышала, но…
— У Молецкого есть сын Николай.
— Он хочет свататься?
— Собирается прислать сватом Николая Радзивилла.
— Сына гетмана Радзивилла и княгини Клементины?
— Верно.
— Ожидаю.
Лицо Беаты стало сосредоточенным, но на нем не дрогнул ни один мускул. И опять трудно было догадаться, что прячется за этим «ожидаю».
Посчитав свою миссию выполненной, отец Антонио собрался уходить. Беата решила уколоть его:
— Спешите, святой отец?
Он и в самом деле торопился, поэтому честно признался:
— Дела, княгиня.
Ей хотелось съязвить: «С Марысей!» — но промолчала. Однако если бы сказала, то отцу Антонио, чего доброго, могло бы стать плохо, потому что он собирался на свидание с горничной. Хотя не на такую встречу, которую имела в виду Беата, а деловую.
Добившись от Марыси взаимности, начал избегать ее, поразившись цинизму, с которым она отнеслась к произошедшему между ними. Конечно, видел и слышал нечто подобное, но обычно это случалось, когда отношения с той или иной женщиной заходили так далеко, что само собой исчезал всякий стыд. А здесь так повела себя непорочная девушка.
Было чему удивиться и о чем беспокоиться. Но, дав себе слово, больше никогда не иметь с Марысей ничего общего, он вскоре не устоял. И еще больше пожалел. Особенно после того, когда она, еще несколько раз наведавшись к нему в келью к полуночи, пробыла до самого утра. Был настолько измучен, что не мог прийти в себя несколько дней, проклиная ту минуту, когда бросил на горничную страстный, полный любовной утехи взгляд. А еще вынужден был признать, что итальянки выглядят девочками в сравнении с опытной женщиной, познавшей все прелести любви. Если бы не знал, ни за что не поверил бы, что Марыся еще недавно была девушкой, которая только мечтала о любви.
Он не хотел ее больше видеть, а когда видел, давал понять, чтобы не приходила в келью. Говорил об этом и намеками, и прямо, но Марысе как с гуся вода. Только добился, чтобы визиты ее стали более редкими. Когда же дал понять, что пора совсем расстаться, вспыхнула как искра:
— Износился, святой отец?
— Я? — задал он глупый вопрос.
— Конечно, не я же!
Ему бы промолчать, а он начал не оправдываться, а стыдить горничную.
— Это я греховна? — обозлилась она после нравоучений.
Глаза ее в темноте сверкали, словно два ярких уголька. Вскочила, начала одеваться, с трудом попадая в одежду:
— Да тебе за то, что вытворял с итальянскими б…и, ада мало!
Угораздило же его однажды поведать ей о своих римских приключениях, — видимо, такой уж характер у мужчин. Если нет рядом друзей, чтобы похвастаться любовными похождениями, то можно кое-что и очередной любовнице рассказать.
Марыся тогда так хлопнула дверью, что отец Антонио удивился, как она с петель не слетела. Еще больше удивился, что никто ничего не слышал. Видимо, очень крепко спали в замке. Даже охрана.
Убедившись, что о случившемся никто не знает, успокоился. Только очень боялся, случайно встречаясь с девушкой, чтобы чего-нибудь не выкинула. Но и она, пожалуй, одумалась. Разве что могла издевательски посмотреть прямо в глаза, давая понять, что он, как мужчина, для нее не существует.
Однако Чеккино переживал не от того, хотя и было задето его достоинство, сколько из-за отсутствия контактов с Марысей, ведь это лишало возможности своевременно получать нужную информацию о происходящем.
Марыся постоянно находилась там, где собиралось немало людей. Была и среди тех, кто обслуживал балы, которые регулярно проводились в замке. А на них отца Антонио приглашали далеко не всегда. И причина не в Беате, хоть он и начал замечать, что несколько изменила свое отношение к нему, а в князе Константине. Он ему при первой встрече не очень понравился. Правда, здесь нелюбовь, если можно так сказать, взаимная. А во время балов, других мероприятий, когда вино рекой льется, а языки сами собой развязываются, можно узнать много интересного. Так что без Марыси не обойтись, поэтому и решил первым пойти на примирение.
Когда в очередной раз повстречал ее, она собралась, как обычно, стрельнув уничтожающим взглядом, пройти мимо, преодолел в себе гордыню, спросил:
— Куда спешишь, дитя мое?
Марыся не ожидала этого. Так внезапно остановилась, что даже по инерции подалась вперед.
— Вас, святой отец, женщины начали интересовать? — спросила довольно громко.
Он боязливо осмотрелся по сторонам, попросил:
— Можно тише.
— Ну и пугливый вы, святой отец.
В ее взгляде он, правда, не увидел недавней насмешки, не чувствовалось в нем и прежней ненависти, а только присутствовала какая-то необъяснимая тоска. Она бывает у человека, внезапно ощутившего радость в жизни и вдруг осознавшего, что его счастье мимолетное. Проходит время, и оно исчезает, остается только серость будней и суровая проза бытия.
— А ты только со мной такая смелая?
Произнес он эти слова и увидел, что лицо Марыси посветлело, стало привлекательным, как и тогда, когда впервые приметил ее, а сердце опытного ловеласа забилось в ожидании ощутить во всей полноте радость любви.
— Приходится быть смелой, — сложно было понять, чего в сказанном больше, иронии или констатации.
Не понимала Марыся или не хотела понимать, что подобный разговор неуместен. Особенно, если принять во внимание, что беседует не с обычным мужчиной, а с римским посланником. Поэтому отец Антонио поспешил предупредить возможную неприятность, которая могла ожидать обоих, если на них обратят пристальное внимание:
— Нам нужно встретиться.
По ее взгляду чувствовалось, что она давно ожидает этого момента. Даже не смогла скрыть своего волнения. К ее лицу прилила кровь, а под одеждой — сразу это заметил — заволновалась грудь. Да и дышать Марыся стала как-то тяжело, словно он впервые обнял ее.
Однако он предлагал вовсе не ту встречу, о которой мечтала она, и поспешил внести ясность: