Поначалу не хотела выходить к нему, но он передал через слуг, что приехал неслучайно, имел разговор с княгиней Беатой. То ли это подействовало на Гальшку, то ли обычный интерес способствовал тому, согласилась его принять. А Лукаш, появившийся перед ней, удивил не только своей чрезмерно нарядной одеждой, но и тем, что держал в руке букет цветов.
Княжна успела только подумать: «Кто же это надоумил?…» — как мужчина уже протянул цветы:
— Тебе, моя дорогая.
Отказаться не могла. Иначе проявит элементарное бескультурье. Да и тешила себя тем, что этот подарок ни к чему не обязывает. А Гурко, видя, что произвел приятное впечатление на всех, кто при этом присутствовал, улыбаясь, осматривался по сторонам. Его взгляд задержался на горничной, и Лукаш незаметно улыбнулся. Но Марыся ни чем не выдала, что они с графом успели познакомиться. Только громко сказала подруге, стоящей рядом, чтобы все слышали, а прежде всего Гальшка:
— Вот это настоящий мужчина!
Лукаш обрадовался, ведь Марыся специально сказала это, чтобы Гальшка поняла, каким женихам нужно отдавать предпочтение. Догадалась и Гальшка. Одновременно еще больше убедилась, что горничная и граф хорошо знакомы. Впрочем, от этого легче не стало — предстоял непростой разговор с Гурко. А еще понимала, что должна пригласить его к себе в комнату. Не беседовать же на людях.
Это понимал и он.
— Может, уединимся, княжна? — сказал таким тоном, будто уже был хозяином этого замка. Но она на это не обратила внимания. Была благодарна за то, что освободил от необходимости произнести те слова, которые так не хотелось говорить.
— Уединимся, граф, — согласилась и даже позволила себе улыбнуться.
Когда остались вдвоем, поначалу также старалась быть учтивой, не подавая вида, насколько неожиданный гость ей противен:
— Если вы не против, прикажу накрыть стол.
— Можно и позже, а теперь разве только легкого вина, — ответил граф, не скрывая, как ему приятно находится с ней рядом. — В твоем присутствии, мое очарование, и так голова кружится.
— Может быть, граф вчера хорошо выпил?
— Как вы могли, княжна, так подумать? — искренно воскликнул Гурко. — К тебе я только со свежей головой и чистыми чувствами.
— Марыся, — позвала она, а когда горничная появилась, приказала: — Легкого вина нам.
— Ваша горничная? — спросил Лукаш, когда Марыся отправилась за вином.
— А граф не знает? — в голосе Гальшки почувствовалась ирония.
— Видел как-то во дворе, — спокойно ответил Гурко.
— И только?
«Неужели о чем-то догадывается? — мелькнула мысль. — Или Марыся проговорилась? Надо не выдавать себя».
— Ревнуешь? — улыбнулся он довольно.
Этот вопрос застиг Гальшку врасплох. Она опешила, не зная, что и ответить. Гурко только это и надо было.
— Если ревнуешь — значит, любишь, — обрадовался.
— Вы так считаете? — с трудом выдавила из себя.
Лукаш решил, что время переходить к главному, ради чего приехал. Но, прежде напомнил:
— Никто, кроме тебя, мне не нужен.
— Слышала уже, — княжна ответила безразлично, словно это касалось кого-то другого.
Ей надоела эта игра, понимала, необходимо прямо заявить Гурко, что своего решения менять не собирается, — ему никогда не быть ее мужем. В то, что мать дала согласие на брак, не верила. Если бы было так, не удержался бы, привел веские доводы в свою пользу. Не может такой недалекий человек долго молчать. А Гурко делал это специально. И момент настал открыть свои намерения.
— Хорошо, что вы помните, как я к вам отношусь, — сказал Лукаш.
— Но вы, видимо, забыли, как я к вам отношусь? — Гальшка повысила голос.
— Это уже не имеет значения.
— Что-либо изменилось?
— Ваша мать дала согласие! — победно заявил Гурко.
После сказанного он ожидал чего угодно, но не мог представить, что Гальшка отнесется так спокойно.
— Граф, подождем возвращения матери из Кракова, — она своим внешним безразличием старалась не выдать того, что происходило в душе.
— Нет смысла, — возразил Лукаш.
— Чем вы докажете, что моя мать приняла такое решение?
— Этим! — Гурко достал из кармана ожерелье.
— Где вы его взяли?
— Она передала его мне.
— Зачем? — машинально спросила Гальшка. Мелькнула мысль, что, возможно, Гурко украл его, но этот вариант отпадал. Граф в ее комнату никогда не заходил. Это могла сделать Марыся…
Лукаш осознавал, какие сомнения одолевают княжну, поэтому понял, что время расставить все точки, а сделать это нужно убедительно.
— Беата, отъезжая в Краков, взяла ожерелье с собой, — объяснил он.
«А ведь и правда… — подумала Гальшка. — Когда я после отъезда матери заглянула в сундучок, то ожерелья там не было, лежал только перстень. Шум поднимать не стала, надеялась, что оно обязательно найдется. Получается, что мать взяла его».
— А в Кракове, — продолжал Лукаш, — когда король заявил, что свое решение отменять не собирается, твоя мать согласилась, чтобы ты стала моей женой.
— Могла бы приехать и все сказать! — Гальшка не хотела верить в то, что произошло.
— Решила подольше побыть там. Да и разве ожерелье не является доказательством согласия?
Возможно, если бы Гальшка была не столь экспрессивна, меньше поддавалась эмоциям, отнеслась бы ко всему более спокойно, заявила бы графу, что спешить с венчанием не стоит. Но не смогла совладать с собой, вспыхнула, покраснела.
Родная мать в очередной раз предала. Не приняла во внимание, что Гальшка и слышать о Гурко не желает. Да разве думала она когда-либо о дочери? Что ж, пусть будет так. Еще неизвестно, кому хуже будет, когда выйдет замуж за графа.
— Для меня слово матери — закон, — обреченно сказала она Лукашу. Но покорность была обманчивой. Ее настроение могло меняться несколько раз на день, а поведение заранее невозможно было предугадать.
Гурко, боясь, что Беата вернется из Кракова преждевременно, с венчанием поспешил, чтобы по возвращении поставить Острожскую перед фактом. Пусть возмущается, пусть грозит, ничто уже невозможно будет изменить. Если потребуется, король на помощь придет. Никто и никогда не сможет отнять у него Гальшку, его законную жену.
Во время венчания княжна вела себя так, словно кто-то другой, а не она, идет под венец. Опустив голову, не слушала ксендза, думала о своем. Мысли были нерадостными. Понимала, что поступила опрометчиво, сразу же согласившись. Лучше было бы дождаться возращения матери. Но ничего уже нельзя было изменить. Так и простояла до конца венчания в глубоком раздумье, не замечая присутствия Гурко.
Ему же было не до того, чтобы пытаться узнать, что на душе у невесты. Главное свершилось. Если о чем и думал, так не столько о ней, как о богатствах, которые после венчания станут его. Это приносило такую большую радость, что, если бы появилась возможность, запел бы.
Свадьбу организовал с размахом. Его мало интересовало, что Гальшка не слишком веселая. Придерживался принципа: стерпится — слюбится. А не слюбится, переживать из-за этого не нужно. Можно и без любви получать радость от семейной жизни.
Однако трудности во взаимоотношениях с княжной возникли в день свадьбы, когда подгулявшие гости начали расходиться в отведенные им комнаты, а некоторые вовсе засыпали за столом. Сопровождая ее в спальню, хотел сразу войти сам, но она остановила:
— Обожди.
Это огорчило, однако настаивать не стал, тем более супруга успокоила:
— Придешь позже… Очень устала.
— Ладно, — согласился Лукаш.
Выждав, как ему показалось, нужное время, направился к спальне жены. Взялся за ручку двери, но она не открывалась. Решил, что, возможно, появились какие-то неполадки в замке, поэтому еще раз дернул ручку. Она проворачивалась свободно. Значит, дверь заперта изнутри.
Чтобы не поднимать лишнего шума, осторожно постучал. Тишина. Постучал еще раз, для верности приложил ухо к двери. Создавалось впечатление, что в спальне никого нет, но Лукаш точно знал, что жена там.
— Гальшка, — прошептал он, — открой.
Тишина.
— Это я…
Тишина.
Дернул сильнее, потом опять постучал.
— Открывай, — закричал он.
— Не открою, — наконец послышалось за дверью.
— Ах, так! — взорвался Гурко. — Я выбью дверь!
— Я тебе не жена!
Гурко взревел, немного отбежав от двери, с размаху ударил по ней. Дверь зашаталась, но устояла. Лукаш повторил. На этот раз дверь распахнулась. Он влетел в спальню. Испуганная Гальшка забилась в угол.
— Не жена мне?! — Лукаш ударил ее по лицу.
— Не жена! — в порыве выкрикнула девушка.
— Получай! — граф ударил кулаком ее в живот.
Гальшка повалилась на пол.
— Поднимайся! — закричал.
Она с трудом поднялась, ни слова не говоря, посмотрела с ненавистью.
— А теперь в постель! — скомандовал Лукаш.
— Нет!
— Кому сказано!
— Да не муж вы мне! Не муж…
Гурко, не обращая внимания, что дверь приоткрыта, еще раз ударив жену, подхватил ее на руки.
— Нет! Нет! — продолжала сопротивляться Гальшка.
— Замолкни, стерва! — Лукаш одной рукой затиснул ей рот, а другой начал срывать одежду.
Гальшка успела укусить его за руку. Озлобленный, он нанес ей несколько ударов, после которых княжна утратила сознание, набросившись, хрипя то ли от страсти, то ли от злобы на ту, что даже после венчания отказывается считать его законным мужем.
Глава 26
…Если бы кто-то не был знаком с событиями, которые предшествовали этому, мог бы подумать, что граф сошел с ума: Гурко, собрав войско и вооружив его, насколько позволяли собственные средства, приобретя даже артиллерию, начал штурм мужского монастыря доминиканцев, расположенного во Львове.
Дело в том, что для всех причина подобной агрессивности Лукаша не являлась секретом. Более того, находилось немало тех, что полностью оправдывал действия графа, а некоторые даже заявляли, что подобным образом на его месте поступил бы любой мужчина.