У Филиппа не осталось причин отказывать. Он вытащил шпагу из ножен и сквозь решетку передал Шарни.
Шарни с поклоном взял ее.
– Так значит, ты – дворянин, – процедил он, поворачиваясь к Рето. – Ты – дворянин и пишешь такие гнусности о королеве Франции! Хорошо, подними шпагу и докажи, что ты дворянин.
Но Рето не шелохнулся. Похоже, шпага, лежавшая у его ног, внушала ему такой же ужас, как секунду назад трость, поднятая над головой.
– Черт подери! – негодующе воскликнул Филипп. – Да откройте же мне наконец калитку.
– Простите, сударь, – заметил Шарни, – но вы сами признали, что сначала этот человек принадлежит мне.
– Тогда поторопитесь и заканчивайте, потому что я тоже тороплюсь начать.
– Я должен сначала исчерпать все средства, прежде чем прибегнуть к крайнему, – отозвался Шарни. – Видите ли, я считаю, что удары тростью столь же неприятны для того, кто их наносит, как и для того, кто их получает, но, поскольку этот господин предпочитает удары тростью удару шпагой, он получит то, что желает.
И едва молодой человек закончил свою речь, как пронзительный крик газетчика подтвердил, что Шарни перешел от слов к действиям. Вслед за первым последовало еще несколько сильнейших ударов, и каждый вышибал из Рето вопль, громкость которого соответствовала причиненной им боли.
Эти вопли привлекли внимание старухи Альдегонды, но Шарни реагировал на се крики не больше, чем на стенания ее хозяина.
Все это время Филипп, который пребывал в положении Адама, находящегося за воротами Эдема, метался, подобно медведю, чующему, как из-за решетки доносится запах кровавого мяса.
Наконец Шарни, уставший наносить удары, остановился, а Рето, уставший получать их, повергся наземь.
– Ну что, вы закончили, сударь? – осведомился Филипп.
– Да, – ответил Шарни.
– Тогда будьте добры, верните мне мою шпагу, поскольку она вам не нужна, и откройте калитку.
– Сударь! Сударь! – запричитал Рето, обращаясь к Шарни, поскольку надеялся найти защитника в человеке, который уже свел с ним счеты.
– Вы должны понять, я не могу оставить этого господина за дверью и поэтому вынужден ему открыть, – объявил Шарни.
– Это же медленное убийство! – закричал Рето. – Лучше уж прикончите меня одним ударом шпаги!
– Не беспокойтесь, – промолвил Шарни. – Я уверен, что теперь господин де Таверне и пальцем не тронет вас.
– И вы правы, – с безмерным презрением подтвердил Филипп. – Я не трону его. Он уже получил свою порцию ударов, а закон гласит: «Non bis in idem»[82]. Но тут еще остались номера газеты, и их нужно уничтожить.
– Совершенно верно! – воскликнул Шарни. – Вот видите, ум хорошо, а два лучше. Я забыл бы про них. Да, а каким чудом, господин де Таверне, вы оказались у этой калитки?
– А вот каким, – сообщил Филипп. – Я осведомился в квартале насчет привычек этого мерзавца. Узнал, что, когда ему наступают на хвост, он имеет обыкновение давать деру. Я поинтересовался, как он убегает, и подумал, что лучше будет воспользоваться потайной дверью, а не той, которая открыта для всех, и что ежели я пройду в потайную дверь, то захвачу лису в ее норе. Мысль об отмщении пришла и вам, но вы поторопились, не собрали полных сведений и явились к нему через дверь, известную всем и каждому, так что, если бы я, по счастью, не оказался тут, этот негодяй улизнул бы от вас.
– И я страшно рад, что вы тут оказались. Идемте, господин де Таверне, этот мерзавец сейчас отведет нас к своему печатному станку.
– Но мой станок не здесь, – сказал Рего.
– Врешь! – угрожающе воскликнул де Шарни.
– Нет, нет, – вступился Филипп. – Вы убедитесь, что он говорит правду. Набор уже рассыпан, у него здесь только тираж. Причем весь тираж, за исключением тысячи номеров, проданных господину Калиостро.
– Тогда он при нас разорвет все газеты.
– Нет уж, пусть лучше сожжет, так будет верней.
И Филипп, как бы подтверждая свою решимость получить удовлетворение именно таким образом, подтолкнул Рето в сторону его лавки.
9. Как двое друзей стали врагами
Меж тем Альдегонда, слыша крики хозяина и обнаружив, что дверь заперта, помчалась за стражей.
Но до ее возвращения у Филиппа и Шарни было время разжечь яркий огонь из нескольких газет, а потом побросать туда очередные разодранные экземпляры, которые тут же вспыхивали, стоило их лизнуть языку пламени.
Молодые люди приступали уже к последним номерам, когда стража, предводительствуемая Альдегондой, подошла к решетке; за стражей следовало не меньше сотни уличных мальчишек, зевак и кумушек.
Приклад первого ружья опустился на каменные плиты вестибюля в тот самый миг, когда вспыхнул последний номер газеты.
К счастью, Филипп и Шарни знали путь к спасению, каковой им неосторожно показал Рето; они выскочили в потайной коридор, закрыли дверь на задвижку, вышли через калитку на улицу Старых Августинцев, заперли ее на ключ, а ключ бросили в сточную канаву.
Все это время Рето, оказавшийся свободным, громогласно звал на помощь, кричал, что ему грозит смерть, что его убивают, а Альдегонда, увидев на стеклах отблески языков пламени, завопила: «Пожар!»
Фузилеры вошли в лавку, но так как молодые люди сбежали, а огонь погас, не сочли необходимым продолжать расследование; оставив Рето смазывать спину камфарной водкой, они вернулись к себе на гауптвахту.
Однако толпа, которая куда любопытней стражи, чуть ли не до полудня толкалась во дворе г-на Рето, втайне надеясь, что повторится утренняя сцена.
Альдегонда в отчаянии проклинала Марию Антуанетту, честя ее австриячкой, и благословляла г-на Калиостро, именуя его покровителем литературы.
Когда молодые люди оказались на улице Старых Августинцев, Шарни обратился к Таверне:
– Сударь, теперь, когда мы завершили расправу, могу ли я надеяться, что буду иметь счастье в чем-то оказаться полезным вам?
– Тысяча благодарностей, сударь, я тоже собирался задать вам этот вопрос.
– Благодарю вас. Я приехал сюда по личным делам, которые задержат меня в Париже, вероятно, до второй половины дня.
– Я тоже, сударь, здесь по личным делам.
– В таком случае позвольте мне откланяться и поверьте, я благословляю судьбу за счастье встретиться с вами.
– Позвольте, сударь, ответить вам тем же самым и добавить, что я искренне желаю, чтобы дело, из-за которого вы приехали, удачно завершилось.
Молодые люди улыбнулись друг другу и с преувеличенной любезностью раскланялись; было видно, что слова, которыми они только что обменивались, произносили лишь их уста, но не более.
Распрощавшись, они направились в противоположные стороны: Филипп вверх, к бульварам, Шарни вниз, к реке.
Прежде чем они потеряли друг друга из виду, оба раза по три обернулись. Шарни от реки пошел вверх по улице Борепер, затем по улице Ренар, Гранд-Юрлер, Жан-Робер, Гравилье, Пастуреле, Перш, Кюльтюр-Сент-Катрин, Сент-Анастази и вышел к улице Сен-Луи. По улице Сен-Луи он пошел вниз, в сторону улицы Нев-Сен-Жиль.
Однако, приближаясь к ней, он обнаружил, что с другого конца улицы Сен-Луи навстречу поднимается молодой человек, показавшийся ему знакомым. Раза два Шарни в сомнении останавливался, но скоро все сомнения рассеялись. К нему приближался Филипп.
Филипп, в свой черед, свернул на улицу Моконсейль, пошел по улицам Ур, Гренье-Сен-Лазар, Мишель-ле-Конт, Вьей-Одриет, Ом-Арме, Розье, миновал особняк Ламуаньон на улице Шиповника и вышел на угол улиц Сен-Луи и Эту-Сент-Катрин.
Встретились молодые люди у начала Нев-Сен-Жиль.
Оба остановились, взглянули друг на друга, но на сей раз в глазах каждого ясно отражались его мысли.
Ведь у каждого из них было одно и то же намерение: пойти потребовать объяснений у графа Калиостро.
Так что никто из них не сомневался касательно планов другого.
– Господин де Шарни, – обратился Филипп, – я оставил вам продавца, так что вы могли бы оставить мне покупателя. Я дал вам поработать тростью, дайте мне поработать шпагой.
– Сударь, – отозвался Шарни, – вы сделали мне эту уступку, насколько я понимаю, потому что я пришел первый, и не более того.
– Да, но сюда я пришел одновременно с вами, и к тому же я сказал вам об этом, так что теперь ни о какой уступке и речи быть не может.
– А кто вам сказал, сударь, что я прошу уступки? Я отстаиваю свое право, только и всего.
И в чем же, по-вашему, состоит ваше право, господин де Шарни?
– Заставить господина Калиостро сжечь тысячу номеров, купленных у этого мерзавца.
– Прошу вас припомнить, сударь, что на улице Монторгейль мне первому пришла мысль сжечь газеты.
– Пусть так. Вы заставили сжечь газеты на улице Монторгейль, я заставлю порвать их на Нев-Сен-Жиль.
– Сударь, я в отчаянии, что мне приходится это вам говорить, но я самым серьезным образом объявляю, что намерен первым иметь дело с графом Калиостро.
– Все, что я могу сделать для вас, сударь, – это положиться на волю судьбы: я подброшу луидор, и тот из нас, кто выиграет, получает первенство.
– Благодарю вас, сударь, но мне обычно не везет, так что я боюсь проиграть.
И Филипп хотел продолжить свой путь. Де Шарни остановил его.
– Сударь, – сказал он, – позвольте вас на два слова, и думаю, мы поймем друг друга.
Филипп резко обернулся. В голосе де Шарни ему почудилась угроза, и это его обрадовало.
– Слушаю вас, – бросил он.
– А что, если мы поедем требовать удовлетворения у господина Калиостро через Булонский лес? Разумеется, это большой крюк, но зато, уверен, мы решим наш спор. Один из нас, вероятно, отстанет по дороге, а тот, кто вернется, не должен будет никому давать отчета.
– Сударь, – отвечал Филипп, – своим предложением вы опередили меня. Действительно, этим все будет решено. Не соблаговолите ли сказать, где мы встретимся?
– Сударь, если вам не претит мое общество…
– Простите?
– Мы можем поехать вместе. Я приказал моей карете ждать меня на Королевской площади. Как вам известно, это в двух шагах.