– О ваше величество, – отвечала Жанна, ободренная такой откровенностью, а главное, состоянием королевы, – я не знаю, думал ли кардинал о богомолках, когда с таким пылом говорил мне о добродетелях вашего величества, но зато я видела, что свои красивые руки он при этом не поднял в воздух, а прижал к сердцу.
Королева покачала головой и несколько принужденно рассмеялась.
«Вот те на! – подумала Жанна. – Неужели дела обстоят гораздо лучше, чем я надеялась? Неужели досада станет нашим союзником? Ну, тогда нам будет совсем просто».
Но королева тут же приняла безразличный и неприступный вид.
– Продолжайте, – велела она.
– О ваше величество, вы меня парализуете. Скромность, заставляющая его даже отвергать хвалы…
– Это вы о кардинале? Ну-ну…
– Но почему, ваше величество?
– Потому, графиня, что скромность его мне кажется подозрительной.
– Мне не следует, – крайне почтительно ответила Жанна, – защищать того, кто имел несчастье впасть в немилость у вашего величества. Я ни минуты не сомневаюсь в его виновности, ибо он прогневал королеву.
– Господин де Роган не прогневал меня, он меня оскорбил. Но я – королева и христианка, и, следовательно, вдвойне обязана забыть об оскорблении.
Королева произнесла эти слова с лишь ей одной свойственной царственной добротой.
Жанна промолчала.
– Вы ничего не хотите сказать?
– Я вызвала бы неудовольствие вашего величества и навлекла бы на себя немилость и порицание, высказав суждение, не совпадающее с королевским.
– Вы придерживаетесь касательно кардинала иного мнения, нежели я?
– Совершенно противоположного, ваше величество.
– В тот день, когда вы узнаете, что делал принц Луи, дабы навредить мне, вы так не станете говорить.
– Я знаю лишь то, что видела, а видела я то, что он делал, дабы услужить вашему величеству.
– Говорил учтивые слова?
Жанна поклонилась.
– Был почтителен, сетовал, рассыпался в комплиментах? – продолжала Мария Антуанетта.
Жанна молчала.
– Вы питаете к кардиналу столь пылкую приязнь, графиня, что я больше не стану переубеждать вас.
И королева рассмеялась.
– Я предпочла бы, ваше величество, чтобы вы разгневались, а не рассмеялись, – промолвила Жанна. – В чувстве, которое питает к вам кардинал, столько преклонения, что я уверена: он умер бы, увидев, что королева смеется над ним.
– Однако он изрядно переменился.
– Но ваше величество соблаговолили говорить мне в прошлый раз, что господин де Роган вот уже десять лет, как страстно…
– Я пошутила, графиня, – сухо бросила королева.
Жанне пришлось замолчать, и Марии Антуанетте показалось, будто графиня отказалась от борьбы, но это была большая ошибка. Тот миг, когда женщины подобного типа, в которых совмещены тигр и змея, отступают, всегда является прелюдией к нападению; сосредоточенная передышка предшествует броску.
– Вы упомянули про ожерелье, – неосторожно вспомнила королева. – Признайтесь, вы думали о нем.
– Днем и ночью, ваше величество, – с радостью воскликнула Жанна. Такую же радость испытывает полководец на поле боя, видя, что противник совершил роковую ошибку. – Оно прекрасно и пойдет вашему величеству.
– Пойдет?
– Да, ваше величество, пойдет.
– Разве оно не продано?
– Да, продано.
– Португальскому послу?
Жанна отрицательно покачала головой.
– Нет? – радостно переспросила королева.
– Нет, ваше величество.
– Но кому же тогда?
– Его купил господин де Роган.
Королева подскочила от неожиданности, но тут же холодно протянула:
– Ах, вот как…
– Поверьте, ваше величество, – с красноречием, исполненным вдохновения и пыла, принялась убеждать ее Жанна, – господин де Роган совершил прекрасный поступок. То был благородный порыв. Ах, какой дивный порыв! А возвышенная душа вашего величества не может не испытывать симпатии к добрым и высоким чувствам. Должна вам признаться, что, как только господин де Роган услышал от меня о временных затруднениях вашего величества, он воскликнул:
«Как! Королева Франции отказалась от того, от чего не решилась бы отказаться жена генерального откупщика? Да этак французская королева в один прекрасный день принуждена будет увидеть, что госпожа де Неккер щеголяет в этих бриллиантах!»
Господин де Роган еще не знал, что португальский посол ведет переговоры о покупке ожерелья. Я рассказала ему и про это. Его негодование усилилось.
«Нет, – объявил он, – речь уже идет не о том, чтобы доставить удовольствие королеве. Речь идет о королевском достоинстве. Мне известны настроения при иностранных дворах, известны их тщеславие и кичливость. Там будут смеяться над королевой Франции, у которой нет денег, чтобы удовлетворить свою законную прихоть. Нет, этому не бывать!»
И он тут же ушел от меня. Через час я узнала, что он купил ожерелье.
– За полтора миллиона ливров?
– За миллион шестьсот.
– А с какой целью он его покупал?
– Чтобы оно, уж коль не может принадлежать вашему величеству, не могло принадлежать никакой другой женщине.
– А вы уверены, что господин де Роган купил его не затем, чтобы подарить какой-нибудь своей любовнице?
– Я убеждена, он сделал это скорее с целью уничтожить его, чтобы оно не могло украшать ничью шею, кроме шеи королевы.
Мария Антуанетта задумалась, и на ее благородном лице можно было совершенно ясно прочесть все, что происходило у нее в душе.
– Господин де Роган прекрасно показал себя, – наконец произнесла она. – Это благородный поступок и тонкое доказательство преданности.
Жанна с восторгом слушала эти слова.
– Поблагодарите господина де Рогана, – продолжала королева.
– О ваше величество, с радостью!
– Добавьте, что господин де Роган доказал мне свою дружбу, и я как порядочный человек, если воспользоваться выражением Екатерины, принимаю его дружбу и считаю себя обязанной отплатить за нее. Одним словом, я принимаю, но не дар господина де Рогана.
– А что же?
– А чувства, которые им двигали. Господин де Роган решился истратить собственные деньги или свой кредит, чтобы доставить мне удовольствие. Я все ему возмещу. Полагаю, Бемер потребовал задаток?
– Да, ваше величество.
– Сколько? Двести тысяч ливров?
– Двести пятьдесят.
– Это как раз трехмесячное содержание, которое мне дает король. Его как раз сегодня принесли мне раньше срока, но это неважно, главное, что принесли.
Королева позвонила, явились горничные, которые завернули ее в подогретые простыни тонкого батиста, после чего одели.
Пройдя вместе с Жанной к себе в кабинет, королева сказала:
– Откройте, пожалуйста, ящик.
– Верхний?
– Нет, следующий. Видите бумажник?
– Да, ваше величество.
– В нем лежит двести пятьдесят тысяч ливров. Пересчитайте.
Жанна пересчитала.
– Передайте их кардиналу. Еще раз поблагодарите его. Скажите еще, что я обещаю каждый месяц выплачивать ему такую же сумму. Так мы будем рассчитываться. Таким образом я получу ожерелье, которое мне безумно нравится, и пусть даже мне придется ограничивать себя, чтобы расплатиться за него, зато я не поставлю в затруднительное положение короля.
Несколько секунд она собиралась с мыслями.
– И еще я смогу получить подтверждение, – промолвила королева, – что у меня есть участливый друг, сумевший оказать мне услугу…
Королева вновь умолкла и потом продолжила:
– И подруга, сумевшая понять меня.
После этих с лов Мария Антуанетта протянула Жанне руку, и та поспешно приникла к ней.
А когда Жанна уже уходила, королева, поколебавшись, совсем тихо, словно испугавшись собственных слов, сказала:
– Графиня, передайте господину де Рогану, что ему будут рады в Версале и что я самолично хочу поблагодарить его.
Жанна вылетела из покоев королевы не то что вне себя, а просто обезумев от радости. Она сжимала кассовые билеты, словно стервятник свежую добычу.
26. Бумажник королевы
Никто не ощутил значительности – в прямом и переносном смысле – богатства, которое увозила с собой Жанна де Валуа, в большей степени, чем лошади, везшие ее из Версаля.
Если когда-либо лошади, стремящиеся выиграть приз, и летели галопом по воздуху, то ими были именно эти клячи, запряженные в наемную карету.
Поощренный графиней возница убедил их, будто они – легконогие скакуны с полей Элиды[119] и должны выиграть своему хозяину два золотых таланта, а себе тройную порцию ячменя.
Когда г-жа де Ламотт приехала к кардиналу, тот еще не выезжал и пребывал в своем особняке в окружении визитеров.
Жанна дала ему знать о своем прибытии куда церемонней, чем королеве.
– Вы из Версаля? – спросил кардинал.
– Да, монсеньор.
Он впился в нее взглядом, но она была непроницаема. От Жанны не укрылась его нервозность, унылость, тревога, но она была безжалостна.
– И как? – поинтересовался он.
– Как? Скажите, ваше высокопреосвященство, чего вы хотите? Начнем с этого, чтобы потом мне не слишком упрекать себя.
– Ах, графиня, вы говорите это с таким видом…
– Печальным, да?
– Убийственным.
– Вы хотели, чтобы я повидалась с королевой?
– Да.
– Я видела ее. Вы хотели, чтобы она, которая неоднократно выказывала нерасположение к вам и недовольство, когда при ней произносили ваше имя, позволила говорить о вас?
– Да, я понимаю, что мне следовало отказаться от искушения такого желания.
– Вовсе нет. Королева говорила со мной о вас.
– Вернее сказать, вы были настолько добры, что говорили обо мне?
– Да, именно так.
– И ее величество выслушала вас?
– О, это долгий рассказ.
– Нет, нет, графиня, не говорите больше ни слова, я представляю, какую неприязнь проявила ее величество…
– Да нет, не особенную. Я осмелилась заговорить об ожерелье…
– О том, что я задумал…
– Купить его для нее…