– О, рана! – произнес король с удвоенным интересом и подошел поближе, чтобы лучше рассмотреть ее.
– Да, – пробормотал г-н де Шарни, пытаясь подняться и обводя затуманенным взглядом собравшихся около него, – старая рана… открылась… пустяки.
При этом он незаметно сжал врачу руку.
Врач все понял, во всяком случае, не мог не понять.
Это был не придворный врач, а простой хирург из Версаля. Он решил придать себе значительности.
– Старая… Вы, верно, шутить изволите, сударь. Края слишком свежие, кровь слишком красная. Этой ране не больше суток.
Возражение словно возвратило силы Шарни, он вскочил на ноги и объявил:
– Я, сударь, не просил вас рассказывать мне, когда я получил эту рану, а только сказал, и еще раз повторяю, что она старая.
И тут только молодой человек заметил и узнал короля. Он застегнул камзол, словно устыдясь, что монарх стал свидетелем его немощности.
– Король! – воскликнул он.
– Да, господин де Шарни, это я, и я благословляю небо, что оказался здесь и могу принести вам некоторое облегчение.
– Пустячная царапина, государь, – пробормотал Шарни. – Старая рана, только и всего.
– Старая или новая, – промолвил король, – но она дала мне возможность увидеть вашу кровь, бесценную кровь отважного дворянина.
– Которому достаточно полежать часа два в постели, чтобы все прошло, – прибавил Шарни и попытался встать, но силы его были на исходе. В голове у него все поплыло, ноги стали как ватные; он сумел лишь приподняться и вновь упал в кресло.
– А ведь ему совсем худо, – заметил король.
– Да, – подтвердил с лукавым и дипломатическим видом врач, учуявший возможность выдвинуться, – но тем не менее его можно спасти.
Король был порядочный человек; он догадался, что Шарни что-то скрывает. Чужая тайна была свята для него. Другой вырвал бы ее у врача, который и без того готов был ее выдать, но Людовик XVI предпочел оставить тайну тому, кому она принадлежит.
Я не хочу, чтобы господин де Шарни подвергался опасности, возвращаясь к себе, – заявил король. – Пусть о нем позаботятся в Версале. Надо сообщить о ране господину де Сюфрену, дяде господина де Шарни, поблагодарить этого господина за его заботы, – король указал на угодливого врача, – и найти моего хирурга доктора Луи; он, полагаю, у себя.
Один офицер помчался исполнять приказы короля.
Двое других подхватили г-на де Шарни и перенесли его в конец галереи, в комнату одного из офицеров гвардии.
Длилось все это гораздо меньше, чем беседа королевы с г-ном де Кроном. Послали к г-ну де Сюфрену, на замену сверхштатному лекарю был вызван доктор Луи.
Мы уже знакомы с этим почтенным, мудрым и скромным человеком, обладающим не столько блистательным, сколько практическим умом, беззаветным тружеником на безграничном поле науки, где равно почетно и посеять зерно, и собирать урожай. Из-за спины хирурга, склонившегося над раненым, выглядывал г-н байи де Сюфрен, которого только что известил нарочный.
Прославленный мореплаватель не мог взять в толк, отчего случился этот обморок, эта внезапная дурнота.
Взяв руку де Шарни и взглянув в его затуманенные глаза, он пробормотал:
– Странно, крайне странно! Знаете, доктор, мой племянник никогда в жизни не болел.
– Это ничего не значит, господин байи, – ответил врач.
– Видно, воздух в Версале слишком тяжел, потому что, говорю вам, десять лет я видел Оливье в море и он всегда был бодр и прям, как мачта.
– Он ранен, – сообщил один из офицеров.
– Как ранен? – воскликнул адмирал. – Да Оливье ни разу в жизни не был ранен!
– Прошу прощения, – заметил офицер, указывая на покрасневший батист сорочки, – но я полагаю…
Г-н де Сюфрен увидел кровь.
– Все это прекрасно, – с непринужденной грубоватостью вмешался доктор, только что кончивший считать пульс раненого, – но, может быть, не будем спорить о причинах его нездоровья? Ограничимся тем, что у нас есть больной, и постараемся вылечить его, если это возможно.
Байи предпочитал говорить сам, он не привык к тому, чтобы судовые лекари прерывали его.
– Доктор, это очень опасно? – спросил он с нескрываемым волнением.
– Примерно так же, как царапина на подбородке при бритье.
– Очень хорошо. Господа, поблагодарите короля. Я скоро приеду повидать тебя, Оливье.
Оливье чуть приподнял веки и пошевелил пальцами, как бы благодаря одновременно дядюшку, который покидал его, и доктора, который вынудил дядюшку уйти.
После этого, счастливый, что лежит в кровати и поручен заботам умного и мягкого человека, он притворился спящим. Доктор выпроводил из комнаты всех остальных.
Короче, Оливье вскоре действительно уснул, благословляя, можно сказать, небо за все, что с ним приключилось, или, вернее, за то, что не произошло ничего особенно скверного в этих весьма непростых обстоятельствах.
У него началась лихорадка, чудесная лихорадка, целительница человеческой природы, вечный огонь, что зацветает в крови, и, следуя предначертаниям Бога, то есть человеческой природы, пускает ростки выздоровления в больном или же вырывает здорового из числа живых.
С лихорадочным возбуждением Оливье вновь и вновь переживал свою ссору с Филиппом, разговор с королевой, разговор с королем, не в силах вырваться из заколдованного круга, в который заключила его горячечная пульсация крови, что словно набросила сеть на его разум. Он бредил.
Часа через три его могли бы уже услышать на галерее, по которой прохаживались несколько гвардейцев; доктор обратил на это внимание, позвал слугу и велел ему взять Оливье на руки. Больной несколько раз жалобно вскрикнул.
– Заверни ему голову в одеяло.
– Да как я возьму? – возмутился слуга. – Он тяжелый, да еще и отбивается. Позовите, пожалуйста, в помощь мне кого-нибудь из господ гвардейцев.
– Ну, если ты боишься больного, то ты просто мокрая курица, – ответил старик доктор.
– Сударь…
– А если он тебе кажется чересчур тяжелым, значит, ты не так силен, как я думал. Придется отправить тебя обратно в Овернь.
Угроза подействовала. Шарни кричал, ругался, неистовствовал, отбивался, но овернец на глазах у гвардейцев поднял его словно перышко.
Гвардейцы обступили доктора, интересуясь, в чем дело.
– Видите ли, господа, – объяснил им доктор Луи, надрывая голос, чтобы заглушить крики раненого, – мне придется проходить многие лье, чтобы ежечасно навещать больного, доверенного королем моему попечению. Эта ваша галерея находится на краю света.
– И куда же вы его собираетесь перенести?
– К себе, поскольку я изрядный ленивец. Во дворце у меня, как вам известно, две комнаты, я уложу его в одной из них и послезавтра, если никто не будет мне мешать, дам вам полный отчет о состоянии его здоровья.
– Доктор, уверяю вас, – сказал один из офицеров, – больному здесь будет очень хорошо, мы все любим господина де Сюфрена и…
– Да, да, я знаю, товарищ помогает товарищу. Раненому хочется пить, вы даете ему воды, после чего он умирает. К чертям собачьим заботливость господ гвардейцев! У меня так загубили уже с десяток пациентов.
Доктор не прекратил разглагольствовать, даже когда Оливье уже никто не мог услышать.
– Да, конечно, – бормотал почтенный врач, – это весьма разумно, я правильно поступил. Не дай Бог, королю захочется навестить больного. А ежели он придет, то услышит его… Нет, никаких колебаний! Надо пойти предупредить королеву, и она посоветует, что мне делать.
Приняв такое решение со стремительностью человека, у которого каждая секунда на счету, доктор Луи освежил прохладной водой лицо раненого и уложил его на кровати так, чтобы тот не мог повредить себе, если начнет метаться, и не свалился с нее. Он закрыл на висячий замок ставни, запер дверь на два оборота, а ключ спрятал в карман и направился к королеве, но сперва, правда, убедился, постояв под дверью и у окна, что крик Оливье не слышен снаружи и невозможно разобрать, о чем он кричит.
Овернца ради вящей предосторожности он запер вместе с пациентом.
Почти у самых своих дверей доктор наткнулся на г-жу де Мизери, которую королева послала узнать новости о раненом. Она хотела войти к доктору.
– Пойдемте, сударыня, – сказал он ей, – я ухожу.
– Сударь, но королева ждет!
– А я, сударыня, как раз и иду к королеве.
– Королева желает…
– Заверяю вас, сударыня, королева узнает все, что пожелает. Идемте.
И он пошел таким стремительным шагом, что г-же де Мизери пришлось чуть ли не бежать, чтобы не отстать от него.
28. Aegri somnia[120]
Королева ждала сообщения г-жи де Мизери, но не врача.
Доктор Луи вошел с присущей ему непринужденностью.
– Ваше величество, – громко объявил он, – больной, состоянием которого интересуется его величество и вы, чувствует себя вполне сносно для человека, у которого лихорадка.
Королева знала своего врача, и ей было известно, что он не терпит людей, которые вопят во все горло, испытывая всего-навсего полустрадания, как он выражался.
Она сообразила, что г-н де Шарни несколько преувеличил тяжесть своего состояния. Сильным женщинам свойственно считать слабыми сильных мужчин.
– Рана ведь у него смехотворная, – бросила королева.
– Ну, как сказать, – ответил доктор.
– Сущая царапина.
– Да нет, ваше величество. И потом, что бы у него ни было, царапина или рана, он сейчас в лихорадке.
– Бедный юноша! И что, сильная лихорадка?
– Чудовищная.
– Вот как? – испуганно промолвила королева. – А мне и в голову не приходило, что вот так сразу… лихорадка…
Доктор быстро взглянул на королеву.
– Лихорадки бывают разные.
– Дорогой Луи, вы меня пугаете. Обычно вы успокаиваете, а сейчас я даже не понимаю, что с вами произошло.
– Ничего особенного.
– Вы так осматриваетесь по сторонам, оборачиваетесь с таким видом, словно хотите поведать мне какую-то тайну.