Потом он встряхнул головой и пробормотал:
– Есть в этом дворце тайны, которые не относятся к сфере науки. В одних случаях я вооружаюсь ланцетом и отворяю вену, чтобы исцелить, а в других вооружаюсь порицанием и открываю сердца, но сумею ли я их исцелить?
Приступ у Шарни кончился, но глаза его оставались открытыми и взгляд блуждающим; доктор Луи подошел, прикрыл ему веки, смочил виски водой с уксусом, короче, стал делать все то, что превращает жгучий воздух, обволакивающий больного, в райскую отраду.
Вскоре доктор заметил, что лицо раненого стало спокойным, всхлипывания сменились ровным дыханием, с губ вместо страстных речей срывались лишь невнятные звуки.
– Да, да, – прошептал он, – здесь действовало не только влечение, но и влияние. Бред возрастал как бы в предчувствии визита. Человеческие атомы перелетают, словно в царстве растений оплодотворяющая пыльца. Существуют незримые пути передачи мыслей, а у сердец имеются тайные связи.
Внезапно он вздрогнул и полуобернулся, одновременно прислушиваясь и всматриваясь.
– Что это там? – пробормотал он. Действительно, из коридора послышался какой-то шум, шорох платья.
– Нет, это не может быть королева, – решил доктор. – Приняв, как я понимаю, окончательное решение, она не стала бы возвращаться. Что ж, поглядим.
Тихонько приоткрыв другую дверь, также выходящую в коридор, и выглянув, он увидел шагах в десяти недвижно замершую женщину, подобную безмолвному изваянию отчаяния.
Уже стемнело, и тусклая свечка, горящая в коридоре, была не в силах осветить его на всем протяжении, однако на женщину падал лунный свет, и потому она была хорошо видна, пока облако не скрыло луну.
Доктор вернулся в комнату, перешел к первой двери, за которой стояла женщина, и бесшумно, но резко открыл ее. Женщина вскрикнула, вытянула руки и наткнулась на руку доктора Луи.
– Кто здесь? – спросил он, но в голосе его было куда больше жалости, чем угрозы; ведь он догадывался по недвижности этой женщины, что она слушает и не столько даже ушами, сколько сердцем.
– Это я, доктор, – ответил мягкий, печальный голос. Хоть голос этот и был знаком доктору, но не пробудил в нем даже смутного, отдаленного воспоминания.
– Я, Андреа де Таверне.
– О Господи! – воскликнул врач. – Что с ней? Неужели ей стало плохо?
– Ей? – удивилась Андреа. – А кто такая «она»?
Доктор понял, что совершил глупость.
– Прошу прощения, но я только что видел, как тут проходила женщина. Это были не вы?
– Ах, так, значит, передо мной сюда приходила женщина? – поинтересовалась Андреа.
Этот вопрос она задала с таким жгучим любопытством, что у доктора не осталось никаких сомнений относительно чувства, которое продиктовало его.
– Дорогое дитя, мне кажется, у нас идет довольно бессвязный разговор, – заметил доктор. – Про кого вы спрашиваете? Чего вы от меня хотите? Может быть, вы объясните?
– Доктор, – произнесла Андреа таким опечаленным голосом, что он затронул самые глубины души ее собеседника, – милый доктор, не пытайтесь обмануть меня, вы ведь всегда говорили мне правду, так что признайтесь, что передо мной здесь была женщина.
– А разве я вам сказал, что здесь никого не было?
– Но женщина, доктор, женщина?
– Само собой, женщина, если только вы не придерживаетесь мнения, что к женщинам можно причислить лишь тех, кому еще нет сорока.
– Значит, той, что сюда приходила, сорок лет? – воскликнула Андреа, впервые облегченно вздохнув.
– Сказав «сорок», я скинул добрых пять-шесть лет, но надо же быть галантным по отношению к своим друзьям, а госпожа де Мизери – мой друг, и даже хороший.
– Госпожа де Мизери?
– Естественно.
– Это она приходила?
– А чего ради я стал бы скрывать, если бы сюда приходила какая-нибудь другая женщина?
Так…
– Поистине, все женщины одинаково непостижимы. Я-то полагал, что знаю хотя бы вас. Но выходит, и вас я знаю ничуть не лучше, чем других. Это просто ужасно.
– Милый, добрый доктор!..
– Ладно, довольно. Перейдем к делу.
Андреа встревоженно взглянула на него.
– Так что же, ей стало хуже? – осведомился доктор.
– Кому?
– Бог мой, да королеве же!
– Королеве?
– Да, ей. Потому госпожа де Мизери и приходила только что ко мне: королева задыхается, у нее сердцебиение. Очень неприятная болезнь, милая моя барышня, и неизлечимая. Так рассказывайте, что с нею, коль она вас прислала, и пойдем к ней.
И доктор Луи недвусмысленно выказал желание удалиться с места, где происходил этот разговор.
Однако Андреа, дыхание которой стало куда спокойнее, мягко остановила его.
– Нет, дорогой доктор, я пришла не по поручению королевы, – сказала она. – Я даже не знала, что ей плохо. Бедная королева! Если бы я знала… Простите, доктор, я сама не понимаю, что говорю.
– Да, я заметил.
– Мало того, я не понимаю, что со мной происходит.
– Зато я знаю, что происходит с вами: вы дурно себя чувствуете.
И действительно, Андреа отпустила руку доктора, и ее похолодевшая рука безвольно повисла, а сама она, залившись бледностью, пошатнулась.
Доктор поддержал ее, помог собраться с силами.
Андреа произвела над собой героическое усилие. Этот могучий дух, который не могли сломить ни моральные, ни физические страдания, был подобен стальной пружине.
– Разве вы не знаете, доктор, – спросила она, – что я ужасно нервная и темнота вызывает во мне чудовищный страх? В темноте я впадаю в странное состояние, вроде как сейчас.
– Так какого дьявола вы торчите в темноте? Кто вас заставляет? Никто и ничто не принуждало вас сюда идти.
– Я не говорила «ничто», я сказала только «никто».
– Ах, какие тонкости, дорогая моя больная. Этак мы ни к чему не придем. Перейдем к делу, тем более если оно у вас долгое.
– Доктор, я прошу у вас всего десять минут.
– Хорошо, пусть будет десять минут, но только не стоя, мои ноги решительно протестуют против такого рода бесед. Давайте присядем.
– Где?
– Да вот хотя бы на банкетке в коридоре, если вы не против.
– Доктор, а вы уверены, что нас никто не услышит? – испуганно спросила Андреа.
– Никто.
– И раненый, который лежит там? – тем же тоном продолжала Андреа, указывая на комнату, погруженную в синеватый полумрак, сквозь который девушка безуспешно пыталась проникнуть взглядом.
– И этот бедный юноша тоже, – ответил доктор. – Скажу больше: если кто-то нас паче чаяния может подслушать, то это явно будет не он.
– Господи! Ему так плохо? – воскликнула Андреа, прижав руки к груди.
– Я сказал бы, состояние его не самое лучшее. Но давайте говорить о том, что привело сюда вас. И поскорей, дитя мое, поскорей. Вы же знаете, меня ждет королева.
– Но мне кажется, доктор, – вздохнув, промолвила Андреа, – мы об этом и говорим.
– Ах вот как… Господин де Шарни?
– Да, доктор, речь идет о нем, и я пришла узнать у вас, как он себя чувствует.
Доктор Луи, в общем-то, должен был ожидать такого ответа, но молчание, с каким он его воспринял, очень смахивало на ледяное. На самом-то деле в этот миг он сопоставлял поступок Андреа и поступок королевы, придя к выводу, что обеими женщинами двигало одно и то же чувство, а по симптомам он, как ему казалось, распознал, что чувство это – страстная любовь.
Андреа, не знавшая про визит королевы и не имевшая возможности прочесть мысли доктора, исполненные грустной благожелательности и милосердного сострадания, сочла это молчание за неодобрение, выраженное, быть может, чересчур сурово, и хотя доктор не промолвил ни слова, она гордо выпрямилась.
– Мне кажется, доктор, вы должны извинить мой поступок, – сказала она. Господин де Шарни получил рану на дуэли, и рану эту нанес ему мой брат.
– Ваш брат? – удивился доктор Луи. – Вы хотите сказать, что господин Филипп де Таверне ранил господина де Шарни?
– Да.
Но я не знал этого обстоятельства.
– Теперь, когда вы знаете его, у вас, надеюсь, нет оснований сомневаться в том, что мне необходимо знать состояние здоровья господина де Шарни.
– Разумеется, дитя мое, – согласился добряк доктор, обрадованный тем, что у него появилась возможность быть снисходительным. Я не знал, не мог знать истинную причину.
На двух последних словах он сделал нажим, давая понять Андреа, что принимает ее объяснение с весьма большой долей сдержанности.
– Доктор, – попросила Андреа, положив обе ладони на руку собеседника и глядя ему в лицо, – скажите мне все, что вы думаете.
Но я уже сказал. Почему я должен что-то утаивать?
– Дуэль между двумя дворянами – вполне обычное дело, такое случается ежедневно.
– Единственное, что может придать дуэли особое значение, это если наши молодые люди дрались из-за женщины.
– Из-за женщины?
– Да. Например, из-за вас.
– Из-за меня? – Андреа испустила глубокий вздох. – Нет, доктор, господин де Шарни дрался не из-за меня.
Доктор сделал вид, будто он удовлетворен ответом, но решил любым способом узнать причину вздоха.
– А, теперь понимаю, – сказал доктор. – Это ваш брат прислал вас, чтобы иметь самые точные сведения о состоянии здоровья раненого.
– Да, доктор, да! – воскликнула Андреа. – Это брат послал меня.
Теперь уже доктор посмотрел ей в лицо. «Ах, непреклонная душа, – подумал он, – скоро я узнаю, что у тебя на сердце». Вслух же врач сказал:
– Ну, хорошо, я скажу вам всю правду, как сказал бы любому человеку, в интересах которого знать ее. Передайте своему брату, чтобы он принял соответствующие меры. Вы меня понимаете.
– Нет, доктор. Я не могу взять в толк, что вы подразумеваете под «соответствующими мерами».
– Вот что… Дуэли, даже в нынешние времена, неприятны королю. Конечно, он не требует соблюдения эдиктов против дуэлей, но когда дуэль получает скандальную огласку, его величество обрекает участников ее на изгнание или заключает в тюрьму.
– Вы правы, доктор.
– А когда в результате дуэли кто-то погибает, тогда король становится совершенно безжалостным. Так что посоветуйте своему любимому брату скрыться, пока еще есть время.