Ожерелье королевы — страница 121 из 164

— Вы с ума сошли! — сказала Мария Антуанетта.

— Я не сошел с ума, ваше величество, но вы несчастны, вы погибли. Я вас видел сам в парке… Я не ошибся, говорю я вам. Сегодня открылась ужасная, убийственная истина… Господин де Роган, быть может, хвастает…

Королева схватила руку Шарни.

— Безумец! Безумец! — повторяла она с невыразимой скорбью. — Доверяйте ненависти, следите за призраком, верьте невозможному; но ради самого Неба, после всего, что я вам сказала, не подозревайте, что я виновна… Виновна! Это слово может меня заставить броситься в пылающий костер… Виновна… Я, которая, думая о вас, каждый раз молит Бога простить ей эту мысль, считая ее преступлением! О господин де Шарни, если вы не хотите, чтобы я погибла сегодня или умерла завтра, не говорите мне никогда, что вы подозреваете меня, или бегите как можно дальше, чтобы не слышать, как я упаду в минуту смерти!

Оливье с тоской ломал себе руки.

— Выслушайте меня, — сказал он, — если хотите, чтобы я оказал вам действительную услугу.

— Вы — услугу! — воскликнула королева. — Принять услугу от вас, когда вы более жестоки ко мне, чем мои враги… потому что они только обвиняют меня, тогда как вы подозреваете! Услугу от человека, который меня презирает?.. Никогда, сударь, никогда!

Оливье подошел и взял руку королевы в свои руки.

— Вы увидите, — сказал он, — я не такой человек, чтобы стонать и плакать. Минуты дороги; сегодня вечером будет поздно сделать то, что нам остается. Хотите ли вы спасти меня от отчаяния, дав мне спасти вас от позора?

— Сударь!

— О, теперь, перед лицом смерти, я не стану более взвешивать своих слов. Я вам говорю, что если вы меня не послушаете, то мы оба сегодня вечером умрем: вы от стыда, а я оттого, что увижу вас мертвой. Встретимся лицом к лицу с врагом, ваше величество, как на войне! Встретимся лицом к лицу с опасностью и смертью! Пойдем навстречу ей вместе: я на своем посту как простой солдат, но, как вы увидите, обладающий мужеством; а вы — в бою, под самым сильным огнем, во всеоружии величия и мощи. Если вы погибнете, то не одна. Ваше величество, представьте себе, что я ваш брат… Вам нужны… деньги… чтобы заплатить за это ожерелье?

— Мне?

— Не отрицайте.

— Я вам говорю…

— Не говорите, что у вас нет ожерелья.

— Клянусь вам…

— Не клянитесь, если хотите, чтобы я продолжал вас любить.

— Оливье!

— Вам остается одно средство, чтобы разом спасти и свою честь и мою любовь. Ожерелье стоит миллион шестьсот тысяч ливров. Из них вы уплатили двести пятьдесят тысяч. Вот полтора миллиона, возьмите их.

— Что это?

— Не раздумывайте; возьмите и уплатите.

— Ваши поместья проданы! Отняты мною и проданы! Оливье! Вы разоряетесь ради меня! У вас доброе и благородное сердце, и перед такой любовью я не буду дольше таить признания. Оливье, я вас люблю.

— Возьмите это.

— Нет, но я вас люблю!

— Значит, заплатит господин де Роган? Подумайте, ваше величество, это уже не великодушие с вашей стороны, а жестокость, которая меня убивает… Вы принимаете от кардинала?..

— Я? Полноте, господин де Шарни. Я королева, и если дарю своим подданным любовь или состояние, то сама никогда ничего не принимаю.

— Что же вы будете делать?

— Вы сами укажете мне, как я должна поступить. Что, по-вашему, думает об этом господин де Роган?

— Он думает, что вы его любовница.

— Вы жестоки, Оливье…

— Я говорю так, как говорят перед лицом смерти.

— А что, по-вашему, думают ювелиры?

— Что, так как королева не может заплатить, то господин де Роган заплатит за нее.

— А что, по-вашему, думают в обществе об этом ожерелье?

— Что оно у вас, что вы его спрятали, что вы в этом сознаетесь только тогда, когда за него будет заплачено либо кардиналом из любви к вам, либо королем из боязни скандала.

— Хорошо. Ну, а вы, Шарни… Теперь я смотрю вам прямо в глаза и спрашиваю: что думаете вы о виденном ночью в версальском парке?

— Я думаю, ваше величество, что вам надо доказать мне вашу невинность, — решительно и с достоинством ответил Шарни.

— Принц Луи, кардинал де Роган, великий раздаватель милостыни Франции! — произнес придверник в коридоре.

— Он! — прошептал Шарни.

— Ваше желание исполняется, — сказала королева.

— Вы его примете?

— Я собиралась послать за ним.

— Но я…

— Войдите в мой будуар и оставьте дверь приотворенной, чтобы лучше слышать.

— Ваше величество…

— Идите скорее, вот кардинал.

Она толкнула г-на де Шарни в указанную ею комнату, прикрыла дверь, как нужно, и велела просить кардинала.

Господин де Роган показался на пороге комнаты. Он был великолепен в своем священническом облачении. За ним, на некотором расстоянии, стояла его многочисленная свита в не менее великолепных одеяниях.

Среди этих склонившихся в поклоне людей можно было заметить Бёмера и Боссанжа, чувствовавших себя несколько неловко в парадных платьях.

Королева пошла навстречу кардиналу с подобием улыбки, которая быстро исчезла с ее уст.

Луи де Роган был серьезен, даже печален. Это было спокойствие мужественного человека, идущего в бой, неуловимая угроза пастыря, которому быть может, придется прощать чужой грех.

Королева указала на табурет; кардинал остался стоять.

— Ваше величество, — сказал он, поклонившись королеве с заметной дрожью, — мне надо было поговорить с вами о многих важных вещах, но вы задались целью избегать моего присутствия.

— Я?! — сказала королева. — Я не только не избегаю вас, но только что собиралась послать за вами.

Кардинал бросил взгляд на дверь в будуар.

— Одни ли мы с вашим величеством? — тихо спросил он. — Имею ли я право говорить свободно?

— Совершенно свободно, господин кардинал, не стесняйтесь, мы одни.

Она произнесла это твердым голосом, желая, чтобы эти слова были расслышаны Шарни, спрятанным в соседней комнате. Она наслаждалась и гордилась своею смелостью и радовалась, что после первых же слов ее разговора с кардиналом у внимательно слушавшего Шарни должна явиться полная уверенность в ее невиновности.

Кардинал решился. Он придвинул свой табурет к креслу королевы, чтобы находиться возможно дальше от двустворчатой двери.

— Сколько предосторожностей! — сказала королева, притворяясь веселой.

— Дело в том… — начал кардинал.

— В чем? — спросила королева.

— Король не придет? — спросил г-н де Роган.

— Не бойтесь ни короля, ни кого другого.

— О, я боюсь вас, — сказал кардинал взволнованно.

— Тем более нет оснований опасаться: я не особенно страшна вам. Скажите все в немногих словах, громко и понятно; я люблю откровенность, и если вы будете меня щадить, то я подумаю, что вы непорядочный человек. О, без жестов, пожалуйста… Мне сказали, что вы имеете что-то против меня? Говорите, я люблю войну: во мне течет кровь, не знающая страха. В вас также, я это знаю. В чем вы хотите меня упрекнуть?

Кардинал вздохнул и встал, точно желая полнее вдохнуть воздух этой комнаты. Затем, совладав со своим волнением, он заговорил.

XXОБЪЯСНЕНИЕ

Мы сказали, что наконец королева и кардинал встретились лицом к лицу. Из будуара Шарни мог слышать малейшее слово их разговора, и столь нетерпеливо ожидаемое обеими сторонами объяснение должно было состояться.

— Ваше величество, — с поклоном сказал кардинал, — вы знаете, что происходит вокруг нашего ожерелья?

— Нет, сударь, не знаю и очень рада буду узнать это от вас.

— Почему ваше величество столько времени вынуждаете меня общаться с вами только через посланников? Почему, если вы имеете причину меня ненавидеть, вы не выскажете мне ее и не объясните сами?

— Я не знаю, что вы хотите сказать, господин кардинал, и у меня нет никакой причины ненавидеть вас… Но мне кажется, это не относится к сути нашего разговора. Соблаговолите дать мне какие-нибудь достоверные сведения об этом злосчастном ожерелье и прежде всего скажите, где госпожа де Ламотт.

— Я хотел об этом спросить ваше величество.

— Извините, но если кто-либо может знать, где находится госпожа де Ламотт, то это, по-моему, только вы.

— Я, ваше величество? На каком основании?

— О, я здесь не для того, чтобы исповедовать вас, господин кардинал; мне надо было поговорить с госпожой де Ламотт, я посылала раз десять на дом к ней — она не дает никакого ответа. Сознайтесь, что это исчезновение очень странно.

— Я тоже удивляюсь этому исчезновению, потому что просил госпожу де Ламотт приехать ко мне и не получил ответа, как и ваше величество.

— Так оставим графиню и будем говорить о нас.

— О нет, ваше величество, поговорим сначала о ней, потому что некоторые слова вашего величества поселили во мне мучительное подозрение: мне показалось, что ваше величество упрекали меня в ухаживаниях за графиней?

— Я еще ни в чем вас не упрекала, сударь, но потерпите.

— О ваше величество, дело в том, что подобное подозрение объяснило бы мне всю чувствительность вашей души… Хотя это и повергло бы меня в отчаяние, но я понял бы до сих пор необъяснимую суровость вашего обращения со мной.

— Тут мы перестаем понимать друг друга, — сказала королева, — ваши слова для меня непроницаемый мрак, а я у вас спрашиваю объяснения не для того, чтобы мы запутывались еще более. К делу! К делу!

— Ваше величество, — воскликнул кардинал, умоляюще складывая руки и приближаясь к королеве, — окажите мне милость, не уходите от этого разговора, еще два слова относительно того вопроса, которого мы сейчас коснулись, и мы поняли бы друг друга.

— Право, вы говорите на языке, мне совершенно незнакомом; вернемся к французскому, прошу вас. Где ожерелье, которое я возвратила ювелирам?

— Ожерелье, которое вы возвратили! — воскликнул г-н де Роган.

— Да, что вы с ним сделали?

— Я? Я не знаю, ваше величество.

— Постойте, дело совершенно просто: госпожа де Ламотт взяла это ожерелье, вернула его от моего имени; а ювелиры уверяют, что не получали его обратно. У меня в руках расписка, доказывающая противное; ювелиры говорят, что расписка подложна. Госпожа де Ламотт могла бы одним словом все объяснить… Найти ее нельзя, ну что же! Позвольте мне заменить догадками неясные факты. Госпожа де Ламотт хотела отдать ожерелье. А вы, со своей манией — рожденной, без сомнения, самыми добрыми чувствами, — заставить меня купить ожерелье, вы, после того как уже раз приносили его мне, предлагая заплатить за меня…