— Ваше величество отказались весьма сурово, — вздыхая, произнес кардинал.
— Так вот, вы, упорствуя в своей навязчивой идее — сделать меня обладательницей этого ожерелья, не возвратили его ювелирам, с тем чтобы вернуть его мне при удобном случае. Госпожа де Ламотт не устояла, хотя она и знала о том, что я не хочу этого, что я не могу заплатить, знала о моем непреклонном решении не брать ожерелья без денег; госпожа де Ламотт, из усердия, вступила в заговор с вами, а теперь боится моего гнева и не показывается. Верно это? Восстановила ли я истину во мраке? Скажите, что да. Позвольте упрекнуть вас за легкомыслие и ослушание моим твердо выраженным приказаниям; вы отделаетесь внушением, и все будет кончено. Я даже сделаю больше: я обещаю вам простить госпожу де Ламотт. Но, ради Бога, больше света, света, сударь! В настоящую минуту я не хочу, чтобы какая-либо тень падала на меня… Я не хочу этого, слышите вы?
Королева произнесла эти слова с такою живостью, так сильно их подчеркнула, что кардинал не мог и не посмел ее прервать, но как только она кончила, он заговорил, подавляя вздох:
— Ваше величество, я отвечу на все ваши предположения. Нет, я не остался при своей мысли возвратить вам ожерелье, потому что я был убежден, что оно уже в ваших руках. Нет, я не вступал ни в какой заговор с госпожой де Ламотт по поводу этого ожерелья. Нет, его точно так же нет у меня, как и у ювелиров, как нет его и у вас, по вашим словам.
— Но это невозможно! — воскликнула королева в изумлении. — Ожерелье не у вас?
— Нет, ваше величество.
— Вы не советовали госпоже де Ламотт временно исчезнуть?
— Нет, ваше величество.
— Вы ее не прячете?
— Нет, ваше величество.
— Вы не знаете, что с нею сталось?
— Не более, чем вы, ваше величество.
— Но в таком случае, как вы объясняете себе то, что происходит?
— Ваше величество, я должен сознаться, что не могу объяснить себе этого. К тому же, мне уже не в первый раз приходится жаловаться на то, что королева меня не понимает.
— Когда же это было, сударь? Я этого не помню.
— Будьте добры, ваше величество, — сказал кардинал, — мысленно перечитать мои письма.
— Ваши письма? — удивленно переспросила королева. — Вы мне писали, вы?
— Слишком редко, ваше величество, сравнительно со всем, что было у меня на сердце.
Королева встала.
— Мне кажется, — сказала она, — что мы оба ошибаемся; прекратим же скорее эту шутку. Что вы говорите о письмах? Какие это письма и что у вас на сердце или в сердце — я не помню уже, как вы только что выразились?
— Боже мой! Ваше величество, я, быть может, в своем увлечении дерзнул громко высказать тайну моей души.
— Какую тайну? В здравом ли вы уме, господин кардинал?
— Ваше величество!
— О, без уверток! Вы говорите как человек, желающий поставить мне ловушку или запутать меня перед свидетелями.
— Клянусь вам, ваше величество, что я ничего не сказал… Разве действительно кто-нибудь слушает нас?
— Нет, кардинал, тысячу раз нет, нет никого… Объяснитесь же, но до конца, и если вы в полном рассудке, то докажите это.
— О ваше величество, почему здесь нет госпожи де Ламотт? Она наш друг и помогла бы мне воскресить если не привязанность, то, по крайней мере, память вашего величества.
— Наш друг? Мою привязанность? Мою память? Я решительно ничего не понимаю.
— О ваше величество, умоляю вас, — сказал кардинал, возмущенный резким тоном королевы, — пощадите меня. Вы вольны не любить меня более, но не оскорбляйте меня.
— Ах, Боже мой! — воскликнула королева, бледнея. — Боже мой! Что говорит этот человек?
— Очень хорошо! — продолжал г-н де Роган, оживляясь по мере того, как гнев закипал в его груди. — Очень хорошо. Мне кажется, ваше величество, я был достаточно скромен и сдержан, чтобы вы не обращались так дурно со мной; впрочем, я могу упрекать вас только в легкомыслии. Я напрасно повторяюсь. Я должен был бы знать, что когда королева сказала: «Я не хочу больше» — это столь же властный закон, как когда женщина говорит: «Я хочу».
Королева гневно вскрикнула и схватила кардинала за кружевной манжет.
— Говорите скорее, сударь, — сказала она дрожащим голосом. — Я сказала: «Я не хочу больше», а раньше говорила: «Я хочу»! Кому я говорила одно, кому другое?
— Мне и то и другое.
— Вам?
— Забудьте, что вы сказали одно, но я не забуду, что вы сказали другое.
— Вы негодяй, господин де Роган, вы лжец!
— Я?
— Вы подлец, вы клевещете на женщину.
— Я?!
— Вы изменник; вы оскорбляете королеву.
— А вы женщина без сердца, королева без чести.
— Несчастный!
— Вы постепенно довели меня до того, что я безумно полюбил вас. Вы позволили мне лелеять надежды.
— Надежды! Боже мой! Или я сошла с ума, или это злодей!
— Разве я когда-нибудь посмел бы просить о ночных свиданиях, которые вы дарили мне?
Королева испустила яростный крик, вызвавший из будуара ответ в виде вздоха.
— Разве я смел бы, — продолжал г-н де Роган, — явиться один в версальский парк, если б вы не послали за мной госпожу де Ламотт?
— Боже мой!
— Разве я посмел бы украсть ключ от калитки у охотничьего домика?
— Боже мой!
— Разве я посмел бы просить вас принести вот эту розу? Обожаемая роза! Проклятая роза! Иссушенная, сожженная моими поцелуями!
— Боже мой!
— Разве я заставил вас вернуться на другой день и дать мне обе ваши руки, благоухание которых непрестанно сжигает мой мозг и сводит меня с ума? В этом ваш упрек справедлив.
— О, довольно, довольно!
— Наконец, разве я, в самой безумной гордыне, когда-либо посмел бы мечтать о той третьей ночи, под светлым небом, среди сладкой тиши и восторгов вероломной любви?
— Сударь! Сударь! — вскричала королева, отступая от кардинала, — вы богохульствуете!
— Боже мой, — произнес кардинал, поднимая глаза к небу, — ты знаешь, ради того, чтобы эта коварная женщина продолжала меня любить, я охотно отдал бы свое состояние, свою свободу, свою жизнь!
— Господин де Роган, если вы хотите сохранить все это, то должны сейчас же признаться, что ищете моей погибели, что вы выдумали все эти гадости, что вы не приходили в Версаль ночью…
— Приходил, — с достоинством ответил кардинал.
— Вы умрете, если будете продолжать такие речи.
— Роган не лжет. Я приходил.
— Господин де Роган, господин де Роган, именем Неба, скажите, что вы не видели меня в парке…
— Я умру, если надо, как вы грозили мне сейчас, но я видел только вас в версальском парке, куда меня приводила госпожа де Ламотт.
— Еще раз, — воскликнула смертельно бледная и дрожащая королева, — берете ли вы назад свои слова?
— Нет!
— Во второй раз обращаюсь к вам: скажите, что вы выдумали против меня эту низость.
— Нет!
— В последний раз, господин де Роган, сознайтесь, что вас могли обмануть самого, что все это клевета, сон, невозможное, не знаю что; но сознайтесь, что я невиновна, что я могу быть невиновной?
— Нет!
Королева грозно и торжественно выпрямилась.
— В таком случае, вы будете иметь дело с правосудием короля, так как вы отвергаете правосудие Божье.
Кардинал поклонился, не произнеся ни слова.
Королева так сильно позвонила, что несколько ее приближенных вошли разом.
— Пусть доложат его величеству, — сказала она, — что я прошу его сделать мне честь прийти сюда.
Офицер пошел исполнять это приказание. Кардинал, решившись на все, мужественно остался в углу комнаты.
Мария Антуанетта раз десять подходила к двери будуара, не входя туда, точно теряя рассудок, и каждый раз снова обретала его у этой двери.
Не прошло и десяти минут этого ужасного спектакля, как на пороге появился король, теребя рукою кружевное жабо.
В отдалении в группе придворных по-прежнему виднелись испуганные лица Бёмера и Боссанжа, предчувствовавших грозу.
XXIАРЕСТ
Как только король показался в дверях, королева обратилась к нему с необычной поспешностью.
— Государь, — сказала она, — вот господин кардинал де Роган говорит о совершенно невероятном; соблаговолите просить его повторить сказанное.
При этих неожиданных словах, при этом внезапном обращении кардинал побледнел. Действительно, положение было до того странным, что прелат перестал что-либо понимать. Мог ли он, считавший себя любовником, повторить свои слова перед королем? Мог ли он, почтительный подданный, предъявить королю и мужу права, которые, как ему казалось, имел на королеву и на чужую жену?
Король обернулся к кардиналу, погруженному в размышления, и сказал:
— Это не по поводу ли известного ожерелья, сударь, вы хотите сообщить мне нечто невероятное, что я должен выслушать? Так говорите, я слушаю.
Господин де Роган тотчас же остановился на одном решении; из двух зол он выбрал меньшее; из двух нападений он подвергнется тому, которое было бы более почетно для короля и королевы; а если его неосторожно толкнут на другую опасность, что ж, он выйдет из нее, как мужественный человек и рыцарь.
— По поводу ожерелья, да, ваше величество, — прошептал он.
— Но, сударь, — сказал король, — вы, значит, купили ожерелье?
— Ваше величество…
— Да или нет?
Кардинал посмотрел на королеву и не ответил.
— Да или нет? — повторила она. — Правду, сударь, правду; у вас просят одной правды.
Господин де Роган отвернулся и ничего не ответил.
— Так как господин де Роган не хочет отвечать, то отвечайте вы, мадам, — сказал король, — вы должны знать что-нибудь обо всем этом. Купили вы это ожерелье, да или нет?
— Нет, — твердо ответила королева.
Господин де Роган вздрогнул.
— Это слово сказано королевой! — торжественным тоном сказал король. — Берегитесь, господин кардинал.
Презрительная улыбка мелькнула на губах г-на де Рогана.
— Вы ничего не говорите? — сказал король.
— В чем меня обвиняют, ваше величество?