Между тем г-н де Крон спешил в Париж. Войдя к себе, он нашел ожидавшего его г-на де Калиостро.
Граф уже накануне узнал обо всем. Он направлялся к Босиру, убежище которого знал, собираясь убедить его покинуть Францию, но по дороге встретил его в одноколке между двумя агентами. Олива́ пряталась в глубине повозки, совершенно подавленная стыдом и заливаясь слезами.
Босир увидел едущего ему навстречу в почтовом экипаже графа и узнал его. Мысль, что этот загадочный и могущественный вельможа может быть полезным, изменила его намерение никогда не покидать Олива́. Он напомнил агентам, что они предлагали ему бежать. Те взяли сто луидоров, которые были у него с собой, и отпустили, несмотря на рыдания Николь.
Целуя свою возлюбленную, Босир шепнул ей на ухо:
— Надейся! Я постараюсь спасти тебя.
И поспешно зашагал по дороге в том направлении, по которому ехал Калиостро.
Граф решил между тем остановиться: в любом случае ему не к чему было ехать за Босиром, раз тот возвращался. Когда Босир порой заставлял гоняться за собой, графу удобнее было ждать его.
И Калиостро ждал уже с полчаса за поворотом дороги, когда увидел приближавшегося любовника Олива́, бледного, запыхавшегося, полумертвого и несчастного.
При виде остановившегося экипажа Босир радостно вскрикнул, как утопающий, ухватившийся за плывущую доску.
— Что случилось, сын мой? — спросил граф, помогая ему войти в карету.
Босир рассказал всю свою печальную повесть, которую Калиостро выслушал молча.
— Она погибла! — проговорил он.
— Как это? — воскликнул Босир.
Калиостро рассказал ему все, чего тот не знал: про интригу на улице Сен-Клод и в Версале. Босир едва не потерял сознания.
— Спасите, спасите ее! — говорил он, падая на колени прямо в карете. — И я отдам вам Олива́, если вы еще ее любите.
— Друг мой, — возразил Калиостро, — вы заблуждаетесь, я никогда не любил мадемуазель Олива́… У меня была только одна цель — вырвать ее из распутной жизни, которую вы заставляли ее делить с вами.
— Но… — сказал удивленный Босир.
— Это вас удивляет? Знайте, что я один из синдиков общества нравственного обновления, а цель его — спасать от порока всякого, кто подает надежды на исцеление. Отняв у вас Олива́, я мог вылечить ее… Вот почему я отобрал ее у вас. Пусть она скажет, слышала ли она когда-нибудь из моих уст хоть одно слово, говорящее об ухаживании; пусть она скажет, не были ли всегда мои услуги бескорыстны!
— Тем более оснований, сударь; спасите ее, спасите!
— Я попытаюсь, но все будет зависеть от вас, Босир.
— Требуйте у меня жизни, если хотите.
— Я не потребую так много. Возвращайтесь со мною в Париж, и, если вы будете до мелочей исполнять мои предписания, мы, быть может, и спасем вашу любовницу. Я ставлю для этого только одно условие.
— Какое, сударь?
— Я вам его скажу наедине, когда мы вернемся ко мне в Париж.
— Я заранее подписываюсь; только бы увидеть ее снова! Только бы увидеть!
— Вот об этом я и думаю. Менее чем через два часа вы увидите ее.
— И поцелую ее?
— Я полагаю; более того, вы ей передадите то, что я вам скажу.
И Калиостро с Босиром пустились в обратный путь.
Два часа спустя, уже вечером, они догнали одноколку.
А еще через час Босир за пятьдесят луидоров купил у агентов право поцеловать Николь и шепнуть ей на ухо предписания графа.
Агенты удивлялись этой страстной любви и надеялись при каждой остановке получать по пятьдесят луидоров.
Но Босир более не являлся, и карета Калиостро быстро увозила его в Париж, где готовилось столько событий.
Вот сведения, которые необходимо было сообщить читателю, прежде чем показать ему г-на Калиостро за деловой беседой с г-ном де Кроном.
Теперь мы можем ввести его в кабинет начальника полиции.
XXXIIIКАБИНЕТ НАЧАЛЬНИКА ПОЛИЦИИ
Господин де Крон о Калиостро знал все, что может узнать опытный начальник полиции о человеке, живущем во Франции, а это немало. Он знал все его прежние имена, все его тайны алхимика, магнетизера и прорицателя. Он знал, что тот изъявляет притязание на вездесущность и неразрывную цепь перевоплощений, и смотрел на него как на великосветского шарлатана.
Господин де Крон был человек со светлой головой, знавший все тонкости своей должности, находившийся в милости при дворе и равнодушный к этому, не вступавший в сделку со своей гордостью; это был человек, над которым не всякий мог приобрести власть.
Ему, как г-ну де Рогану, Калиостро не мог предложить горячие, только что вынутые из алхимического горна луидоры; к нему Калиостро не приставил бы дуло пистолета, как Бальзамо к г-ну де Сартину; от него Бальзамо не мог требовать возвращения Лоренцы… Напротив, Калиостро должен был дать ему отчет о своих поступках.
Вот почему граф, вместо того чтобы ждать, как развернутся дальнейшие события, счел необходимым попросить аудиенцию у сановника.
Господин де Крон сознавал преимущество своего положения и собирался воспользоваться им. Калиостро сознавал затруднительность своего положения и собирался выйти из него.
В этой шахматной партии, разыгрываемой в открытую, была ставка, о которой не подозревал один из игроков, и надо сознаться, игроком этим был г-н де Крон.
Как мы уже сказали, он в Калиостро видел только шарлатана и не знал, что это адепт. Столько людей споткнулись о камни, разбросанные философией на пути монархии, только потому, что не заметили их.
Господин де Крон ждал от Калиостро разоблачений, связанных с ожерельем и проделками г-жи де Ламотт, и это давало Калиостро преимущество перед ним. С другой стороны, он имел право допрашивать, сажать в тюрьму, и это было его важное преимущество.
Он принял графа с видом человека, сознающего свою значительность, но желающего быть вежливым с каждым, даже и не столь необыкновенным человеком.
Калиостро держался настороже. Ему хотелось казаться вельможей — единственная слабость, которую ему выгодно было позволить подозревать в себе.
— Сударь, — сказал ему начальник полиции, — вы просили у меня аудиенции. Я нарочно для нее приехал из Версаля.
— Сударь, я полагал, что вам будет небезынтересно расспросить меня о том, что происходит, и, как человек, которому известны ваши заслуги и вся важность ваших обязанностей, я пришел к вам.
— Расспросить вас? — проговорил г-н де Крон, разыгрывая удивление. — Но о чем, сударь, и в качестве кого?
— Сударь, — прямо заявил Калиостро, — вы заняты г-жой де Ламотт и исчезновением ожерелья.
— Уж не нашли ли вы его? — насмешливо спросил г-н де Крон.
— Нет, — серьезным тоном произнес граф. — Но если я и не нашел ожерелье, то, по крайней мере, знаю, что госпожа де Ламотт жила на улице Сен-Клод.
— Напротив вашего дома, сударь; я тоже это знал, — сказал начальник полиции.
— В таком случае вам известно, что делала госпожа де Ламотт… Тогда не будем более говорить об этом.
— Наоборот, — с равнодушным видом промолвил г-н де Крон, — поговорим.
— О, это имело значение только по отношению к малютке Олива́, — сказал Калиостро, — но поскольку вам все известно о госпоже де Ламотт, мне нечего больше сообщить.
При имени Олива́ г-н де Крон вздрогнул.
— Что вы сказали про Олива́? — спросил он. — Кто эта Олива́?
— Вы не знаете? Эта особа очень примечательная, и я удивляюсь, что мне приходится сообщать вам о ней. Вообразите себе хорошенькую девушку: красивая фигура, голубые глаза, безукоризненный овал лица — ну, словом, тип красоты, несколько напоминающий внешность ее величества королевы.
— А, — сказал г-н де Крон, — и что же?
— Так вот, эта девица вела дурную жизнь, что огорчало меня; она когда-то служила у одного старого моего друга, господина де Таверне…
— У барона, который на днях умер?
— Именно у того самого, который умер. Она, кроме того, принадлежала одному ученому — вы его не знаете, господин начальник полиции, — и он… Но я отклоняюсь и замечаю, что начинаю надоедать вам.
— Наоборот, прошу вас продолжать, сударь. Эта Олива́, говорите вы…
— Вела дурную жизнь, как я имел честь доложить вам. Она жила почти в нищете, с одним бездельником, своим любовником, который обирал и бил ее. Словом, этот малый — такая дичь, которая чаще всего попадается вам, некий прохвост, которого вы едва ли знаете…
— Некто Босир, может быть? — спросил де Крон, довольный тем, что может показаться хорошо осведомленным.
— А, вы его знаете, это изумительно! — с восхищением проговорил Калиостро. — Отлично! Сударь, вы еще больше провидец, чем я. Так вот однажды, когда этот Босир сильнее обычного побил и обобрал эту девушку, она пришла ко мне искать убежища и защиты. По своей доброте я отвел ей первый попавшийся уголок во флигеле одного из своих особняков…
— У вас?.. Она была у вас? — с удивлением воскликнул г-н де Крон.
— Конечно, — ответил Калиостро, притворяясь в свою очередь удивленным, — почему же мне было не дать ей у себя приюта? Ведь я холост…
И он рассмеялся с добродушием, разыгранным так искусно, что г-н де Крон не заметил подвоха.
— Она была у вас? — повторил он. — Оттого-то так долго и искали ее мои агенты.
— Как, искали? — воскликнул Калиостро. — Эту малютку искали? Разве она сделала что-нибудь, чего я не знаю?
— Нет, сударь, нет; продолжайте, умоляю вас!
— Ей-Богу, я кончил. Я поместил ее у себя, вот и все.
— Да нет же, нет, господин граф, это не все, так как вы, кажется, недавно соединили имена Олива́ и госпожи де Ламотт.
— Да, из-за их соседства, — сказал Калиостро.
— Тут есть что-то другое, господин граф… Вы недаром сказали, что госпожа де Ламотт и мадемуазель Олива́ были соседками.
— О, я сказал это вследствие одного обстоятельства, которое излишне вам передавать. Нельзя же пересказывать первому сановнику королевства бредни праздного рантье.
— Вы меня заинтересовали, сударь, и больше, чем вы полагаете, потому что Олива́, которую, по вашим словам, вы приютили у себя, я нашел в провинции.