— Никого. Везде мои попытки были безуспешны, — отвечала г-жа де Ламотт.
— Не можете же вы ходить с протянутой рукой!
— Нет, сударыня, я отвыкла от этого. Но…
— Что?
— Но я могу умереть с голоду, как мой отец.
— У вас нет детей?
— Нет, сударыня, и мой муж, найдя смерть на службе престолу, обретет, по крайней мере для себя, достойный конец наших испытаний.
— Не можете ли вы, сударыня, хотя мне очень неприятно настаивать на этом, представить мне доказательства вашего происхождения?
Жанна встала, порылась в шкафчике и вынула оттуда несколько бумаг, которые и подала благотворительнице.
Но так как ей очень хотелось воспользоваться той минутой, когда дама приблизится к свету, чтобы рассмотреть бумаги, и таким образом покажет черты своего лица, она с особенной заботливостью подняла фитиль лампы, усилив ее свет.
Отгадав ее намерение, дама-благотворительница тотчас же отвернулась от лампы, словно свет ей резал глаза, и, следовательно, отвернулась от г-жи де Ламотт.
В этой-то позе она внимательно перечитала все документы, одну бумагу за другой.
— Но, — заметила она, — это все копии актов, сударыня. Я не вижу здесь ни одного подлинника.
— Подлинники находятся в верном месте, сударыня, я могу их предъявить…
— Если бы представился для того важный случай, не правда ли? — с улыбкой сказала дама.
— Случай, доставивший мне честь видеть вас, сударыня, конечно, очень важен для меня; но документы, о которых вы говорите, так драгоценны…
— Я понимаю. Вы не можете их доверить первому встречному.
— О сударыня! — воскликнула графиня, которой наконец удалось на секунду разглядеть полную достоинства наружность своей покровительницы, — о сударыня, мне кажется, что вы для меня не первая встречная.
И с этими словами Жанна, быстро открыв другой шкафчик с секретным замком, извлекла оттуда оригиналы подтверждающих документов, тщательно уложенные в старенький портфель с гербом Валуа.
Дама взяла и внимательно, как знаток, пересмотрела их.
— Вы правы, — сказала дама-благотворительница, — эти документы в полном порядке. Я советую вам не терять времени и представить их кому следует.
— А что я, по вашему мнению, могу тогда получить, сударыня?
— Вне всякого сомнения, пенсию для вас и продвижение по службе для господина де Ламотта, если только этот дворянин его достоин.
— Мой муж — воплощенная честь, сударыня, и всегда строго исполнял свои служебные обязанности.
— Этого достаточно, сударыня, — сказала дама-благотворительница, закрывая лицо капюшоном.
Госпожа де Ламотт с тревогой следила за каждым ее движением.
Она видела, как дама опустила руку в карман и вынула из него сначала вышитый платок, которым она прикрывала лицо, когда ехала в санях по бульварам.
За платком последовал маленький сверток с золотом, имевший дюйм в диаметре и три или четыре дюйма в длину.
Дама-благотворительница положила этот сверток на шифоньерку со словами:
— Совет благотворительного общества уполномочил меня, сударыня, предложить вам, в ожидании лучшего, эту незначительную помощь.
Госпожа де Ламотт окинула сверток беглым взглядом.
«Экю по три ливра, — думала она, — здесь их, по крайней мере, пятьдесят штук, а может быть, и сто. Ну, это полтораста или даже наверно, триста ливров, упавших нам с неба. Но для ста золотых сверток слишком короток, а для пятидесяти слишком длинен».
Пока она производила эти наблюдения, обе дамы прошли в первую комнату, где г-жа Клотильда спала на стуле около свечи, красный и чадивший фитиль которой был окружен целым потоком растопленного сала.
От едкого и отвратительного запаха дама, которая положила сверток на шифоньерку, едва не задохнулась. Она поспешно опустила руку в карман и достала флакон.
Но на зов Жанны г-жа Клотильда проснулась и, схватив крепко обеими руками огарок свечи, высоко приподняла его, как маяк, над темными ступенями лестницы, невзирая на протест обеих посетительниц, твердивших ей, что она отравляет их этим освещением.
— До свидания, до свидания, госпожа графиня, — закричали они и поспешно выскочили на лестницу.
— Где я могу иметь честь поблагодарить вас, сударыни? — спросила Жанна де Валуа.
— Мы вам дадим знать, — отвечала старшая дама, стараясь спуститься с лестницы возможно скорее.
И звук их шагов вскоре затих на нижних этажах.
Госпожа де Валуа вернулась к себе; ей хотелось поскорее посмотреть, верны ли были ее соображения относительно свертка. Но, проходя по первой комнате, она задела ногой какой-то предмет, скатившийся с циновки, которая прикрывала дверь снизу.
Нагнуться, поднять этот предмет и подбежать к лампе было делом нескольких мгновений.
Это была золотая коробочка, круглая, плоская, с простой гильошировкой.
В коробочке лежало несколько душистых шоколадных лепешек; но, хотя ее форма была плоской, можно было заметить, что у нее двойное дно; графине потребовалось некоторое время для того, чтобы найти секретную пружину.
Наконец она ее нашла и нажала.
Тотчас же перед ее глазами предстало изображение красивой женщины с суровой, несколько мужественной наружностью и выражением королевского величия на лице.
Немецкая прическа и великолепное ожерелье, напоминавшее цепь какого-то ордена, придавали совершенно своеобразный характер этому портрету.
Вензель, составленный из букв М и Т, обвитых лавровым венком, был помещен на крышке.
Госпожа де Ламотт предположила, судя по сходству этого портрета с наружностью молодой дамы, своей благодетельницы, что это изображение ее матери или бабушки, и первым побуждением графини было, надо сознаться, броситься к лестнице за дамами.
Но она услышала стук выходной двери.
Тогда она бросилась к окну, чтобы позвать посетительниц, так как было слишком поздно догонять их.
Но все, что она могла разглядеть, был быстро мчавшийся кабриолет в конце улицы Сен-Клод, поворачивавший за угол улицы Сен-Луи.
Тогда графиня, потеряв всякую надежду вернуть дам, еще раз оглядела коробочку и дала себе слово, что отошлет ее в Версаль.
— Я не ошиблась, — воскликнула она затем, схватив сверток с шифоньерки, — здесь только пятьдесят экю.
И сорванная обертка полетела на пол.
— Луидоры! Двойные луидоры! — воскликнула графиня. — Пятьдесят двойных луидоров! Две тысячи четыреста ливров!
И алчная радость блеснула в ее глазах, между тем как г-жа Клотильда, ошеломленная зрелищем такого количества золота, какого ей еще никогда не приходилось видеть, всплеснув руками, стояла с открытым ртом.
— Сто луидоров! — повторяла г-жа де Ламотт. — Эти дамы, значит, богаты? О, я их найду!..
IVБЕЛ
Госпожа де Ламотт не ошиблась в своем предположении, что скрывшийся кабриолет уносил двух дам-благотворительниц.
Эти дамы действительно нашли у дома один из тех кабриолетов, какими пользовались в те времена: на высоких колесах, с легким кузовом, высоко прилаженным фартуком и удобным сиденьем позади для грума.
Кабриолет, запряженный прекрасной лошадью ирландской породы, гнедой масти, с коротким хвостом и мясистым крупом, был доставлен на улицу Сен-Клод тем же слугой, который правил санями и которого дама-благотворительница, как мы видели, называла Вебером.
Вебер держал лошадь под уздцы, когда дамы вышли из дома, и старался успокоить нетерпение горячего коня, который бил ногой по снегу, становившемуся по мере наступления ночи все более твердым.
— Матам, — сказал Вебер, когда показались обе дамы, — я хотел сапрячь на сефодня Сцибиона, который очень силен и послушен, но Сцибион ушиб себе ногу фчера фечером; таким образом, остался один Бел, а с ним трутно спрафляться.
— О, для меня это безразлично, Вебер. Как вам известно, — отвечала старшая дама, — у меня твердая рука и есть привычка править.
— Я знаю, что фы править прекрасно, матам, но дороки плохи очень. Кута фам уготно ехать?
— В Версаль.
— По бульфарам?
— Нет, Вебер, теперь морозит и на бульварах сплошной лед. По улицам, я думаю, проехать легче, так как тысячи прогуливающихся не дают льду застывать. Ну же, Вебер, скорее.
Вебер придержал лошадь, пока дамы легко вспрыгнули в кабриолет, а затем сам вскочил позади, сообщив, что он готов. Тогда старшая дама обратилась к своей спутнице.
— Ну, Андре, — сказала она, — как вам показалась эта графиня?
С этими словами она отпустила вожжи, и лошадь помчалась как стрела, завернув за угол улицы Сен-Луи.
В эту-то минуту г-жа де Ламотт открыла окно, чтобы позвать дам-благотворительниц.
— Я нахожу, — отвечала дама, которую звали Андре, — что госпожа де Ламотт жалка и очень несчастна.
— Она хорошо воспитана, не правда ли?
— Да, без сомнения.
— Вы что-то холодны к ней, Андре.
— Если вам угодно знать правду, у нее в лице есть что-то хитрое, что мне не нравится.
— О, вы недоверчивы, Андре, я это знаю, и чтобы понравиться вам, надо быть совершенством. Я же нахожу, что эта графиня вызывает участие и очень естественна — как в своей гордости, так и в смирении.
— Она должна быть очень счастлива, что имела честь понравиться вашему…
— Берегись! — крикнула дама, быстрым движением вожжей заставляя свою лошадь, едва не сбившую с ног носильщика на улице Сент-Антуан, взять вправо.
— Перегись! — крикнул оглушительным голосом Вебер.
И кабриолет продолжал свой путь.
Но сзади раздались проклятия человека, едва не попавшего под колеса, а несколько голосов, отозвавшихся эхом на его брань, тотчас же придали своим возгласам крайне враждебный характер.
В несколько секунд Бел отдалился от людей, посылавших вслед им проклятия, на огромное расстояние, отделявшее улицу Сент-Катрин от площади Бодуайе.
Там, как известно, дорога разветвляется; но умело правившая дама храбро выбрала улицу Ткацкого Ряда, многолюдную, узкую и далеко не аристократическую.
Поэтому, несмотря на часто повторяемые дамой окрики и рев Вебера, со всех сторон раздавались крики взбешенных прохожих: