Большинство присутствовавших, не отрывая глаз, с удивлением наблюдали за этой молодой женщиной. Однако два или три человека из их числа наклонялись друг к другу, тихо обменивались какими-то, по-видимому, неожиданными замечаниями, еще более усиливавшими любопытство, возбуждаемое лицезрением ее.
В числе этих любопытных находилась и г-жа де Ламотт; не боясь быть узнанной или мало беспокоясь об этом, она держала в руке атласную маску, которую надевала, чтобы пройти через толпу.
К тому же она стояла в таком месте, где ее почти никто не мог видеть.
Она стала у двери, прислонясь к пилястре и полуприкрытая драпировкой, так что, сама невидимая, могла видеть все.
Но из всего того, что было у нее перед глазами, ей показалось, вероятно, наиболее достойным внимания лицо молодой женщины, наэлектризованной месмерическими флюидами. Лицо это так поразило ее, что она простояла несколько минут не двигаясь, окаменев от страстной потребности смотреть и утвердиться в своей догадке.
— О, — шептала она, не спуская глаз с красивого лица больной, — нет никакого сомнения: это та самая дама-благотворительница, что приходила ко мне тогда вечером и стала единственной причиной участия, которое принял во мне монсеньер де Роган.
И вполне уверенная, что она не ошибается, желая воспользоваться случаем, дававшим ей то, чего ей не удавалось добиться в своих розысках, она подошла ближе.
Но в эту минуту молодая женщина, по телу которой пробегали судороги, закрыла глаза, сжала губы и слабо взмахнула руками, которые, кстати сказать, вовсе не напоминали те тонкие руки, с удлиненными пальцами, восковой белизны, какими г-жа де Ламотт любовалась у себя в квартире несколько дней тому назад.
Этот припадок был заразителен, он наэлектризовал большинство больных, головы которых были затуманены звуками и благовониями, и вызвал у всех нервное возбуждение. Вскоре мужчины и женщины, увлеченные примером их молодой компаньонки, начали шумно дышать, вздыхать, что-то бормотать, даже кричать и, делая порывистые движения руками, ногами и головой, свободно и без сопротивления впали в то состояние, которое доктор называл кризисом.
В эту минуту в зале появился какой-то человек, хотя никто не видел, как и когда он вошел.
Вышел ли он из чана, как Феб-Аполлон — из вод? Не был ли он рожден из сгустившихся благовонных, насыщенных звуками паров, носившихся по залу? Как бы то ни было, но он очутился там совершенно неожиданно, и его костюм лилового цвета, ласкавшего глаз своей свежестью, его красивое, бледное, умное и ясное лицо нисколько не нарушали представления о сверхъестественности его появления.
Он держал в руке длинную палочку, которую приложил, или, вернее, погрузил, в знаменитый чан.
Затем по его знаку двери растворились и двадцать сильных слуг вбежали в комнату, умелым, быстрым движением подхватили больных, уже начинавших терять равновесие на своих креслах, и менее чем за минуту перенесли их в соседний зал.
В ту минуту, когда происходила эта процедура, особенно интересная из-за пароксизма бурного экстаза у молодой припадочной, г-жа де Ламотт, подошедшая вместе с прочими любопытными к другому залу, куда перенесли больных, услышала возглас какого-то господина:
— Но это она, несомненно она!
Госпожа де Ламотт собиралась спросить его, о ком он говорит; но в это время в глубине первой комнаты показались под руку две дамы, сопровождаемые на некотором расстоянии каким-то человеком, сильно напоминавшим своим видом доверенного слугу, хотя он и был одет в платье горожанина.
Облик этих двух дам, особенно одной из них, так сильно поразил графиню, что она сделала шаг навстречу им.
В эту же минуту громкий крик из соседнего зала, сорвавшийся с уст припадочной, заставил всех броситься в ту сторону. Тогда тот самый господин, сказавший раньше «Это она!» и стоявший около г-жи де Ламотт, воскликнул глухо и таинственно:
— Да посмотрите же, господа, ведь это королева.
При этих словах Жанна вздрогнула.
— Королева! — воскликнуло несколько испуганных и удивленных голосов.
— Королева у Месмера!
— Королева в кризисе! — повторило несколько голосов.
— О, — произнес кто-то, — этого не может быть.
— Взгляните, — спокойно проговорил неизвестный, — вы узнаёте королеву? Да или нет?
— Действительно, — пробормотало большинство присутствующих, — сходство удивительное.
Госпожа де Ламотт снова надела маску, как все те дамы, которые собирались прямо от Месмера поехать на бал в Оперу. Поэтому она могла расспрашивать без всякого риска для себя.
— Сударь, — спросила она у господина, вызвавшего все это волнение, человека довольно дородного, с румяным, полным лицом и с удивительно острым взглядом сверкающих глаз, — вы, кажется, сказали, что королева здесь?
— О сударыня, в этом не может быть сомнений, — отвечал он графине.
— Где же она?
— Да вот эта молодая женщина, которую вы видите там лежащей на фиолетовых подушках и находящейся в таком сильном припадке, что она совершенно не владеет собой. Это и есть королева.
— Но почему вы полагаете, сударь, что это королева?
— Просто потому, сударыня, что эта женщина королева, — отвечал невозмутимый обвинитель и отошел от своей собеседницы, чтобы распространить эту новость среди присутствующих.
Жанна отвернулась от того почти отвратительного зрелища, которое теперь представляла собою припадочная. Но, сделав несколько шагов к двери, она очутилась лицом к лицу с двумя дамами, которые, ожидая, когда можно будет подойти ближе к бившимся в конвульсиях больным, с живым интересом рассматривали чан, железные прутья и крышку.
Как только взгляд Жанны остановился на лице старшей дамы, она, в свою очередь, вскрикнула.
— Что случилось? — осведомилась дама.
Жанна поспешно сорвала с себя маску.
— Узнаете ли вы меня? — спросила она.
Дама хотела было утвердительно кивнуть головой, но тотчас спохватилась.
— Нет, сударыня, — сказала она с некоторым смущением.
— Ну, а я узнаю вас и сейчас докажу вам это.
Обе дамы при этих словах с ужасом прижались друг к другу.
Жанна вынула из кармана коробочку с портретом.
— Вы это забыли у меня, — сказала она.
— Если бы даже это и было так, сударыня, — спросила старшая дама, — что означает ваше волнение?
— Я взволнована опасностью, которой здесь подвергается ваше величество.
— Объяснитесь.
— Прежде наденьте эту маску, ваше величество.
И она протянула свою полумаску королеве, которая колебалась, считая себя достаточно защищенной от взоров своим головным убором.
— Умоляю вас, нельзя терять ни минуты, — продолжала Жанна.
— Сделайте, сделайте это, мадам, — сказала шепотом вторая дама королеве.
Королева машинально надела маску.
— А теперь идемте, идемте, — продолжала Жанна и увлекла обеих женщин с такой поспешностью, что они через несколько секунд уже очутились у входных дверей.
— Но, однако… — начала королева, переводя дух.
— Ваше величество никто не видел?
— Кажется, никто.
— Тем лучше.
— Но объясните же наконец…
— Пусть ваше величество пока поверит на слово моей почтительной преданности: вы подвергались большой опасности.
— Да в чем же заключалась эта опасность?
— Я буду иметь честь все рассказать вашему величеству, если вы удостоите осчастливить меня аудиенцией. Но это длинная история, а ваше величество могут узнать, заметить.
Затем, видя, что королева проявляет признаки нетерпения, она добавила, обращаясь к принцессе де Ламбаль:
— Сударыня, умоляю вас, присоедините свои просьбы к моим, чтобы убедить ее величество уехать, немедленно уехать.
Принцесса сделала умоляющий жест.
— Ну, — сказала королева, — раз вы хотите этого… Вы просили у меня аудиенции? — спросила она, обращаясь к г-же де Ламотт.
— Я горю желанием иметь честь объяснить вашему величеству мое поведение.
— В таком случае привезите мне эту коробочку и спросите привратника Лорана; он будет предупрежден.
Затем королева обернулась по направлению к улице.
— Kommen Sie da, Weber![5] — крикнула она по-немецки.
Поспешно подкатила карета, и обе высокородные дамы сели в нее.
Госпожа де Ламотт осталась стоять у двери, пока не потеряла их из виду.
«О, я хорошо сделала, что так поступила, — сказала она про себя, — но что касается дальнейшего… надо об этом подумать».
XVIIIМАДЕМУАЗЕЛЬ ОЛИВА́
В это время господин, указавший присутствующим на мнимую королеву, подошел к одному из зрителей, жадно смотревших на происходящее, одетому в потертое платье, и хлопнул его по плечу:
— Какой прекрасный сюжет для статьи вам, журналисту!
— Как это? — спросил тот.
— Хотите знать вкратце ее содержание?
— Пожалуйста.
— Вот оно: «Об опасности родиться подданным страны, где королем управляет королева, которая любит кризисы».
Газетчик рассмеялся.
— А Бастилия? — спросил он.
— Полно! Разве не существует анаграмм, с помощью которых можно провести всех королевских цензоров? Позвольте вас спросить, может ли когда-нибудь цензор запретить вам рассказать историю принца Илу и принцессы Аттенаутны, властительницы Цанфрии? Что вы на это скажете?
— Да, это превосходная мысль! — воскликнул увлеченный его словами газетчик.
— И могу вас заверить, что статья, озаглавленная «Кризисы принцессы Аттенаутны у факира Ремсема», будет иметь большой успех в салонах.
— Я того же мнения.
— Так идите же и изложите нам все это, нисколько не стесняясь в выражениях.
Газетчик пожал руку неизвестному господину.
— Могу я вам послать несколько экземпляров? — спросил он. — Я сделаю это с большим удовольствием, если вы будете столь любезны назвать мне свое имя.
— Конечно. Мысль о статье приводит меня в восхищение, и в вашем исполнении заметка будет иметь успех, выиграет на все сто процентов. В скольких экземплярах вы обыкновенно печатаете ваши маленькие памфлеты?