— Ваше величество! — произнесла та, опуская голову.
— Ну… Андре также не хочет высказаться откровенно, но я-то могу рискнуть. Надо же, чтобы королевский сан пригодился хоть на что-нибудь. Графиня, я знаю и вы знаете, что кардинал меня боготворит. Так и условимся; скажите ему, что я не сержусь на него за это.
Эти слова, дышавшие горькой иронией, произвели большое впечатление на испорченное сердце Жанны де Ламотт.
Будь она благородной, чистой и честной, она увидела бы в них только крайнее пренебрежение женщины с благородным сердцем, глубокое презрение возвышенной души ко всем низменным интригам, которые плетутся где-то у ее ног. Такие женщины, такие редкие ангельские души никогда не считают нужным защищать свою репутацию от ловушек, которые расставлены для них на земле. Они даже не желают знать о существовании той грязи, которая их пачкает, той липкой смолы, в которой они оставляют самые блестящие перья своих золотых крыльев.
Жанна, натура низкая и развращенная, увидела в проявлении гнева королевы по поводу поведения кардинала де Рогана лишь величайшую досаду. Она вспомнила слухи, ходившие при дворе — слухи скандального свойства, разбегавшиеся от Бычьего глаза во дворце до самого дна парижских предместий и находившие столько отголосков.
Кардинал, любивший в женщинах прежде всего их пол, говорил Людовику XV, который любил их на тот же манер, что дофина не может считаться вполне совершенной как женщина. Известны загадочные фразы Людовика XV на свадьбе внука и вопросы, заданные этим королем одному наивному послу.
Жанна, будучи совершенной женщиной, если такие существуют; Жанна, женщина с головы до ног; Жанна, гордившаяся своей внешностью вплоть до последнего волоска; Жанна, которая чувствовала потребность нравиться и побеждать, используя все свои преимущества, — не могла понять того, что женщина может придерживаться иных воззрений в этом деликатном вопросе.
«Ее величество досадует, — сказала она себе. — А если есть досада, то должно быть и нечто другое».
И, рассудив, что ударом кремня можно высечь огонь истины, она принялась защищать г-на де Рогана со всею силой ума и любопытства, которыми природа, как доброе мать, столь щедро ее наделила.
Королева молчала.
«Она слушает», — сказала себе Жанна.
Но графиня, введенная в заблуждение своей дурной натурой, даже не замечала, что королева слушает ее из великодушия, так как при дворе не принято говорить хорошее про тех лиц, о которых короли плохого мнения.
Это совершенно новое нарушение традиций, это отступление от обычаев двора радовало королеву и делало ее почти счастливой.
Мария Антуанетта видела сердце там, куда Бог вложил лишь высохшую и жаждущую влаги губку.
Королева поддерживала разговор все с той же благосклонной задушевностью. Жанна была как на иголках, ее поведение стало стесненным: она уже не видела возможности уйти, пока ее не отпустят, хотя только что у нее была отличная роль посторонней, которая просит разрешения удалиться. Но вдруг в соседней комнате раздался чей-то молодой, радостный, громкий голос.
— Граф д’Артуа! — сказала королева.
Андре тотчас же встала. Жанна собралась уйти, но принц так быстро вошел в комнату, где находилась королева, что выйти оказывалось теперь невозможным. Тем не менее г-жа де Ламотт проделала то, что на сцене называется ложным уходом.
Принц остановился, увидев эту красивую даму, и поклонился ей.
— Графиня де Ламотт, — сказала королева, представляя Жанну принцу.
— А! — произнес граф д’Артуа. — Надеюсь, что вы уходите не из-за меня, графиня?
Королева сделала знак Андре, и та удержала Жанну.
Этот знак следовало понимать так: «Я собиралась проявить щедрость к госпоже де Ламотт, но не успела; отложим это на некоторое время».
— Вы вернулись с волчьей охоты? — сказала королева, подавая своему деверю руку по английскому обычаю, входившему в моду.
— Да, сестра моя, и я очень удачно поохотился, так как убил семерых волков, а это очень много, — отвечал принц.
— Вы сами их убили?
— Я не совсем в этом уверен, — сказал он со смехом, — но, по крайней мере, мне так сказали. Кстати, сестра моя, вы знаете, что я заработал семьсот ливров?
— И каким образом?
— За голову каждого из этих ужасных зверей платят по сто ливров… Это дорого, но я охотно бы дал даже двести за голову газетчика. А вы, сестра моя?
— А, — сказала королева, — вы уже знаете эту историю?
— Граф Прованский рассказал мне ее.
— Уже третьему, — отвечала Мария Антуанетта. — Месье — рьяный, неутомимый рассказчик. Поведайте нам, в каком виде он вам это преподнес?
— В таком виде, что вы оказались белее горностая, белее Венеры-Афродиты. У нее есть еще и другое имя, которое оканчивается на «ена». Его вам могут назвать ученые. Мой брат граф Прованский, например.
— И все-таки он вам рассказал все происшествие?
— С газетчиком? Да, сестра моя. Но ваше величество вышли из него с честью. Можно даже сказать, сочинив один из тех каламбуров, какие господин де Бьевр изобретает ежедневно, — происшествие с чаном отмыто.
— Какая ужасная игра слов!
— Сестра моя, не будьте немилостивы к паладину, явившемуся предложить вам свое копье и руку. К счастью, вы ни в ком не нуждаетесь. Ах, милая сестра, вот что значит быть действительно счастливой!
— Вы называете это счастьем? Слышите, Андре?
Жанна рассмеялась. Видя, что граф не сводит с нее глаз, она расхрабрилась. Слова королевы были обращены к Андре, а отвечала на них Жанна.
— Конечно, счастьем, — повторил граф д’Артуа, — ведь легко могло случиться, дорогая сестра, во-первых, что госпожи де Ламбаль не было бы с вами.
— Разве я отправилась бы туда одна?
— А во-вторых, что госпожа де Ламотт могла не встретиться вам, чтобы помешать войти.
— А, вам известно, что графиня была там?
— Сестра моя, когда граф Прованский принимается что-нибудь рассказывать, то рассказывает все. Наконец, могло случиться, что госпожи де Ламотт не оказалось бы в Версале в нужный момент, чтобы выступить свидетельницей. Вы, вне всякого сомнения, скажете мне, что добродетель и невинность подобны фиалке, которую можно узнать и не видя ее; но из фиалок, когда их увидят, сестра моя, делают букеты и бросают их, насладившись ароматом. Вот моя мораль!
— Она великолепна!
— Какая есть… словом, я вам доказал, что счастье было за вас.
— Очень слабо доказали.
— Хотите лучших доказательств?
— Это было бы не лишним.
— Так вот, вы несправедливо обвиняете судьбу, — сказал граф, делая пируэт, чтобы опуститься на софу рядом с королевой, — так как вы счастливо избежали неприятностей от знаменитой поездки в кабриолете…
— Раз, — сказала королева, загибая один палец.
— От чана…
— Два, я веду счет. Ну дальше?
— И от эпизода на балу, — сказал он ей на ухо.
— На каком балу?
— На балу в Опере.
— Что вы сказали?
— Я сказал — на балу в Опере, сестра моя.
— Я вас не понимаю.
Граф рассмеялся.
— Как я глуп, говоря с вами о секрете!
— Секрете! В самом деле, брат мой, сразу видно, что вы говорите о маскараде: вы меня совершенно заинтриговали.
Слова «бал», «Опера» коснулись слуха Жанны. Она удвоила внимание.
— Тише! — сказал принц.
— Вовсе нет, вовсе нет! Объяснимся, — возразила королева. — Вы упоминали про эпизод в Опере; в чем было дело?
— Умоляю, сжальтесь, сестра моя.
— Я настаиваю, граф, на своем желании знать.
— А я, сестра моя, на своем желании молчать.
— Вы намерены быть со мною неучтивым?
— Никоим образом. Я сказал достаточно, чтобы вы могли понять меня, полагаю.
— Вы совсем ничего не сказали.
— О! Милая сестра, вот вы действительно интригуете меня… Ну же, по чистой совести?
— Честное слово, я не шучу.
— Вам угодно, чтобы я говорил?
— Немедленно.
— Не здесь, — продолжал он, указывая на Жанну и Андре.
— Здесь, здесь! Чем больше будет свидетелей при нашем объяснении, тем лучше.
— Остерегитесь, сестра моя!
— Я рискну.
— Вы не были на последнем балу в Опере?
— Я! — воскликнула королева. — Я! На балу в Опере!
— Тише, умоляю вас!
— Нет, напротив, об этом надо кричать, брат мой. Вы говорите, что я была на балу в Опере?
— Да, конечно, вы были там.
— Вы, может быть, меня видели? — с иронией, но все еще шутливо, спросила королева.
— Я вас видел.
— Меня! Меня?!
— Вас! Вас!
— Это невероятно.
— Тоже самое сказал я себе.
— Почему бы вам не добавить, что говорили со мной? Это было бы еще забавнее.
— Ей-Богу, я собирался заговорить с вами, но в эту минуту нас разделила нахлынувшая толпа масок.
— Вы с ума сошли!
— Я был уверен в том, что вы мне это скажете. Я не должен был давать к этому повод и теперь признаюсь в своей вине.
Королева резко встала и в волнении сделала несколько шагов по комнате.
Граф с удивлением глядел на нее.
Андре трепетала от опасений и беспокойства.
Жанна вонзила ногти в ладони, чтобы заставить себя сохранять наружное спокойствие.
Королева остановилась.
— Друг мой, — обратилась она к молодому принцу, — довольно шуток! У меня такой дурной характер, что, видите, я уже теряю терпение. Сознайтесь скорее, что вам просто захотелось позабавиться на мой счет, и я буду очень счастлива.
— Если вам угодно, я сознаюсь в этом, сестра моя.
— Будьте же серьезны, Шарль.
— Я серьезен, как рыба, сестра моя.
— Ради Бога, скажите мне, что вы сочинили всю эту сказку, правда?
Граф покосился в сторону двух дам.
— Да, сочинил, — сказал он, — соблаговолите извинить меня.
— Вы меня не поняли, брат мой, — с жаром повторила королева. — Берете ли вы в присутствии этих дам свои слова назад? Да или нет? Не лгите и не щадите меня.
Андре и Жанна скрылись за гобеленовой драпировкой.
— Ну, сестра, — тихо сказал принц, когда они удалились, — я сказал правду. Отчего вы не предупредили меня раньше?