Со стороны берега подошла лодка, и я расслышал шаги людей, поднимавшихся по трапу. Кто-то пнул меня ногой. Это был наш капитан, Менас, хорошо играющий свою роль.
— Убирайся с дороги, слепой попрошайка! — проворчал он. — Благородные офицеры халифа поднимаются на борт, а ты загораживаешь им дорогу.
— Не следует трогать того, кому Бог причинил страдание, — проговорил властный голос на ломаном греческом. — Нам нетрудно обойти его. Кто он такой, капитан, и зачем он прибыл в Египет? Судя по их виду, можно предположить, что и он, и она видели лучшие дни.
— Я не знаю, господин, — ответил капитан, — кто они такие. После того как они мне уплатили деньги за проезд, я на них больше не обращал внимания, но поют и играют они хорошо. Они помогали развеселить моряков, когда судно попало в штиль.
— Господин, — вмешался я. — Я норманн по имени Хёд, а эта женщина — моя племянница. Я торговал янтарем, но нас с компаньонами ограбили воры, когда мы добрались до Византии. Меня, бывшего старшим, они задержали для выкупа, но ослепили, чтобы я не мог свидетельствовать против них. Остальных они убили. А это единственное дитя моей сестры вышло замуж за грека, и мы с ней теперь добываем себе на пропитание своим искусством, играя на арфе.
— Воистину вы, христиане, крепко любите друг друга, — сказал офицер. — Признайте Коран, и с вами не будут поступать подобным образом. Но зачем вы прибыли в Египет?
— Господин, до нас дошли слухи, что это богатая страна, где люди любят музыку. И мы приехали сюда в надежде заработать некоторую сумму денег, чтобы отложить хоть что-то на будущее. Не гоните нас, мы имеем небольшие сбережения. Племянница Хильда, где тот кусочек золота, что я дал зам? Покажите господину.
— Нет, нет, — возразил офицер, — разве можно вырывать кусок хлеба изо рта бедняка? Эй, писарь! — обратился он по-арабски к мужчине, стоявшему чуть в стороне. — Заготовьте и вручите этим двоим бумагу, разрешающую им сойти на берег и беспрепятственно заниматься своим делом в любом районе Египта, не подвергаясь при этом лишним расспросам. И дайте эту бумагу мне, я скреплю ее печатью. Прощайте, музыканты. Боюсь все же, что вам не найти много денег в Египте, ибо эта страна и сама голодает. Идите, и пусть вам сопутствует удача во имя Аллаха. Может быть, он обратит ваши сердца в истинную веру.
Так все и обошлось благодаря доброму отношению этого мусульманина, чье имя я узнал только при следующей нашей встрече, — его звали Юсуфом. Так наши ноги миновали многие камни преткновения. Казалось бы, он должен был воспользоваться властью, которой наделяло его положение, чтобы запретить выход на берег таким людям, какими мы ему представлялись, а поскольку эти люди оказались христианами, то применить против нас силу. Но оттого ли, что он видел, как капитан плохо обращался с нами, или же, будучи просто солдатом, он догадался, что я был человеком той же профессии, но только он не использовал свою власть против нас. Как бы то ни было, бумага, врученная нам, давала возможность отправиться в любой уголок Египта, ни у кого не спрашивая разрешения. Где бы нас ни остановили, что бы нам ни грозило, а это в дальнейшем случалось не один раз, достаточно было предъявить эту бумагу, и нам разрешали следовать своим путем.
Прежде чем мы покинули судно, я в последний раз поговорил с капитаном Менасом, сказав ему, что он должен оставаться в александрийской бухте якобы в ожидании прибытия груза, например хлеба, или же под любым другим предлогом, как ему будет удобнее. Оставаться до тех пор, пока мы не появимся здесь вновь. Если же по прошествии определенного времени этого не случится, то он должен совершить заход в соседние порты с торговыми целями и вновь вернуться в Александрию. Таким образом ему надлежит действовать до тех пор, пока от меня не поступит других распоряжений или он сам не убедится в том, что мы погибли. Все это капитан пообещал исполнить.
— Вы обещаете сделать все, капитан, — вмешалась Мартина, присутствовавшая при нашем разговоре, — и мы вам верим. Но у меня есть вопрос: можете ли вы поручиться и за всех остальных? Например, за матроса Космаса, который, как я вижу, уже абсолютно пьян и громко говорит о многих лишних вещах?
— С этого момента, госпожа, Космас будет пить одну только воду. Когда его чаша пуста, он честный малый, и я за него ручаюсь.
Но, увы, как выяснилось впоследствии, никто не мог ручаться за Космаса.
Мы сошли на берег и остановились в одном доме, где могли чувствовать себя в безопасности. Были ли хозяева христианами, знали ли они, кто мы на самом деле, сказать не могу. Но как бы то ни было, с их помощью вечером нас доставили во дворец к Политену — мелькитскому патриарху18 в Александрии. Это был мужчина со строгими чертами лица, с черной бородой и с честным сердцем, хотя и с ограниченным кругозором, о котором епископ Бернабас часто рассказывал как о своем близком друге. Этому Политену я рассказал все, как человеку одной со мной веры, и попросил его содействия в моем деле. Выслушав меня, он сказал:
— Вы — смелый человек, генерал Олаф, настолько смелый, что, я думаю, сам Бог, должно быть, направляет вас в его собственных целях. То, что вы слышали, правда. Бернабас, мой возлюбленный брат и наш отец во Христе, ушел от нас. Он был убит каким-то мусульманским убийцей-фанатиком вскоре после возвращения из Византии. Также верно и то, что в войне с этим эмиром Мустафой был убит Могас и что госпожа Хелиодора вырвалась из его когтей. Но что с ней случилось после этого, не знает ни один человек. Что же касается меня, то я верю в то, что ее уже нет в живых.
— А я верю, что она жива, — твердо ответил я, — поэтому и направляюсь на поиски.
— Тогда отправляйтесь в путь, и пусть поможет вам Бог. Я предупрежу кое-кого из людей нашей веры о вашем прибытии, так что в случае нужды недостатка в друзьях у вас не будет. Когда вы вернетесь, если вернетесь вообще, приходите ко мне, ибо я пользуюсь большим влиянием на мусульман и, быть может, буду в состоянии сослужить вам добрую службу. Не стану больше ни о чем говорить, да для вас и не совсем безопасно задерживаться здесь слишком долго. Подождите, я забыл сказать еще вот о чем. Есть две вещи, о которых вам надлежит знать. Во-первых, эмир Мустафа, захвативший в плен госпожу Хелиодору, накануне своего смещения. Эта новость поступила ко мне от самого халифа Харуна, так как мы с ним находимся в дружеских отношениях из-за услуги, которую я оказал ему благодаря своим познаниям в медицине. Во-вторых, Ирина обманула Константина или же околдовала его — не знаю, что здесь истинно. По крайней мере, по его собственным словам, сказанным официально, она опять правит империей совместно с ним, и мне кажется, что эти его слова были смертным приговором самому себе. И, возможно, вам тоже.
— В последнее время я ни в чем не нуждался, жил в полном достатке, а это есть истинный грех, — ответил я. — Что ж, если я останусь жить, у меня будет возможность узнать, осуществит ли свои проклятия и обещания Ирина, как и то, насколько силен сам Константин.
На этом мы расстались.
Покинув Александрию, мы вначале отправились в город Гизех, расположенный возле огромных пирамид, в тени которых в пустой гробнице мы провели ночь19. Оттуда мы не спеша пошли вдоль берега Нила, зарабатывая себе на пропитание своим искусством. Два раза нас задерживали, принимая за шпионов, но немедленно освобождал… когда я предъявлял бумагу, данную мне на судне. В остальном же нам никто не досаждал: в этой стране бродяги-нищие были весьма обычным явлением. Правда, денег мы зарабатывали мало, но так как у нас было достаточно своего золота, зашитого в наши одежды, то нас это не очень волновало. Пища — единственное, в чем мы нуждались, как я уже говорил, и в ней у нас недостатка не было.
Так мы продолжали свое необычное путешествие, день за днем, все более углубляя познания в языках, на которых разговаривали в Египте, и особенно в арабском, употребляемом в разговоре мусульман. Куда мы направлялись? На это мы и сами не могли дать определенного ответа. Я стремился найти две огромные статуи, которые видел во сне в Ааре, в ночь ограбления могилы Странника. Мы слышали о том, что такие каменные изваяния существуют, нам рассказывали, что они поют на рассвете, что они расположены на равнине на западном берегу Нила, рядом с развалинами большого города. Ранее он назывался Фивами, теперь же стал деревней, называемой арабами аль-Кусур20, или, иначе, Замки… Насколько нам удалось узнать, деревня эта находилась недалеко от того места, где Хелиодоре удалось ускользнуть от Мустафы. И там я надеялся получить вести о ее судьбе. Кроме того, что-то внутри меня влекло туда, к тем статуям, позабытым Богом и людьми.
В конце концов через два месяца после того, как мы оставили Александрию, а возможно, и через больший срок, с палубы лодки, нанятой нами, чтобы преодолеть последние мили нашего путешествия, Мартина разглядела на востоке развалины Фив. На западе же она увидела другие развалины и две огромные каменные фигуры, находившиеся перед ними.
— Это то самое место, — сказала она, и мое сердце забилось от этих простых слов. — Теперь давайте высадимся на берег и предоставим Судьбе все остальное.
На заходе солнца мы направили нашу лодку к западному берегу реки, попрощались с ее хозяевами и сошли на берег.
— Куда теперь? — поинтересовалась Мартина.
— К каменным фигурам, — ответил я.
И она повела меня через поле, на котором росла пшеница, к самой кромке пустыни. На этом пути мы встречали только ящериц, и ни одного человека. Затем милю или больше мы брели по песку, пока наконец поздним вечером Мартина не остановилась.
— Мы стоим как раз перед статуями, — сказала она. — И они внушают благоговение своим видом. Это сидящие цари выше любого дерева.
— А что позади них? — спросил я.