Его сознание и реакции притупились, тело молило об отдыхе. Единственное, что поддерживало, так это близость развязки. Его желание наконец увидеть Яву и обнять. Обнять по-отцовски. Увидеть, наконец, что парень жив и здоров, и бог с ним, что он такой фифелистый и незакаленный, не может держать язык за зубами и быть суровым. Бог с ним, что такой мягкий и совестливый. Зато когда надо было, он его не бросил. И у него сердце большое, такое большое, что, по сравнению с ним, Грифа сердце выглядит, как дробина против футбольного мяча. Оно такое большое, что его хватает на них обоих. Рядом с этим «размазней» Гриф чувствовал себя человеком. Ему передавалось то, что он давно вытравил и растерял. И быть человеком все же не так уж плохо, но только в том случае, если рядом с тобой есть другой человек. И этот человек сейчас нуждался в помощи. Поэтому Гриф знал: сдохнет, а не остановится. Не остановится, пока не увидит Яву и не убедится, что все с ним в порядке.
«Все, кажись». Истрепанное, уставшее сердце забилось гулко, почти больно. Гриф остановил робота, отстегнул ремни и наклонился к лобовому стеклу. Внимательно осмотрел пространство со стороны леса. Что-то там, на опушке, ворочалось и клубилось. «Далеко». Со стороны развалин Гриф не заметил никаких движений. За то время, что он ходил за бэтээром, махновцы ушли и мстить, по крайней мере, сейчас, не собирались.
Сталкер заставил робота опустить кабину, открыл дверь. Крепежи на поршнях сдвинулись, освобождая «ступни». По опоре Гриф спустился на землю.
Как же было непривычно ощущать под ногами твердь и идти легко, не поднимая и не вдавливая поршни. На негнущихся, плохо слушающихся ногах сталкер подбежал к бэтээру. Он улыбался измученной улыбкой. В голове перебирал слова, какие скажет Яве, когда тот откроет люк и испуганно выглянет из темного брюха транспортера.
«Старик, нет, лучше как тогда. Салабон, бродяга ты эдакий, подь сюда. Дай тебя обниму».
Гриф несколько раз хлопнул ладонью по гладкому прохладному металлу и нетерпеливо заколотил берцем по люку.
- Открывай, Ява!!! Это я!!! - улыбка не сходила с растрескавшихся губ сталкера. Как же он соскучился по этому парню.
- Ява!!! Что, глухой?!! - он с силой пнул по металлу, оставляя на нем чиркаш от подошвы. «Забился, блин, в самый угол, теперь выбраться не может», - думал Гриф, дожидаясь, пока скрипнет замок. Но замок все не скрипел. Счастливая улыбка стекла с его лица.
- Ява!!! - уже без радости в голосе заорал Гриф. Отступил на шаг, а затем с размаха влепил берц всей подошвой в бронированную створу. - Открывай!!! Это я, Гриф!!! Уснул, что ли?!
Он знал, что уснуть в такой напряженный момент невозможно, и от этого становилось не по себе. Гриф не отрывал напряженного взгляда от люка и вслушивался. Тишина, как в могиле.
Недоброе предчувствие уже не ворочалось, а поднималось на задние лапы. Он еще надеялся, а в голове со всей отчетливостью худощавая фигура, прижимая к правому боку локоть, неловко, словно на затекших, на занемевших ногах, сгибаясь, по паучьи бежала к открытому люку.
- Ява!!! - завыл Гриф и в очередной раз треснул по броне ногой. «Твою дивизию», - развернулся и бросился к роботу, который, словно предвидел такой поворот дела, ждал его с открытой дверью.
От волнения Гриф не попал в прорезь на опоре. Он сорвался и жестко, на прямой ноге приземлился на землю. Язык пронзила резкая боль. Сталкер удивился, как получилось, что он его прикусил. Почувствовал во рту сладко-медный привкус. Чтобы не взорваться и не тратить время на вымещение ярости, он крепко сжал губы, так, что те побелели и стали похожими на вмятину в тесте.
Со второй попытки взлетел в кабину, притянул медленную дверь. Приборная панель включилась после того, как сработали замки. Теми немногими навыками, что он приобрел за время управления роботом, сталкер пользовался уже со знанием дела. Без задержки и раздумий совершил нужные манипуляции.
Машина вытянулась на опорах, подхромала к бэтээру с правого борта. Целым левым манипулятором Гриф подцепил крышку бокового люка и осторожно потянул вверх. Вслед за люком пошел весь транспортер и стал переваливаться на левый бок.
- Чтоб вы все треснули. Чтоб ты, чертова железяка, всю жизнь гнила на радиационной свалке. Чтоб тебя ржа ела с особой жестокостью, - скрипел сталкер, не отрывая напряженного взгляда от люка.
БТР поднимался все выше и уже грозил перевалиться набок, а затем и на крышу.
- Блин, - вырвалось у Грифа. Он опустил транспортер. Стоя на целой левой опоре, поднял изуродованную правую до предела и наступил на БТР. Если бы «стопа» была на месте, вряд ли бы ему удалось такое. Культя поднялась над верхом транспортера буквально сантиметров на пять, а затем придавила его к земле.
Чрезвычайно осторожно железным «пальцем» Гриф зацепил ребро нижнего люка и потянул со все нарастающим усилием. Ничего не происходило. Гриф стал опасаться, что «палец» оторвется быстрее, чем люк. «Вот на хера делать таким крепким, - думал он, потея от напряжения, словно собственноручно вскрывал транспортер, - лучше бы о ходовой позаботились, умники». В какой-то момент весь процесс застопорился.
- Сука, - процедил Гриф и ослабил натиск, перебрал потными пальцами по прорезиненному рычагу, затем приступил снова. Ребро люка начало заминаться, выгнулось и… все. Тогда Гриф ударил. Поднял многотонную «руку», сжал в кулак и треснул по транспортеру. Дверь люка отвалилась, как челюсть мертвого пса.
- Есть, - выдохнул сталкер. Меньше чем через минуту он уже проталкивался в щель между медленной дверью и рамой кабины. Спрыгнул на землю и бросился к люку.
- Ява, Ява, Явчик, - шептал скороговоркой сталкер, забираясь в БТР. Его окружили молчаливая, суровая тишина, казенный запах гуталина, смазки, ощутилась прохлада.
- Ява!!! - гаркнул сталкер и прислушался.
Мертвая тишина. У Грифа по спине прошелся мороз, в ногах появилась неприятная слабость. Он пробрался глубже в отделение и уже мог кое-что видеть. Темное вытянутое пятно с плавными краями обнаружилось на полу возле лавки десанта. Сталкер бросился туда. В сумраке увидел бледное, с закрытыми глазами лицо Алексея. Парень неподвижно лежал на спине и выглядел мертвым.
- Ява, - зашептал Гриф, словно боялся напугать его громким голосом. - Давай просыпайся.
Упал рядом на колени, не обратил внимание на что-то острое, впившееся в чашечку. Ява не шевелился. Гриф хотел схватить его и как следует тряхнуть, чтобы впредь так не шутил. Но руки остановились на полпути. Гриф сглотнул, а потом осторожно положил трясущиеся пальцы ему на шею. Он сидел так с минуту с закрытыми глазами и ждал, молил Господа Бога, Матерь Божью, Деву Марию, больше он никого не мог вспомнить, чтобы венка под его пальцами трепыхнулась. Дернулась разок, дала знать, что парень жив, что ему еще можно помочь.
Но нет. Из него словно из самого ушла жизнь. Вытекла незаметно и растворилась в прохладном полумраке бэтээра, в запахе смазки и гуталина. Он открыл глаза, рука бессильно опустилась. Он сидел, ссутулившийся, над мертвым Алексеем, разом уменьшившийся наполовину, и не знал, что делать. Он не знал, как жить дальше.
Потом он сгреб мягкое, еще не окоченевшее тело в охапку и вытащил из броневика. Положил осторожно на землю, опустился на колени и осмотрел его. Весь правый бок был залит кровью. Рваный комбинезон в районе печени указывал на место попадания осколка.
Алексей лежал на спине, его перепачканное спокойное лицо походило на лицо спящего человека, если бы не мертвенная бледность. Гриф стоял на коленях и всматривался в него. Он ни о чем не думал, кроме как об одном. В голове вертелось, как заезженная пластинка: «Я не успел. Не успел. Не успел. Не успел. Я не успел…». Другие мысли не шли в голову, он смотрел на Алексея и уже его не видел. Он вообще больше ничего не видел, хотя глаза были открыты. Он пребывал в тупом оцепенении и ничего не предпринимал, чтобы из него выйти. Он словно провалился в безвременье. Все часы мира для него остановились. Что с ним? Даже когда лупырь пытался выбить его из тела, такого не было. Он сейчас был… был таким, как когда-то Алексей, когда вел его за катушкой. И, как он, тоже мог испытывать боль. Сейчас очень жгло за грудиной, там, где у людей находится сердце.
Он не замечал, как из правого глаза прозрачная, словно выжатая из всех тех мук, которые он перенес, постояла на краю, а затем перетекла через веко. Она была одна, прокатилась вниз по грязной, обветренной, дубленой коже и запуталась в проволочной щетине. След от нее поблескивал на мутном солнце.
- Это я виноват, - прошептал Гриф онемевшими губами, а потом вскинулся и заорал во все горло: - Это я!!! Я виноват!!!
С криком из него вышел весь воздух. Грудная клетка вогнулась, сам он как будто скукожился. Потом часто, трудно задышал, взгляд его зацементировался, налился серой свинцовой тяжестью, от которой трудно было поднять глаза от земли.
- Отмолил я у тебя дочь и Яву отмолю, - зашептал он с какой-то непонятной уверенностью. - Меня возьми, я грязь, я ничто, я убивал, грабил. Меня возьми. Меня, - говорил он так, словно торговался на развале. Негромко, доверительно, с заискивающей ноткой. - Только его отпусти. Дурак он. Не тот кусок схватил, молодой, не разобрался. И я, дурак, не отговорил. Он не нужен тебе. Он раззява. Так, сопля. Ты его проглотишь и даже не заметишь. Меня возьми. Во мне мяса больше.
Замолчал, словно выслушивал ответ. Не дождавшись, медленно поднял голову к мутному кругу за тучами и завыл, завыл как зверь, угодивший в аномалию.
Катарактным глазом зона равнодушно взирала на сталкера, впервые попросившего у нее что-то не для себя. Не побрякушки и цацки, которые приманкой разбросала она по оврагам и ямам, мольбы и просьбы за которые гулом стоят в ушах. Нет. Дорогого сталкер хотел. Душу.
Этот алмаз неграненый она уже нанизала на нить и сейчас в пальцах своих корявых вертит, любуется чистотой камня и раздумывает. Взглянет на тень, стоящую на коленях, думает: «Этот сталкер уже мой с потрохами, куда он денется, такой пройдоха. А может, не злить его такого? Кроме раззявы, никого у него не осталось». Снова зона смотрит на камень, уж больно чист он. Чище прочих в ожерелье будет. Крутит, не налюбуется. И раздумывает… Надо посмотреть, на что сталкер ради него готов.