звратом.
Он с трудом сохранял серьезное лицо.
Тина прерывисто вздохнула. Куда она хотела бы пойти? Как будто это легкий вопрос! Какое она имеет понятие о подобных заведениях?
– Я... не знаю. Пожалуй, я буду полагаться на твой безнадежно испорченный вкус!
– Тогда твой вкус тоже может испортиться... и на кого мне тогда рассчитывать?
Она фыркнула, потом не выдержала и засмеялась.
– Уговорил, пропадать так пропадать! Потом отмолим свои грехи.
– Грешить с тобой – это мечта всей моей жизни...
Влад и Людмилочка с умилением наблюдали за девочкой, которая играла в песочнице. Толстый карапуз в шортах и панамке составил ей компанию...
Появление черной «мазды» нарушило эту идиллию.
– Вот и они...
Все четверо смотрели друг на друга, как будто заново знакомились. В каком-то смысле это так и было. Каждый день, приносящий новые события, делал их другими. Сегодня никто, – ни Тина, ни Сиур, ни Влад, ни Людмилочка, – не были точно такими же, как несколько дней назад, такими же, как вчера. Они менялись – стремительно и необратимо. Этот процесс не поворачивается вспять. Неизвестно, что ожидает их завтра, какие задачи встанут перед ними и как они будут их решать, – но такими, как прежде, они уже никогда не станут.
– Ну что, пошли?
Квартира Тины встретила их духотой и запахом застоявшейся в цветочных поддонах воды.
– Подождите здесь.
Сиур проверил комнаты, заглянул в кухню. Остальные нетерпеливо топтались в прихожей.
– Как там? – спросил Влад.
– Все на месте. Ничего подозрительного не вижу. Пусть хозяйка посмотрит.
Тина осторожно ходила по своей квартире с чувством подавленности и отчуждения. Все вроде стояло на своих местах, все было как всегда... Пыль нигде не тронута. Хотя...
Легкое дуновение, едва заметный холодок пронесся по комнате. Кровь прилила к щекам, когда она обернулась – Евлалия устремила на нее свой томительный взор, полный неизбывной тоски... Портрет стоял немного не так. Тина подошла, подняла его – конечно, кто-то сдвигал рамку с места! Вот и след, – смазанная пыль...
– Кто-то трогал портрет!
– Кому он нужен? – Людмилочка подошла поближе. – Старое фото. Тоже мне, драгоценность!
– Это ваша мама? – простодушно спросил Влад.
– Нет, конечно. Это – известная оперная певица, знаменитая примадонна Евлалия Кадмина. Она давно умерла. Еще в девятнадцатом веке. Портрет вообще не имеет ко мне никакого отношения, – мне его подарил Альберт Михайлович. Он говорил, что я похожа на Кадмину.
– По-моему, ничего общего, – возразила Людмилочка.
Сиур долго изучал черты строптивой примадонны.
– Интересная дама. От нее веет порочной чувственностью... А с виду святая, наивная, по-девичьи порывистая. Редкое сочетание. Своенравна, судя по всему, была необычайно.
– Да уж! Вы должны благодарить провидение, что мы не такие. Эта дама показала бы вам, где раки зимуют!
Сиур только теперь понял, чем так поразил его портрет Евлалии, – сходством с Тиной. Антиквар был прав. С виду они совершенно разные... если не считать затаенного огня в глазах...
Он вспомнил глаза Веры – холодные и будто стеклянные. Они почти никогда ничего не выражали. Даже в минуты страсти – одно животное удовольствие.
– Люди бывают слепы, как кроты. Причем не подозревают об этом.
Сиур говорил в первую очередь о себе.
Влад долго смотрел то на портрет, то на Тину и, наконец, вывел свое заключение:
– В самом деле, что-то есть...
– Может, чай сделать? – предложила Людмилочка.
О проникновении неизвестного в квартиру как будто забыли. За чаем обсуждали, куда лучше пойти развеяться. Сиур предложил маленький ресторанчик со старинным названием «Трапезная». Далековато, правда, но зато экзотика. И музыка там замечательная...
Глава 43
Место в самом деле оказалось необычное – бывшее помещение настоящей монастырской трапезной, с древними толстыми стенами, с узкими окошками и сводчатыми потолками. Кованые светильники на цепях, дубовые столы и стулья, посуда и меню были подстать всему остальному.
– «И таковы великие преданья», – изрекла с важным видом Людмилочка, рассматривая миниатюры фривольного содержания, походящие скорее на иллюстрации к «Декамерону»[19], чем на житие святых.
Миниатюры висели на стенах в темных деревянных рамочках.
– Интересно, здесь был мужской или женский монастырь? – спросила Тина.
– Кажется, мужской, – ответил Сиур.
Он как раз выбирал блюда и делал заказ. Поскольку в мудреных названиях никто толком не разбирался, он взял это на себя.
– Надеюсь, всех устроит мой вкус?
– Без проблем, – отозвался Влад. – Я вообще ем все, что угодно.
Они с Людмилочкой переглянулись. Обстановка воздействовала на всех по-разному. Дух прошлого витал в атмосфере трапезной.
– А что, монахи могли влюбиться? – не выдержал Влад. – И что они тогда делали?
– То же, что и все, – Людмилочка прыснула со смеху.
На столах горели свечи из настоящего воска. Еда оказалась отменной, особенно соленые лисички и фаршированная рыба. Официант принес красное и белое вина на выбор.
– Из монастырских погребов, – сказал он.
– Так что же все-таки делали монахи, когда влюблялись? – спросил Влад, когда официант отошел.
– Молча страдали и молились... – ответила Тина.
– Эх, не понимаю я этого! – Влад даже перестал есть. – Представляете себе? Скачешь на лихом коне, ветер свистит в ушах, небо синее-синее, воздух прозрачный, вокруг ширь необъятная, простор, удаль, кровь молодая кипит... И все это променять на келью? Видно, я к этой бесшабашной жизни слишком привязан. Может быть, она нам на то и дана, чтобы брать от нее полной мерой?
За окнами стемнело. В зале прибавилось посетителей. Пахло воском, сушеными грибами и травами.
– Давайте танцевать, раз мы пришли развлекаться! – потребовала Людмилочка.
Тина была так увлечена своими мыслями, что не замечала ход времени. Или это время остановилось? Какая чудесная музыка... голова кружится от легкого вина...
Домой ехали на такси. Тина закрыла глаза – ей все чудился звон тяжелых монастырских колоколов, бешеная скачка, мокрые бока лошади, жаркие пуховые перины, парчовые душегреи, уборы из скатного жемчуга, сброшенная на пол кольчуга, длинные черные косы, слезы разлуки... Бог знает, что чудилось ей в дреме в скользящем по ночному городу такси, как на стыке времен – где уже не отличишь явь и сон, морок и реальность, предчувствие и ожидание... где все смешалось, переплелось...
Сиур назвал таксисту свой адрес, и она не возражала. Ей хотелось плыть по течению, без цели, без забот, без мыслей...
Мокрый асфальт заблестел в свете фар. Пока они ехали, хлынул моментально созревший летний ливень. Тина и Сиур успели намокнуть, пробежав несколько шагов до подъезда.
В квартире было тепло. Закрыв за собой дверь, он прижал Тину к себе, приподнял от пола и поцеловал. Он был счастлив, впервые за свою нелегкую, полную испытаний, разочарований и потерь жизнь. Он понял, что нельзя оглядываться с болью и сожалением на то, что уходит и остается позади. И что, пожалуй, он ничего не стал бы менять в этом порядке вещей...
– Знаешь, мне кажется, я знаю, кто убил племянника Альберта Михайловича... – вымолвила она, едва он отпустил ее.
– Кто?
Переход от поцелуев к убийству был слишком стремителен.
– Ой... то есть я, конечно, не знаю...
– Так знаешь или не знаешь?
– Видишь ли, – она закусила губу, вспоминая или раздумывая, – в юности я занималась стрельбой из лука...
– И что же?
– Не торопи меня. Когда тот человек, киллер, обернулся и посмотрел на нас, мне показалось... то есть, тогда у меня был шок от страха... но в подсознании отложилось.
– Да что отложилось?!
Сиур почувствовал, – сейчас она говорит нечто важное.
– Понимаешь, в его жестах, походке было что-то знакомое. Как будто я его раньше уже видела... иногда...
– А лицо? Его лицо тебе знакомо?
– В том-то и дело, что нет. Вернее, не совсем. Лица я его как-то не рассмотрела...
– Как это?
– Ну... насчет лица я не уверена.
– Где это было? Где ты его могла видеть?
– Я же тебе говорю: я занималась стрельбой из лука. И он тоже приходил туда...
Это была хорошая зацепка. Спортсмена можно вычислить, его многие знают – товарищи, тренеры, врачи...
– Он тоже стрелял из лука?
– Да. Только, по-моему, он не тренировался, а просто приходил пострелять. Всего пару раз. А потом пропал.
– И ты его больше не видела?
– Видела. Несколько раз мне казалось, что я вижу его то в метро, то рядом с моим домом. Вдруг в толпе мелькнет его фигура, и все. Одно время я решила, что он следит за мной. Рассказала Людмилочке, она надо мной посмеялась. Я подумала, что это действительно ерунда. А потом такое случалось все реже и реже. Пока вовсе не прекратилось...
– И он ни разу не подошел, не познакомился, не поговорил?
– Нет...
– А почему ты обратила на него внимание? Что-то настораживало?
Тина помолчала, припоминая, покачала головой.
– Не знаю. Вроде ничего такого. Он просто смотрел как-то странно, как сумасшедший...
– Может, он в самом деле псих?
– Не похоже. Он стрелял себе, я тоже стреляла. Иногда меня вдруг как что-то обожжет сзади! Повернусь, – он. Сразу глаза опускает или отводит.
– Это все?
Тина думала некоторое время, сдвинув брови. Затем брови разгладились, и лицо прояснилось.
– Все... Больше ничего не было.
Ночью Сиур несколько раз просыпался, то под впечатлением монастырской трапезной, то под впечатлением слов Тины. Наконец, он встал и подошел к окну. Дождь кончился, небо очистилось, и вышла полная белая луна, яркая и четкая.
Если киллер действительно тот человек, о котором рассказала Тина, то он, несомненно, ее узнал. По-видимому, у него появился к ней жгучий интерес. Непонятно, правда, какого рода. При таком раскладе ему все уже о ней известно: и кто такая, и где живет. Вот это неожиданность!