Платка не было, только маленькая тонкая салфетка на кофейном блюдце. Кейт высморкалась и выкинула салфетку, а Ханна протянула ей чистые: «Держи».
Когда Кейт немного успокоилась, Ханна продолжила разговор:
– Как Сэм?
– С ним все в порядке.
– А Кент?
– Тоже нормально.
– Что случилось, Кейт?
– Я просто чувствую… иногда я чувствую, что потерпела в жизни большую неудачу.
– В чем?
– Во всем. Вот сегодня у меня даже салфеток не было. У моей мамы всегда были салфетки. Это именно то, что должно быть у каждой мамы.
– Постой, – ответила Ханна. – Дай себе передышку. У тебя слишком много забот. Ты выглядишь усталой.
Она наклонилась к Тому и прошептала ему на ушко:
– Эй, послушай, ты ведь дашь своей маме передышку? Ей нужно поспать.
– Вот увидишь, – заметила Кейт, – твой малыш окажется беспробудным соней, у тебя с первого дня все будет под контролем.
Ханна рассмеялась.
– Посмотрим.
Кейт взглянула на Тома, чье внимание было приковано к гуляющей рядом собаке. Когда ему надоедало следить за ней, малыш переводил взгляд на раскидистые деревья, растущие на склоне Парламентского холма. Она вдруг вспомнила свой сон, в котором царили руины и разруха.
– Хан…
– Да?
– Мне вдруг стало страшно.
– Чего же ты боишься?
– Всего. Будущего.
Кейт потерла ладонью татуировку с пауком, то и дело попадающую под рукав.
– Я все время думаю о Люси. О том, где она сейчас.
– Неужели? Где бы она ни была, с ней в любом случае все в порядке. Кейт, соберись, у тебя есть Том. У тебя есть Сэм. У тебя своя жизнь.
– А что если это не моя жизнь?
– Что это значит, черт возьми?
– Я просто чувствую…
– Что? – в голосе Ханны послышалось нетерпение. – Что ты чувствуешь?
Одинокойодинокойодинокойячувствуюсебяодинокойвсечертововремя.
– Кейт!
– Они предложили сидеть с Томом раз в неделю. Тамсин, сестра Сэма. Мама Сэма.
– Но это же здорово. Бесплатный уход за детьми. Разве не поэтому ты переехала туда?
– Возможно, – согласилась Кейт и снова посмотрела на сына. – А что, если он станет таким же, как они?
Кейт видела, что Ханна словно отстраняется от разговора, складывая руки.
– Кейт, послушай меня, – сказала наконец Ханна. – Воспользуйся этой помощью. Посвяти этот день себе, поспи. И я думаю, тебе нужно обратиться к психологу.
– Зачем?
– А вдруг у тебя депрессия? – ответила Ханна. – Ты можешь себе помочь. Сходи к врачу, попей таблеток. Тебе нужно… поправляться.
Она подняла Тома и положила его обратно на колени Кейт.
– Ради Тома, если не ради себя. И еще, ему холодно, – заметила Ханна. – Тому холодно. Пойдем внутрь.
Лисса
По адресу на обложке сценария Лисса приехала на пятнадцать минут раньше назначенного. Это была подвальная студия в Далстоне, спрятавшаяся в переулке между двумя турецкими ресторанами. В этот утренний час они были еще закрыты. Режиссер был на месте, он сидел в углу комнаты и с кем-то разговаривал. Лисса догадалась, что его собеседница – художница. Слишком уж сосредоточенно она склонила голову к масштабной модели декораций. Она оказалась ниже ростом, чем в первую встречу, с немного коренастой фигурой и легкой проседью в волосах. С десяток стульев были уже расставлены по кругу в студии для актеров. За ними располагался еще один ряд стульев для технического персонала. На столике дымился чайник. Молодая женщина с хорошо ухоженным лицом подошла и пожала Лиссе руку, представившись как Поппи.
– Рада познакомиться! Вот кофе, выпечка – угощайтесь.
Лисса бросила сумку на стул и подошла к столу.
– Гостеприимство вечным не бывает. Грех им не воспользоваться, – прозвучал голос.
Она повернулась и увидела мужчину примерно ее роста, стоящего рядом с ней.
– Бог знает, когда мы снова получим такое предложение.
В рычащем басе незнакомца слышался слабый северный акцент. «Ливерпулец?»
Он был чисто выбрит, лет пятидесяти, с проседью в каштановых волосах. У него были необыкновенно голубые глаза, и она его определенно откуда-то знала. Должно быть, видела на сцене, только не помнила, где именно. Лисса хотела уже что-то сказать в ответ, но он повернулся и пошел к своему месту с круассаном в руке.
– Лисса?
Она снова обернулась. На этот раз перед ней стоял гораздо более молодой человек, худощавый, с далеко посаженными глазами и толстыми губами. Она элегантно пожала его протянутую руку. «Где же я его видела?»
– Лисса Дэйн, не так ли?
– Да. Мне очень жаль, но я…
Лисса уже хотела сказать про забытый бейджик, но молодой человек рассмеялся.
– Видел тебя на фотографии, поэтому узнал.
– Вот как?
– Это не ты встречалась с Декланом Рэндаллом?
– Да, я.
– Мне нравятся его работы.
Она кивнула.
– Да, он талантливый.
– Его последняя работа – в фильме, где действие происходит в тюрьме. Кажется, там французский режиссер… Потрясающий фильм.
– Не видела, – ответила она.
– Ты шутишь! – покачал головой молодой человек. – Если бы я и хотел чью-то карьеру, то только его.
Она кивнула, и ее взгляд неожиданно скользнул туда, где сидел пожилой актер. Его лицо! Откуда она его знает?
– Значит, вы больше не вместе?
– Нет, – ответила она уже раздраженно. – Мы не прожили и пару лет. Он меня бросил ради гримерши.
– Боже, – проговорил молодой человек, качая головой. – Жестоко.
– Да, он был эгоистичным монстром. Так что нет худа без добра.
Комната наполнялась людьми, вокруг кофейного столика царило оживление, появилась новая толпа актеров. Помощник режиссера принялся хлопать в ладоши, собирая их всех вместе. Лисса и молодой человек присоединились к остальным, она села рядом с пожилым человеком, который поприветствовал ее легким наклоном головы.
Наконец все стулья были заняты, и режиссер, Клара, направилась к своему креслу. Но в него не села, а осталась стоять, оглядывая пришедших. Она ждала, когда актеры умолкнут. Постепенно наступила тишина, заполняя всю комнату.
– Вот вы все собрались здесь. А кто вы такие, я сейчас вам расскажу. Джонни! – Клара кивнула седому мужчине, сидевшему рядом с Лиссой. Начнем с вас.
– Джонни – Дядя Ваня.
Молодая женщина в черных джинсах и водолазке подхватила.
– Хелен – Соня.
Один за другим актеры представлялись.
– Ричард – Серебряков.
– Грег – Астров.
Пьеса обретала лица. Элегантная пожилая женщина играла Марию, тещу Елены. Женщина, на вид лет за семьдесят, играла старую няню Марину. Лисса наблюдала за Кларой, которая, в свою очередь, наблюдала за актерами. Они все смотрели друг на друга с опаской и заметным волнением. Круг замкнулся, и наступила очередь Лиссы.
– Лисса, – представилась она, – Елена.
– А теперь давайте прочтем эту блестящую пьесу, – сказала Клара.
Когда Джонни наклонился к черной кожаной сумке, стоящей у его ног, и достал свой сценарий, Лисса вдруг вспомнила, откуда она его знает – по работе в колл-центре. Она живо представила его там, сидящим в маленькой комнате отдыха с тем же слегка презрительным выражением на лице. В нем и тогда было что-то царственное. Что-то от великих трагиков. А уж одетый во все черное с черным кожаным портфелем у ног он был неотразим.
Ханна
Ханне и Нэйтану велели явиться в больницу пораньше. И вот, когда над Лондоном разгорался рассвет, они уже в молчании расположились рядом на жестких пластиковых сиденьях, стоящих ровными рядами в строгом больничном коридоре.
Нэйтан просматривал на телефоне рабочую почту, Ханна считала пришедших. Семь пар. Ханна знала статистику успешности ЭКО: в ее возрастной группе беременеют 24 %. Среди тех, кто старше, таковых 15 %. А среди тех, кому меньше тридцати пяти, этот показатель составляет больше 25 %. Ханна всматривалась в лица, пытаясь подсчитать возраст и шансы обрести ребенка. Скольким же из сидящих здесь повезет? Одной паре? Двум?
Женщин называли по именам. Они вставали с маленькими сумочками в дверях и все, как одна, прощались со своими мужчинами. Нэйтан тоже встал перед Ханной и прижался лбом к ее лбу.
Затем медсестра уводила женщин через вращающиеся двойные двери в комнату ожидания, где зачем-то был включен телевизор. Громкий звук бодрых утренних передач раздражал Ханну. Она не хотела ни смотреть их, ни слушать. Поэтому достала книгу и попыталась читать, жалея, что не захватила наушники. Ее имя находилось в середине списка, прикрепленного к стенду кнопками.
Женщинам выдали больничные халаты – странные одеяния, открытые сзади. Длина их была такова, что целомудренно скрывала надетые на Ханну панталоны.
Так проходили эти утра. Давали разбавленный фруктовый сок. Одна за другой женщины уходили в кабинет. Ханна смотрела им вслед и видела, что каждая из них полна надежд. Она пыталась прочесть эту надежду на их лицах, словно на них могло быть написано, у кого будет ребенок. Как будто если они выиграют, то она непременно проиграет. Как будто рождаемость – это игра с нулевой суммой.
Сидящая рядом с ней женщина заметно нервничала. Она все время вставала, чтобы сходить в туалет. Заразившись от нее, Ханна тоже начинала нервничать.
– Это у тебя в первый раз? – спросила Ханна, когда женщина возвратилась.
Она кивнула и спросила в свою очередь:
– А у тебя?
– Третий.
– Неужели?! – новая знакомая была столь обескуражена, что Ханна пожалела, что призналась.
– Я не люблю анестезию, – сказала женщина. – Это как… нокаут.
В больничном свете ее лицо казалось пепельно-серым.
К тому времени, когда подошла очередь Ханны, она тоже начала нервничать. Сколько там будет фолликулов – растущих пузырьков, в которых находится и созревает яйцеклетка? Чем больше у нее будет фолликулов, тем выше будут ее шансы. На мониторе, когда она делала последнее УЗИ, их было одиннадцать, но иногда это бывают пустые оболочки. Ей нужны эмбрионы в избытке, чтобы получить хорошие шансы зачать.