ом на кампус, который заставлял ее сердце биться чаще от тех перспектив, которыми, казалось, дышали его стены. Кейт разместили в более современных апартаментах в задней части обеденного зала. Ее окно выходило на вентиляционную шахту, и ее комнату заполнял запах готовящейся еды.
Через месяц, в начале рождественских каникул, им пришли результаты. Они позвонили друг другу, как и договаривались. Открыли письма. Ханна, не веря, смотрела на свое.
Кейт вскрыла конверт.
– Вот дерьмо, – сказала она.
Кейт
– Доброе утро, мой маленький солдат! – раздался голос Эллис.
Несмотря на ранний час, она была, как всегда, безукоризненна: жилетка, прическа, наглаженные джинсы.
– Как поживает сегодня мой маленький солдат? Он готов к нашему свиданию?
Том в ответ широко улыбнулся, хлопнул в ладоши и начал строить глазки.
– Хорошо поживает, – ответила за него Кейт. – У нас все хорошо.
– Поцелуешь? – наклонилась к ребенку Эллис. – Ты поцелуешь бабушку?
Том радостно прильнул к ней.
– Тьерри в саду, – сообщила Эллис, беря Тома на руки. – Вчера вечером был ужасный ветер.
Она кивнула в сторону окна, где Тьерри, отец Сэма, отчаянно боролся с воздуходувкой. Все трое некоторое время молча смотрели на него. Со стороны казалось, что Тьерри, пытаясь собрать листья в одном месте, больше создавал беспорядок, чем убирал.
– Никогда особо не понимала, что делают эти штуки, – сказала Кейт.
– Помогают смести листья, – ответила Эллис.
– Ах, да.
Тьерри поднял голову и, увидев их, помахал рукой, а Том задрыгался в объятиях Эллис.
– Он хочет быть с большими мальчиками, – сказала Эллис. – Я возьму его с собой. Увидимся позже.
Кейт с ужасом сглотнула. Ее крошечный сын и эта дурацкая машина.
– Если вы так считаете, – выдавила она.
– Я считаю, – холодно сказала Эллис, – это пойдет ему на пользу.
Кейт стояла на автобусной остановке, но автобус все не приходил. Она побрела вниз в Сити, держа путь на собор. Ей нужно было чем-то заполнить эти пять часов. Пять часов, в течение которых она может делать все что угодно без определенной цели. Она могла бы сесть на поезд до Чаринг-Кросс и сходить в Национальную портретную галерею. Посмотреть на работы Сикерта и Ванессы Белл. Пройтись по Сент-Мартинс-лейн через Ковент-Гарден, зайти в книжный магазин «Оксфам» в конце Гауэр-стрит, купить дешевую книжку в мягкой обложке и посидеть с ней на одной из площадей, ощущая магию старого Лондона.
Она знала, чем должна была заняться вместо этого. Пойти домой, стирать детские вещи и форму мужа. Распаковать коробки. Закончить переезд в свой дом. Ничего из этого она не сделала. Вместо этого ноги понесли ее по старому пути паломников через бывшие городские стены Лондона вниз по Нортгейт, Пэлас-стрит, в деревянное сердце города. У входа в собор стояла вечная очередь из иностранных студентов и христиан, желавших попасть внутрь. Такая же длинная, как франкфуртская сосиска. Не присоединившись к очереди, она нырнула в кафешку, где взяла кофе с печеньем и уселась у окна, чтобы смотреть на улицу. Там стояли молодые люди в красных куртках, продающие поездки на плоскодонках, популярный в Лондоне бизнес. На другой стороне улицы висел баннер: «Протестуйте против повышения платы за обучение, голосуйте за нас 10 декабря».
Перед ним стояла молодая девушка, на вид не старше двадцати, и раздавала листовки. Кейт наблюдала, как она разговаривает с прохожими. На ней был огромный свитер не по размеру, а длинные волосы были выкрашены в розовый.
Кейт регулярно проверяла почту, но от Эстер ничего не было. Да она уже давно ничего и не ждала.
Допив кофе, Кейт вышла на улицу и направилась к ларьку.
– Можно мне одну? – спросила они, указывая на листовки.
– Конечно, – улыбнулась девушка, протягивая одну из них. – Вы тоже хотите подписать петицию?
Кейт подписалась, а затем, внезапно смутившись и не имея ни малейшего представления о том, что делать дальше, присоединилась к очереди в собор. Десять фунтов за вход. Она замешкалась, но спустя секунду достала бумажник и расплатилась карточкой. За оградой мощеная дорога повела ее к входу в собор через один из приделов, а сама громада храма возвышалась немного дальше. Кейт зашла внутрь и попала в неф, где высоко над ее головой парил расписной потолок, а по бокам стояли сладколицые гиды в плащах, продающие путеводители. Она прошла дальше мимо стеллажей со свечами к дальней стене, читая по пути надписи на гробницах, прикрытых тяжелыми плитами. Это чтиво было больше похоже на сентиментальные записки о колониальных злоключениях Британии – о молодых людях, погибших при Ватерлоо, в Индии, в Западной и Южной Африке. Были там и захоронения времен Первой и Второй мировых войн. Со стен свисали изодранные черные флаги, и где-то вдалеке звучал орган. Она остановилась перед овальным памятником, могилой некоего Роберта Макферсона Кэрнса, майора Королевской конной артиллерии, «покинувшего подлунный мир 18 июня 1815 года в возрасте 30 лет в битве при Ватерлоо.
Этот скромный памятник является верным, но недостаточным свидетельством любви, существующей за пределами этой могилы, и нескончаемой скорби, пока те, кто сейчас оплакивает его потерю, не воссоединятся с ним в благословенном царстве вечности».
Все эти мальчики. Их матери. Вся эта скорбь. И ни намека извинения за нее. Было бы неплохо, если бы хоть где-нибудь, пусть даже на крошечной табличке, было написано: «Извините, мы ошиблись. Весь этот колониализм, империализм, эти убийства детей. Вот ваш Бог. Земли захвачены, ресурсы истощены, патриархат победил».
«Как там мой маленький солдат?»
Кейт захотела вернуть сына. Захотела прибежать в Харблдаун и вырвать ребенка из рук бабушки.
Внезапно стало трудно дышать, и она поспешно вышла через боковую дверь в галерею, где гулял прохладный ветерок. Трава во внутреннем дворике была не по сезону темно-зеленой. Кейт опустилась на вырезанную в стене каменную скамью и сделала пару глубоких вдохов. И тут до нее дошло, почему ей не нравится Лондон. Этот город слишком напоминает ей Оксфорд со всеми его церквями-музеями, туристами и газонами, по которым нельзя ходить. Подумать только, целые поколения студентов плавали на плоскодонках по реке Кэм до впадения в Уз, цепляясь за мечту о Брайдсхеде.
«Ивлин Во – фашист и сентименталист. Ваше мнение?» – вспомнилось ей.
Как же она ненавидела эту чертову книгу.
Послышались шаги. Кейт подняла голову и увидела быстро идущую женщину в мужском пальто, шапочка сдвинута на затылок. Кейт узнала ее – это была женщина из садика – и вжалась в стену, не желая, чтобы ее заметили. Но было уже поздно, Дея увидела ее и направилась к ней.
– О, – произнесла она с широкой улыбкой. – Привет, привет! Кейт, не так ли? Сначала я тебя не узнала. Ты без ребенка?
Она приветливо протянула Кейт руку в перчатке.
– А где он сегодня?
– Со свекровью.
– Это хорошо, – сказала Дея, склонив голову набок. – Но ты не выглядишь в этом уверенной. Что-то не так?
– Это первый раз, когда я его оставила дома, мне немного не по себе.
– Понимаю, о чем ты, – сказала Дея. – По вторникам у меня целый день в полном распоряжении. Предполагается, что я буду работать, но… сама понимаешь.
– А чем ты занимаешься?
– Церковное искусство. Я пишу книгу, но, кажется, это займет у меня целую вечность.
– Что именно о церковном искусстве?
– Некоторые вещи, о которых я пишу, находятся прямо здесь.
Дея указала на потолок, и Кейт подняла взгляд. Сначала она не поняла, на что показывает Дея, но та легко коснулась ее локтя:
– Видишь того зеленого человечка? А русалку?
Поначалу Кейт ничего не видела, но присматриваясь, заметила детали – не только зеленых человечков, но и свернувшихся кольцами драконов, ящериц, пастухов с дудочками…
– Так бы никогда и не узнала, что они там есть.
– Точно. Забавно, что языческие божества поддерживают опоры англиканской церкви, – пошутила Кейт.
Вновь поднялся ветер.
– Холодно, – заметила Дея. – Может, зайдешь ко мне? Это прямо за углом. Попьем чаю.
Они вышли из собора и прошли мимо бара, где толклись студенты. Дея на секунду остановилась, чтобы поговорить с уже знакомой Кейт розоволосой девушкой.
– Одна из моих студенток, – пояснила Дея, возвращаясь. – Мы просим вице-канцлера высказаться по поводу повышения платы за обучение, но не думаю, что она согласится. Важно, что эти, по сути, дети уже отстаивают свое мнение. Я горжусь ими.
Дом Деи оказался совсем рядом, недалеко от Хай-стрит. Дверь была выкрашена в приглушенный серо-зеленый цвет, за окном еще цвели какие-то поздние малиновые цветы. Через узкий коридор, забитый пальто и шарфами, Дея провела Кейт на кухню, которая оказалась на удивление светлой и гостеприимной. У плиты что-то готовила высокая африканка.
– Привет, Зо, – поприветствовала ее Дея, разматывая шарф. – Это Кейт. Я познакомилась с ней в игромагеддоне, это та ужасная детская группа, о которой я тебе рассказывала. Только что столкнулась с Кейт в соборе.
Африканка обернулась. Все в ней было утонченным: длинные руки и ноги, длинная шея, длинные пальцы, обхватившие кружку. Она была необыкновенно красива.
– Приятно познакомиться, Кейт. Я – Зои.
Зои говорила с американским акцентом. Дея подошла к плите и поцеловала ее. Кейт явственно видела, как рука Зои на мгновение задержалась на спине Деи.
– Садись, Кейт, – сказала Зои. – Извини за беспорядок.
Кейт устроилась на потрепанном диване, отодвинув подушки. Солнечный свет косо падал из окна, согревая ей спину. На полках с книгами она увидела банки вперемежку с игрушками и бутылками, сверкающими на солнце. Книги лежали повсюду высокими стопками, а биография Луизы Буржуа использовалась в качестве подставки для растений. Полки в пыли, немытая посуда свалена в раковину. Вид грязных тарелок вызвал у Кейт чувство облегчения.
– Вы давно здесь живете? – спросила она.