– Пять лет, – ответила Дея, добавляя травы в кастрюлю на плите. – До этого мы жили в Штатах. Я преподавала там в университете, где мы с Зои и познакомились. Но родом я из Англии, из Кента. Выросла недалеко от Кентербери.
– Я тоже там живу.
– А ты давно в Кентербери?
– Почти два месяца. Мы переехали, когда Тому было пять месяцев.
– Наверное, тебе это далось нелегко.
– Да нет, все прошло хорошо, – соврала Кейт.
– Где именно ты живешь?
– Немного на юго-запад от Кентербери. Уинчип.
– Я знаю это место, – сказала Дея. – У нас там участок прямо за игровой площадкой.
– Что ж, приятно познакомиться, почти соседка, – заметила Зои. – Я пойду немного поработаю, пока Нора спит.
– Ах, это удовольствие оплачиваемого кандидатского исследования!
– О, эта радость оплачиваемого отпуска по беременности и родам, – отшутилась Зои, посылая Дее воздушный поцелуй. – Вам надо расслабиться. Не так часто матери собираются вместе.
– Мы уже в процессе, – ответила Дея, протягивая Кейт чашку чая. – Разве нет? Прямо здесь. Прямо сейчас.
– Э… да, наверное, – проговорила Кейт, взяв свой чай. Он был бледно-желтым, с нежным ароматом, а на поверхности плавали маленькие цветочки.
– Пусть это будет клуб мам, – сказала Дея, усаживаясь на диван рядом с Кейт. – Единственное правило клуба «Мама» – мы никому не рассказываем о клубе «Мама». Верно?
Зои рассмеялась, закатывая глаза.
– Я оставлю вас вдвоем, – сказала она, махнув рукой.
Когда Зои ушла, Дея повернулась к Кейт.
– Шоколадное печенье будешь? У меня есть заначка.
– Конечно.
Дея достала из шкафа жестяную коробку.
– Удивительно, какие вещи начинаешь покупать, когда становишься мамой. Я уже и сама забыла, какими вкусными могут быть шоколадные печенья. Итак… – продолжила Дея, – расскажи мне, как у тебя дела, Кейт.
– Я… – запнулась Кейт, застигнутая врасплох и с полным ртом печенья. – Я в порядке, – закончила она.
– И еще. В клубе «Мама» мы говорим правду, – укоризненно проговорила Дея. – Давай я начну первой. Спроси меня, как у меня дела.
– Хм… Как поживаешь, Дея?
– Давай посмотрим.
Дея на мгновение прикрыла глаза.
– Ну, я сплю в среднем по пять часов в сутки. Раньше я спала по восемь и больше часов, а если не высыпалась, то готова была взбеситься. Глубоко внутри я все та же. Не думаю, что смогла полностью измениться с тех пор, как появилась на свет моя дочь. Мое колено периодически распухает. Это старая травма, усугубленная тем, что я таскаю Нору в слинге. Возможно, это была лучшая и самая замечательная идея, когда ей было три недели, но теперь она нравится мне все меньше. Но, увы, это единственный способ ее уложить. Та-ак. У меня огромная грудь. Мне сказали, что после родов она уменьшится, но что-то это все не произошло. У меня периодически отказывает левое плечо. Мне диагностировали синдром перегрузки левой руки, поскольку именно слева я ношу Нору в слинге. Я боюсь, как бы она не упала и не разбила себе голову о мостовую. Меня день и ночь преследуют кошмарные видения: в них моя дочь иногда падает, иногда причиняет себе боль, а иногда кто-то еще причиняет ей боль. Я не могу без слез слушать новости, так что тут же выключаю их. И еще. У меня не было секса с тех пор, как она родилась.
Кейт невольно улыбнулась.
– Ты думаешь, это смешно? – спросила Дея.
Она отхлебнула чаю, а Кейт откусила ломтик шоколада, наполнивший рот вязкой сладостью.
– Есть еще кое-что, но… Знаешь, я могу оставить это до следующего раза. А сейчас, – продолжила Дея, поворачиваясь к Кейт, – лучше расскажи мне, как твои дела.
Кейт приготовила пасту с помидорами, добавила оливкового масла, немного острого перца чили. Лежавший в холодильнике каменный пармезан, о котором она забыла, был натерт сверху. Порция Тома ждала его в маленькой зеленой миске, а для Кейт с Сэмом на столе стояла бутылка красного вина.
Кейт услышала, как открылась дверь, и Сэм зашуршал в прихожей, вешая пальто.
– Чем-то вкусным пахнет, – заметил он, потягивая воздух.
– Я подумала, можно приготовить что-то новенькое, – ответила Кейт, поднимая Тома с пола, где он играл. – Давай, малыш, попробуй пасту.
Паста оказалась удачной. Том не только ел, но и играл с макаронинами, а затем запросто выпил из миски весь оставшийся соус. Когда с пастой было покончено и Кейт с Сэмом выпили по бокалу вина, Сэм предложил искупать Тома. Кейт сидела за столом, наслаждаясь послевкусием вина и слушая, как они хихикают и что-то поют вместе. Когда с ванной было покончено, Сэм передал ребенка Кейт, которая поцеловала его в лобик под вьющимися, еще мокрыми волосами.
– Это мой милый мальчик? – игриво спросила она.
– Переодеть его в пижаму? – предложилСэм.
– Да, давай.
Когда Кейт забрала Тома у Эллис, он был счастлив и вполне спокоен.
Она зарядила посудомоечную машину, вытерла стол и налила себе еще полстакана вина, вспоминая беседу.
– Правду? Да. Мы говорим правду.
Дея произнесла это так, словно хотела услышать конкретный ответ от Кейт. Как будто отклика «Ничего, кроме правды» было недостаточно.
– По правде говоря, я тоже боюсь.
– Продолжай.
– Боюсь всего. Все время боюсь. Боюсь будущего, боюсь изменения климата и возможной войны. Мне одиноко. Мне больно. Я все еще не могу смириться с тем, что они меня разрезали. Я чувствую себя неудачницей. Как женщина, как мать. Я все понимаю неправильно. Мне так стыдно. Я не знаю, откуда он берется, этот стыд, но он всегда там внутри, как большая красная волна, готовая сбить меня с ног. Моей мамы, увы, больше нет. Я скучаю по ней. И понимаю, что всегда скучала по ней. Она совсем не подготовила меня к жизни. Я злюсь, что она оставила меня одну. Я не справляюсь. Никто не говорил мне, что это будет так.
«Я думаю, что вышла замуж не за того человека», – этого она уже не произнесла, зато выпалила все остальное. Стоило словам политься, как этот поток уже было не остановить. А Дея сидела и слушала. Выговорившись, Кейт чувствовала себя пьяной от того, что ее слышали. Это было сродни кислородному отравлению городского жителя на природе.
– Так. Как насчет заседания нашего клуба «Мама» на следующей неделе в тот же час?
– Хорошо, в то же время на следующей неделе.
– Эй, – окликнул ее Сэм, входя в комнату. – Том в хорошем расположении духа. И с мамой, кажется, он хорошо поладил.
– Да, хорошо, – ответила Кейт. – Я думаю, в дальнейшем мы этим воспользуемся.
Лисса
– Они не в игрушки играют, – говорит Клара. – Все это серьезно, это техника вживания в роль и выхода из своей кожи. Актеру нужна эта техника, поскольку роли в спектакле жесткие. Они жесткие именно в английской интерпретации, а не в русской. Русское прочтение этих ролей совсем не жесткое. Оно скорее свободное: водка и горе, что еще надо. Это у них в жилах, а у нас, англичан, слабый чай и сырость.
– Так, – произнесла она, обводя взглядом зал. Перед ней собран актерский состав, идет полная перекличка. Это утро понедельника, начало третьей недели.
– Лисса, – обратилась к ней Клара, слегка прищурившись. – Ты словно окоченела. Ты всегда такая чопорная? Посмотри, как ты сидишь… Что дядя Ваня говорит о Елене?
Она повернулась к Джонни:
– Расскажи ей, какая она.
– Если бы ты могла видеть, как ты выглядишь, – начал Джонни, пристально глядя на Лиссу. – Как ты двигаешься. Лень определяет твою жизнь. Сплошная праздность.
– Спасибо, Джонни. Итак, Лисса, Елена сидит вот так.
Клара скрестила руки на коленях, подражая позе Лиссы.
– Нет. Вы, англичане, вы все ошибаетесь. Почему я выбрала англичан для интерпретации этой русской пьесы? Я сошла с ума, иначе не скажешь. Лисса, ты знаешь технику Мейснера?
Лисса кивнула:
– Мы изучали ее в театральной школе. Хотя прошли годы с тех пор, как…
– Хорошо, садись сюда.
На сцену вынесли еще один стул, Лисса послушно вышла на середину комнаты и села на него.
– А ты, – переключилась Клара, поворачиваясь на каблуках и указывая на Майкла. – Ты тоже напряжен. Ты находишься на сцене всего пять минут, но уже напряжен. Это ужасно. Иди сюда.
Майкл встал и чему-то улыбнулся, проводя рукой по волосам.
– Майкл, ты знаешь эту технику?
Майкл отрицательно покачал головой.
– Лисса. Опиши ее Майклу, пожалуйста.
Лисса скрестила ноги в лодыжках, но спохватившись, снова распрямила их.
– Итак, насколько я могу вспомнить, все начинается с того, что один из нас замечает что-то в другом человеке. Я замечаю кое-что в тебе, поначалу то, что лежит на поверхности. Это может быть то, что ты носишь, например, привычка носить синий верх. А ты подтверждаешь мне мои наблюдения. Мы делаем это некоторое время, а потом углубляемся за пределы внешности…
Клара хлопнула ладонью по столу:
– Стоп! Достаточно объяснений. Начали!
Майкл издал короткий лающий смешок, а Лисса перевела дыхание.
– Твоя прическа, – начала она. – Она… с челкой.
Майкл улыбнулся.
– У меня есть челка? – спросил он восходящим тоном удивления.
– Стоп!
Майкл повернулся к режиссеру.
– Никакой игры, – сказала Клара, стуча кулаком по столу. – А ты играешь. Но если это твоя игра, Майкл, то я рада, что у твоего персонажа нет ни единой реплики в этой пьесе. Тут смысл в том, чтобы не играть.
Пристыженный, Майкл повернулся к Лиссе, которая бросила на него сочувственный взгляд, и они начали снова.
– Ты выглядишь бледным, – вновь начала Лисса.
– Я выгляжу бледным.
– Ты выглядишь бледным.
– Я выгляжу бледным.
Лисса видела, как застыл Майкл, он был слишком напуганным, чтобы сделать хоть шаг.
Неожиданно Лисса вспомнила своего учителя по театральной школе, маленького напряженного человечка, который страстно верил в эту методику постановки пьес. «Называй то, что видишь, – так он всегда говорил, когда они использовали технику Мейснера. – Направь свое внимание на другого человека, посмотри внимательно и назови то, что ты видишь.